— Так не пойдет, — отрезал детектив. — Нам нужно от чего-то отталкиваться. Ну, хотя бы, где она работала или училась, что-нибудь конкретное.
— Конкретное? — Парнов наморщил лоб. — Конкретно мы оба учились в лесотехническом институте, на технологическом факультете. Я закончил его в 76-м году, а она была отчислена, кажется, с третьего курса. Господи да как же ее звали-то? Лариса… Лариса… Или нет… Надо посмотреть бумаги…
— Ясно. Пока негусто. Гонорар?
— Тысячи вам хватит?
Детектив изобразил на своем лице сложную гамму чувств: и недоумение скупостью клиента, и презрение к небольшой сумме, и сожаление, что он связался с таким жмотом, и еще много других эмоций.
— Это только задаток, — поспешно сказал Парнов, прочитав на физиономии исполнителя нелестное о себе мнение.
— Мы еще берем некоторую сумму на накладные расходы при исполнении заказа, — помягчел детектив. — Смета будет представлена после выполнения задания. И я должен вас предупредить: независимо от результатов расследования гонорар остается тот же. Ну, то есть, если я не найду вашего сына, это не изменит нашего договора.
— Может, вы его и искать не будете? — недовольно спросил Парнов.
— Искать я его буду. Вы прочитаете отчет о ходе расследования и, когда поймете, что я сделал все, что мог, оплатите оставшуюся часть. Отрицательный результат — это тоже результат. По крайней мере, к вам тогда никто не сможет заявиться и кинуться на шею с криком: «Папа, я твой сын!» А это тоже немалого стоит.
— Ну да, — недовольный фривольностью исполнителя, пробормотал Парнов. — Но все же вы его найдите. Мне денег-то не жалко.
Ему действительно не было жалко денег для своего сына. Если, конечно, он вообще существовал, этот сын…
Глава 10
Случай Лидии Марушкиной не представлял особых проблем. Психологическая подоплека всех несчастий этой женщины была довольно ясна, а несколько осторожных встреч с ней в офисе «Нескучного сада» еще больше прояснили картину.
— Легкий случай, — констатировала Раиса Александровна, складывая в папку с личным делом номер 34 ЧЮ записи разговоров с ее благоверным и с ней лично. — Дело пустяковое, но потребует больших расходов… Бедную женщину необходимо встряхнуть!
После этого за госпожу Марушкину взялось множество очень опытных и умелых рук.
— Ах, какая у вас нежная кожа, Лидия Павловна! А какая у вас тонкая кость! Ах-ах-ах, — восторженно кудахтала массажистка, ни на секунду не прекращая болтать.
Лидия, конечно, понимала, что все эти щедро рассыпаемые комплименты достаются ей только по долгу службы и входят в почасовую оплату каждого сеанса. Но как приятно нежиться под теплыми, упругими прикосновениями и сквозь легкую дремоту слушать тарахтенье любезных, ничего не значащих слов…
— Немного жирка у нас — вот здесь и вот здесь, — мерно журчала массажистка. — Но еще несколько сеансов — и вы не увидите куда что делось. А вот косые мышцы живота было бы неплохо подтянуть упражнениями… Боже мой! Девочка, ну прямо девочка, — продолжала восхищаться она, — богиня!
Лидия молча щурилась на свет стоваттной лампы на столике и не отвечала ни слова. У нее всегда была неплохая фигура, а те остатки ее, что возлежали сейчас на массажном столе, были только бледным подобием былого великолепия. Но все же, все же… Все же к исходу второго месяца, благодаря неустанному повторению одной и той же истины, Лидия начала верить в свою неотразимую фигуру.
— М-м-м, — что-то мычал себе под нос визажист Сергей, порхая вокруг Марушкиной, которая восседала в кресле с белейшей простыней, накинутой на плечи. — Вот-здесь височек скосим… А вот здесь… М-м-м! Вы похожи на египетскую царицу…
Лидия выслушивала все дифирамбы равнодушно. Или почти равнодушно. Сергей — хлипкий парень с прыщавым лицом и длинной стрижкой-каре — был женственным и трогательно-нежным. Его длинные худые пальцы то и дело нежно касались ее лица, будто крылья хрупкой бабочки, а зеленые маленькие глаза излучали истинно сестринскую любовь. Он брал за свои услуги дорого, очень дорого, и пожалуй, мог бы сотворить из нищенки богиню. Поэтому Лидия не верила его словам. Или почти не верила.
Но когда она взглянула на себя в зеркало, возглас удивления пронесся в воздухе. Взлохмаченные, секущиеся волосы до плеч были безжалостно срезаны. Вместо длинных сосулек, ее голову украшала короткая стрижка. И сразу же открылся длинный стебель шеи, обнаружилась трогательная округлость плеч. Искусно взлохмаченные на макушке прядки придавали лицу какой-то залихватский, почти мальчишеский вид, а удлиненные при помощи искусного макияжа глаза напоминали крупные влажные сливы. Яркие алые губы походили на нераскрывшийся бутон розы, овал лица, еще совсем недавно расплывшийся и неопределенный, стал четким и почти классическим.
— Нефертити! Истинно вам говорю, вы — египтянка! — невнятно стонал Сергей, порхая вокруг клиентки, как ночной мотылек вокруг фонаря.
Лидии ее новый образ понравился. Показалось, что она, как змея, сбросила свою старую надоевшую шкуру, а вместо нее появилась новая, глянцевая, шелковистая кожа. И вместе со старой оболочкой с нее сползли лишние двадцать лет, разочарования, неуверенность и неудовлетворенность собой. Она провела рукой по виску — морщинки, конечно, никуда не делись, но стали как будто менее заметны.
— Лидия Павловна! Лидия Павловна! — вывел ее из задумчивости визажист, что-то восхищенно бормоча. — Боюсь вам предложить, но понимаете, у него почти безвыходное положение…
Посетительница нахмурилась. Какая просьба сейчас последует за этим робким блеяньем? Деньги? Услуги? Просьба о работе? Что?
— У меня есть друг… Он фотограф… Ему совершенно необходим вот такой типаж, как у вас… Если бы вы не отказались попробовать… Нет, я понимаю ваши опасения… Но все абсолютно безопасно и строго конфиденциально…
Лидия растерялась.
— Сережа, — произнесла она, недоумевая, что это — розыгрыш, неудачная шутка или мелкий подхалимаж. — Вы знаете, сколько мне лет?
— Это не имеет никакого значения, — категорически заявил визажист. — Я все вижу в зеркале.
«А что, если…» — задумалась госпожа Марушкина.
И согласилась.
Фотограф оказался потрепанным типом с длинными волосами, перетянутыми на затылке черной резинкой, и с начинающейся лысиной. Он жевал жвачку. Наглый взгляд его, казалось, обшарил всю посетительницу с ног до головы и добрался до самых потаенных закоулков ее тела.
— Не уверен, что ты мне подходишь, — небрежно бросил он, продолжая ощупывать посетительницу глазами, и тут же добавил: — Раздевайся за ширмой, а там посмотрим…
— Как раздеваться? — растерялась Лидия. Ее уверенность в себе слетела как подсолнечная шелуха от порыва ветра. — Догола?
Фотограф почти презрительно хмыкнул.
— Милая моя, — весь его вид выражал крайнюю степень сарказма, — ты же не на прием к гинекологу пришла! Там за ширмой все лежит.
За ширмой на кушетке лежали какие-то непонятные куски ткани, в которых Лидия окончательно запуталась. Но пока она не возвестила о своей растерянности слабым стоном, фотограф и не подумал прийти ей на помощь. Развалившись, широко расставив обтянутые джинсами ноги, он возлежал в кресле и смолил вонючую сигаретку. Под его пристальным взглядом начинающая модель вся покрылась противными пупырышками от страха.
«Вдруг он начнет приставать, — робко подумала она и тут же одернула себя: — Размечталась, дурочка…» За последний год ее жизни ни одна двуногая тварь не изъявила такого желания, хотя еще до лечения в клинике Лидия своим вольным поведением не раз давала повод к тому.
Когда куски ткани в умелых руках фотографа преобразились в ниспадающие полупрозрачные одежды, открывающие плечи, грудь и всю спину, включая интимную ложбинку между ягодицами, Лидия почувствовала себя еще неувереннее — на кого она сейчас похожа… О Господи, и зачем она согласилась на эту авантюру!
Фотограф включил софиты, зарядил аппаратуру и застыл в нерешительности, буравя взглядом модель. Лидия стояла опустив вдоль тела руки и понурив голову. Ее плечи конвульсивно вздрагивали от страха. Неожиданно фотограф вплотную приблизился, ткнув ее своим объемистым животом, и поднял указательным пальцем ее подбородок. Почти нежно он произнес, дыша прямо в лицо противным запахом табака:
— Да ты, оказывается, красавица, милая моя… Начинаем работать!.. — и громко крикнул куда-то в сторону: — Маня!..
Все необходимые движения начинающей фотомодели показала та самая Маня, появившаяся откуда-то из задней комнаты. Это была дебелая девица с меланхоличным взглядом сытой коровы и большой отвисшей грудью. Она выполняла функции гримера, костюмера, прислуги и была, кажется, близкой подругой фотографа.
Маня пару раз покружилась перед ширмой, изображавшей голубое небо и далекие контуры сизых гор, нелепо взмахнула руками, повернулась спиной, интригующе кося в угол сонными глазами. Затем она помахала ногой, наклонилась, открывая любопытному взору нижнее белье, не отличавшееся никакой эстетической ценностью. Наконец девица неожиданно повалилась на пол и принялась кататься по давно немытым доскам и принимать соблазнительные позы, которые не смогли бы возбудить даже зека, только что освободившегося после десятилетнего заключения. После этого Маня спокойно поднялась с пола и молча ушла в кулуары.
— Ясно? — спросил Лидию фотограф.
Та молча кивнула, и работа закипела.
Но что это была за работа! Фотограф орал, топал ногами, матерился, толкал, заставлял модель гнуться как резиновую игрушку во все стороны, то и дело щелкал затвором, поправлял софиты, вновь орал, заставлял делать неприличные жесты, раздвигать ноги, лежа на полу, и сверх меры задирать платье. Один раз он даже сгоряча ударил ее по лицу, отчего на глазах у Лидии выступили слезы. И тогда ее мучитель радостно завопил:
— Отлично, отлично! Наконец-то я вижу блеск в глазах! То, что нужно! Продолжаем работать!
Флегматично выползшая в студию Маня пару раз провела пуховкой по раскрасневшимся щекам затравленной модели и неторопливо удалилась. И опять началось все снова — вспышки света, щелканье, крики, ругань.