– Мою комнату лучше осмотреть вам, – сказала Трой. – Идемте, я провожу.
Они поднялись по левой лестнице. Трой провела Аллейна в просторную светлую комнату, где все было белым – и стены, и ковер, и узкая кровать. Стену оживляла лишь одна картина, но на камине стояла прелестная хрустальная елочка со сказочными цветами вместо шишек. Трой подошла к камину и, чиркнув спичкой, зажгла огонь.
– Я ухожу, чтобы не мешать, – сказала Трой.
Аллейн промолчал.
– От меня еще что-нибудь требуется? – спросила Трой.
– Я хотел только сказать, что, будь у меня хоть малейшая возможность сделать одно-единственное исключение…
– С какой стати вы должны делать для меня исключение? – оборвала его Трой. – Не вижу для этого причин.
– Тогда представьте, что я корабельный стюард или иное бесполое существо, – неуклюже пошутил Аллейн.
– Ничего иного мне и не остается, мистер Аллейн. И не стоит терзаться угрызениями совести. Вы просто делаете свое дело.
– Это была попытка извиниться, – пояснил Аллейн, потупившись.
Трой, уже взявшись за ручку двери, обернулась.
– Я не хотела вас обидеть… – сказала она.
– Да, я понимаю. Я сморозил глупость…
– …но вы тоже должны понять: любой женщине неприятно, когда роются в ее нижнем белье. И тот унизительный факт, что вы подозреваете меня…
Аллейн в два прыжка очутился рядом с ней.
– Неужели вы не понимаете, что я подозреваю вас не больше, чем марсианскую принцессу?
Трой уставилась на него как на полоумного. Она открыла было рот, чтобы ответить, но промолчала. Затем, так ничего и не сказав, развернулась и вышла в коридор.
– Тьфу, черт! – выругался Аллейн. – Проклятие! Дьявол и преисподняя!
Он с минуту беспомощно пялился на дверь, за которой исчезла Трой, затем приступил к работе. Подойдя к комоду, выдвинул ящики и быстро пробежал пальцами по тонкому белью. В верхнем ящичке хранилась всякая всячина. В том числе несколько писем. Одно, начинавшееся словами: «Милая Трой!», было подписано: «Твой до ошаления, Джон». «Джон, – подумал Аллейн. – Джон Белласка?» Быстро пробежав глазами письма, он уже собирался вернуть их на место, но в последнюю минуту передумал и отложил в сторону.
– Что за мерзкое занятие! – пробурчал он под нос. – Недостойное, унизительное, подлое.
Он заглянул в платяной шкаф и быстро осмотрел развешанную в нем одежду Трой: платья, жакеты, вечерний наряд, старенькие замызганные брючки. Порылся в карманах. Господи, какой только ерундой она не набивала свои карманы! Кусочки угля, ластики, перепачканный в краске носовой платок, использовавшийся вместо тряпочки, и даже блокнот для этюдов, который художница ухитрилась запихнуть в карманчик, в котором с трудом поместилась бы пара наперстков. Взгляд Аллейна упал на до боли знакомый синий твидовый пиджак, в котором он запомнил Трой еще в Квебеке. Запустив руку в карман, Аллейн извлек из него письмо, подписанное Кэтти Босток. Это уже придется прочитать внимательно.
«И угораздило же тебя понабрать таких пиявок… Гарсия – скульптор от Бога, но ведет себя как последняя свинья… И где, спаси меня Вакх, ты откопала этого недоношенного аборигена? Из канавы с утконосами, что ли? Или из сумки пьяной кенгуру… Сегодня приехал Малмсли. С бородой точь-в-точь как ты описала, – мне она напомнила козлиную зад… Забавная штука – секс. Я даже в мыслях не допускаю ничего дурного, но с мужчинами у меня порядок. Ты – другое дело. Стоило бы тебе хоть пальчиком поманить, и они укладывались бы к твоим ногам штабелями. Но ты держишься так неприступно, что они не смеют хоть на что-то надеяться… (Аллейн мысленно погрозил Кэтти пальцем). Твои намеки по поводу сыщика мне не слишком понятны, но, коль скоро он помешал твоей работе, ты имела полное право оторвать ему башку и сгрызть ее с солью. Ишь, указчик выискался. И вообще, к чему ты клонишь? Ладно, третьего все расскажешь.
Судя по адресу на конверте, Трой получила это письмо в Шато-Фронтенаке, в Квебеке.
«Должно быть, – подумал Аллейн, – я здорово надоел ей на борту парохода. Мешал работать. Черт бы меня побрал!»
Через минуту-другую он закончил обыск. Закрыв платяной шкаф, Аллейн в сотый раз кинул взгляд на фотографию мужчины, стоявшую на секретере. Приятное лицо, импозантная внешность. Вот, значит, кто подписывался: «Твой до ошаления, Джон». Уступив внезапному порыву, Аллейн ожег фотографию свирепым взглядом и скорчил злобную гримасу. Затем, повернувшись, чтобы идти, остолбенел: в проеме двери стояла Трой.
Аллейн почувствовал, что лицо его пылает до кончиков ушей.
– Вы закончили, мистер Аллейн?
Он судорожно сглотнул и выдавил:
– Да, спасибо.
Он прекрасно понимал, что Трой заметила его неприличную выходку, и поспешил объясниться:
– Я… э-э-э… слегка пригрозил этому фотоснимку.
– Да, я видела.
– Я осмотрел вашу одежду, порылся в карманах и просмотрел все письма. Можете ложиться спать. В доме останутся наши люди. Доброй ночи, мисс Трой.
– Доброго утра, мистер Аллейн.
Аллейн перешел в спальню Кэтти, но ничего, заслуживающего внимания, не обнаружил. Из-за беспорядка он провозился там гораздо дольше, чем в комнате Трой. На дне гардероба в бесформенной куче валялись скомканные рабочие брюки, перепачканные красками. Вечернее платье висело рядом с рабочим халатом. На полу выстроился ряд тупоносых сбитых туфель. Карманы были набиты всякой всячиной. Единственным личным посланием, которое ему удалось обнаружить, было письмо от Трой, отправленное из Ванкувера. Письмо пришлось прочитать. Характеристики учеников его здорово позабавили. Затем он прочитал абзац про себя:
«Уже под конец мне помешал один человек. Поначалу я приняла его за придурка из тех, что вечно ко мне цепляются, но он оказался неглупым парнем. Я даже сама почувствовала себя идиоткой… Похоже, этот парень у нее под каблуком; так что по большому счету он все-таки болван…» По мере того как Аллейн читал, брови его все сильнее ползли на лоб. Закончив, он присвистнул, аккуратно сложил письмо и возвратил его на место. Затем отправился на поиски Фокса и Бейли. Они к тому времени успели покончить с мужскими спальнями.
Фоксу не составило труда отыскать в комнате Малмсли экзотические принадлежности для курения опиума. Самого наркотика оказалось совсем немного, хотя по всем признакам в свое время банка была наполнена до краев.
– Это не вполне согласуется с рассказом мистера Малмсли, – заметил Аллейн. – Бейли уже проверил отпечатки пальцев?
– Да. И на трубке, и на лампе, и на банке имеются отпечатки Гарсии и Малмсли.
– Вот как, и на банке? Это любопытно. Ладно, давайте заканчивать.
Отослав Бейли в спальню Филлиды Ли, он вместе с Фоксом приступил к обыску комнаты Вальмы Сиклифф. Стены спальни украшали многочисленные портреты самой Вальмы, среди которых был один портрет Малмсли, один – Ормерина, два портрета Пилгрима и его же рисунок карандашом.
«Воистину “самовлюбленная нимфоманка”», – невольно подумал Аллейн, припомнив письмо Кэтти.
На столике у кровати красовался изящный карандашный портрет Пилгрима, подписанный «Сиклифф». Порядок в комнате царил идеальный, да и само присутствие женщины ощущалось в ней куда сильнее, чем в спальнях Трой и Кэтти. А количество одежды и головных уборов было у Сиклифф раза в три больше, чем у обеих женщин, вместе взятых. Модные брючки, платья, сшитые в Париже. Аллейн заметил, что дорожная сумка, с которой Сиклифф, судя по всему, ездила на уик-энд, еще не до конца распакована. Инспектор обнаружил в ней три вечерних платья, ночную рубашку, туфли, три пары перчаток, два дневных платья, пару беретов и сумочку, в которой, помимо прочих мелочей, лежала наполовину пустая склянка аспирина.
– Должно быть, Пилгрима, – произнес Аллейн, упрятав бутылочку в полицейский чемоданчик. – Теперь посмотрим переписку.
Писем было пруд пруди. Два ящика туалетного столика были доверху забиты аккуратно перевязанными стопками конвертов.
– На помощь! – позвал Аллейн. – Нам придется все это прочитать, Братец Лис. Вдруг что-нибудь раскопаем. Возьмите вот эту пачку, перевязанную красной лентой. Наверное, от Пилгрима. Да, точно.
Фокс водрузил на нос очки и принялся с непроницаемым лицом читать любовные письма, адресованные Бейсилом Пилгримом Вальме Сиклифф.
– Настоящий джентльмен, – произнес он по прочтении первых трех.
– Вам не везет, старина. Мне посчастливилось наткнуться на совершенно захватывающую эпопею. Чего в ней только нет… Влюбленный юноша сравнивает нашу искусительницу с миражом. А вот, кстати, и сонет!
В следующую минуту-другую слышалось только деловитое поскрипывание пера – Аллейн сосредоточенно строчил в блокноте. Вошел Бейли и возвестил, что у Филлиды Ли не нашлось ничего достойного внимания. Аллейн швырнул ему пачку писем:
– Вот, займитесь пока.
Бейли уныло кивнул.
– Кое-что есть, – произнес Фокс. – Это последнее письмо от достопочтенного мистера Пилгрима.
– И о чем в нем говорится?
Фокс прокашлялся и начал читать:
– «Милая моя! Меня, как всегда, мучают мысли, что я тебя не стою. В своем последнем письме ты призналась, что впервые обратила на меня внимание, когда поняла, что я не такой, как все остальные. Да, я согласен: сравнение с такими отпетыми проходимцами, как Гарсия, Малмсли и им подобные, может быть и впрямь в мою пользу. Откровенно говоря, мне претит ежедневно видеть тебя в их обществе. Такие люди, как Гарсия, не имеют права дышать с тобой одним воздухом, солнышко мое, моя чудесная, возвышенная Вальма. Да, многие в наше время способны лопнуть от смеха, услышав слова «чистая» или «возвышенная». Такие понятия им недоступны. Но ты, моя Вальма, и вправду чиста, как родник. Если я правильно истолковал твои строки – господи, даже не верится! – то и ты нашла во мне родственную душу. Боже, как я боюсь, милая, что ты во мне разочаруешься! Ведь отсутствие вредных привычек вовсе не делает меня Галахадом. Господи, что за ерунду я пишу! Благословляю тебя тысячи и тысячи…»