— Если ты сейчас ответишь, я тебя точно убью, — пробормотала Яна, предчувствуя крах надежд.
— Янка, я не могу не ответить, — вынимая из кармана мобильник, произнес он. — Заречный слушает…
— Степан… — послышался трагический голос Куликовского. — Срочно приезжай к прокурору. Срочно. Тебя вызывает прокурор.
— А что случилось?
— Приезжай немедленно! — рявкнул Кулик.
Степа виновато уставился на Янку. Девушка надула губы:
— Мы никогда не то что не поженимся, заявление не подадим. Куда?
— Прокурор вызывает, — вздохнул Степа. — Знаешь что, ты захвати бланки, а я дома заполню, потом привезу сюда. Угу?
— Да хоть двадцать «угу»! Но при подаче заявлений нужны двое, а не один. Я сегодня уже пропустила институт.
— Ничего, все уладим, — уже на ходу бросил он.
У прокуратуры знакомая машина, в ней Толик и Костя Луценко хохотали аж до икоты, Степу не заметили. «Что они-то здесь делают?» — подумал он и вбежал в здание прокуратуры.
Прокурор, важный, как артист Кандыков, восседал за прокурорским столом. Здесь же находился и Куликовский. Оживились, когда Степа вошел, значит, действительно его ждали. Что за интерес у прокурора к его персоне? Он первый раз у него на приеме, разумеется, недоумевал. Прокурор предложил присесть напротив. Степа присел. Прокурор ел его глазами — точь-в-точь Оксана Волгина на допросах. Когда тебя так рассматривают, словно ты натворил невесть что, становится не по себе. Степа заерзал. Прокурор протянул ему лист бумаги:
— Читай, Заречный.
Взял лист и начал вслух:
— «Самаму главнаму прокурору города…»
— Читай про себя, мы уже наизусть знаем, — строго сказал прокурор.
На листе было написано вкривь и вкось:
«Самаму главнаму прокурору города. Даводим до вашиво свединия, что старший летенант Заречный Степан напал на людей, каторых жисть и так жистока обидила. Напал он ночью с бандюками сваими, надел наручники, ни паказав бумашку на арест. Бандюки и Заречный вывизли нас за город, пастроили. Бандюки стали капать яму глыбокую. А Заречный сказал, шо замочит нас. И шо яму ту капают для нас, шоб нас закапать туда. Один наш пацан выступил против насилия. Заречный выстрилил в ниво аж два раза. Наш пацан сканчался на месте. А бандюки взяли нашиво пацана и бросили в яму и стали зарывать. А мы все разбижалися. Гражданин прокурор, просим вас наказать Заречнова. Он садюга и таким нет места в органах. Эдак каждый будит стрелять в нисчасных людей. Труп нашиво пацана найдете на двацатом километре у самово берега. Там видно. Земля вскопана. С уважением…»
Далее следовали подписи. Степа принялся считать количество:
— Три… шесть… десять… двенад…
— Прочел? — гаркнул прокурор. — Заречный, как ты мог совершить преступление?!!
Степа положил лист перед прокурором и спокойно спросил:
— А где труп?
Пауза. Прокурор откинулся на спинку кресла, упираясь кистями рук в стол, долго смотрел на Степана. Куликовский тоже с нескрываемым интересом следил за Степаном и помалкивал. В кабинет влетела Волгина:
— Можно?
Она вся была полна решимости, наверняка на выручку примчалась. Степа, повернувшись к ней, изобразил несколько зверских гримас, означавших: молчи. Она не поняла, бросилась в защиту:
— Должна доложить, что Заречный не мог сделать то, в чем его обвиняют. Все это время он и я были вместе.
Степа подпер ладонью щеку и мысленно материл Оксану. Прокурор перебил ее:
— Капитан Волгина, я вас приглашал?
— Но… — не смутилась Оксана, однако договорить ей прокурор не дал:
— Сядьте! Предупреждаю: вы, капитан Волгина, пойдете как соучастница, раз все это время вы и он были вместе.
Оксана присела на краешек стула, выпрямив спину и сложив руки на коленях. В этот момент она Степе напомнила Марию Рубан. О, как люди похожи друг на друга! А прокурор тем временем вычислял, каким образом просочилась информация за стены его кабинета. О письме бомжей знала секретарша и два заместителя. Потом узнал Куликовский. Кто же из них растрепался? Ничего нельзя утаить даже в прокуратуре! Бардак!
Он бы еще долго рассуждал про себя об утечке информации, но в кабинет вошли двое в штатском. Один из них лишь покачал отрицательно головой. Прокурор сказал, что они могут быть свободны, а Степана спросил сурово:
— Заречный, где труп?
— Чей? — подался вперед корпусом Степа.
— Дурака валяешь? — был вне себя прокурор, однако марку невозмутимого начальника держал. — Где труп бомжа, которого ты застрелил?
— Вы верите вот этому? — указал глазами на письмо Степа. — Тогда ищите труп. Если я стрелял, в нем должны быть пули из моего табельного оружия, и ни из какого другого. Найдете — отвечу. Но я не стрелял. Честное слово.
— Да он муху не обидит, — вставила Оксана.
— Вас никто не спрашивает! — ледяным тоном отрубил прокурор. — Вы, Волгина, получите выговор с занесением в личное дело! Заречный, как ты объяснишь появление этой грамоты?
И он кончиками пальцев слегка подбросил письмо. Степа пожал плечами и развел руками, потом озабоченно уставился на петицию бомжей. Прокурора не удовлетворил ответ, он ждал более убедительных объяснений. Степа, не ожидавший подобного зигзага, лихорадочно соображал, что рассказать и в каком разрезе, дабы не получить нагоняй от Куликовского.
— Я участвовал, — тщательно подбирая слова, начал он, — в операции по выдворению бомжей с территории металлургического завода, но действовал законными методами.
— И что это за методы? — недоверчиво прищурился прокурор.
— Ну… вел с ними… разъяснительную работу, давил на совесть… конечно, пригрозил, что… в случае нападений на граждан им всем придется отвечать… И что тогда разбираться не будут, кто участвовал в нападении, а кто не… участвовал… Сказал, что лучше покинуть территорию завода, тогда у них не возникнет проблем. Я неправильно действовал?
Прокурор скрестил на груди руки, закинул ногу на ногу и с повышенным вниманием слушал сказку про агитку бомжей. Не верил. Ну и хрен с ним. Трупа не найдут, потому что его нет, Степе бояться нечего. Просто противно, что серьезный мужик верит каким-то ханурикам, а не ему.
— Да нет, ты все правильно делал, — сказал прокурор после длинной паузы, во время которой сверлил Степу взглядом. — Ладно, иди, Заречный. Постой. Ты понимаешь, что будет, когда найдут труп? Мы же проведем, обязаны провести расследование.
— Проводите, — сказал Степа беспечно. — Только трупа нет.
— Ты уверен?
— А то!
— Иди. Волгина, останьтесь, — приказал прокурор, когда Оксана вздумала без разрешения покинуть кабинет вместе со Степой.
В коридоре его окликнул Куликовский:
— Заречный!
Поравнявшись с ним, Куликовский вполголоса, сжимая кулаки, сквозь зубы проговорил:
— Ну, Заречный… я на тебя понадеялся, а ты бомжа грохнул? (Степа открыл было рот, чтобы оправдаться, да куда там!) Молчать, каналья! Где труп?
Семен Сергеевич едва не задохнулся от негодования. Степа выпалил:
— Как я могу сказать, где труп, если его нет? Не убивать же мне, чтобы угодить всем?..
— Кому — всем?! — зверел все больше Куликовский, но перейти на открытый крик, как у себя в управе, не рискнул. — Прокурор слов на ветер не бросает, следствие будет. Ту же Волгину назначит, а она дотошная баба, найдет! Она театральное дело разгребла за неделю! А мента ей раз плюнуть…
— Ну и пусть ищут, раз им делать нечего, — заявил Степа.
— Ладно, — процедил Куликовский. — Ступай. Стой. Что у тебя с Волгиной?
— Преступная связь, — нашелся Степа.
— Ходок, мать твою! Ну, смотри, Заречный…
Но, видимо, у Куликовского иссяк запас угроз, он вышел из здания прокуратуры, за ним Степан и быстренько смылся от греха подальше. Семен Сергеевич подозвал Луценко.
— Костя, я все знаю, где труп?
— Какой труп? — испугался Константин.
Натурально вытаращенным глазам Куликовский не поверил, только бросил:
— Иди, с тобой хочет прокурор поговорить.
— А че я такое натворил? — еще больше округлились глаза у Кости.
— Да не ты, а Заречный, — сказал Семен Сергеевич, однако Луценко ничего не понял, хлопал глазами и все. — Иди, иди.
А сам пошел прямиком в машину. Сел в машину к Толику, тот повез его в управу. Куликовский не сводил глаз с затылка Толика, намереваясь задать сакраментальный вопрос внезапно. Только сформулировать поточней надо, ведь наверняка эти три бандита в сговоре. Подъехав к управе, Семен Сергеевич, выходя из машины, вдруг обернулся к Толику и с ничего не выражающей интонацией сказал:
— Передай Заречному, чтобы труп спрятал понадежней.
— Чей труп?
— Ну, Заречный ведь одного бомжа в расход пустил… случайно получилось…
— А что, правда? А когда? — испугался Толик.
— А то ты не знаешь! — взбеленился Куликовский. — Ты разве не с ним был все это время?
— С ним, — кивнул Толик. — Только не помню такого, чтоб он в расход… Да не было такого! Клянусь любимой тещей, женой и детьми! Ой, Семен Сергеевич, я же новые слова подготовил. «Кашалот» — овсянка на аукционе. «Лизоблюд» — неделю не жравший. Нравится?
— Очень, — проскрипел Куликовский и зашагал в управу, думая про себя: «Кажется, трупа действительно нет. А если есть? Ну, Заречный, я тебя тогда… своими руками…»
А Толик тихонько проговорил ему в спину:
— «Беспредел» — космос!
И зарулил во двор управы, напевая. У него было хорошее настроение.
4
Вечером Степа, Яна и Оксана прогуливались по центральной улице. Он подробно рассказал Волгиной, откуда появилось злосчастное письмо. Она хохотала, не останавливаясь, а в заключение призналась:
— Ну, Степан, даже я в состоянии шока была. Ты почему не предупредил, что нельзя говорить о твоем участии в театральном деле? Я чуть не сдала тебя.
— Ой, не говори, сам чуть не умер на месте, когда ты влетела в кабинет. Куликовский высчитал бы из зарплаты бабки за бензин, а так — достает теперь завод, мол, верните затраченные средства. Хотя, может, и догадался, но вот увидишь, он выторгует новую машину. В этом смысле ему выгоднее думать так, как преподнесено.