«Моя дорогая!
Ваша красота — моя погибель. Из-за нее я нарушаю торжественнейшее обещание, которое дал себе самому и другим. Мы так близко, как вам и не мечталось. Сегодня в петлицу я продену белый цветок. Он ваш. Но если вы цените ваше будущее счастье, ничем себя не выдайте — даже мне. Уничтожьте записку, но сохраните мою любовь.
Карлайл подняла голову, встретила взгляд Аллейна и тут же отвела свой.
— Белый цветок, — прошептала она. — НФД? НФД?!!! Не верю.
— У мистера Эдварда Мэнкса, кажется, была белая гвоздика в петлице.
— Я не стану обсуждать с вами это письмо, — сказала она с нажимом. — Мне вообще не следовало его читать. Я не стану его обсуждать. Позвольте мне отвезти его ей. К тому, другому, делу оно не имеет отношения. Никакого. Отдайте его мне.
— Вы же сами понимаете, что я не могу, — отозвался Аллейн. — Задумайтесь на минуту. Существовали чувства, сильные чувства того или иного свойства между Риверой и вашей кузиной — приемной кузиной. После убийства Риверы она приложила множество усилий, чтобы скрыть это письмо, потеряла его и так озабочена была его возвращением, что уговорила вас попробовать его вернуть. Как я могу отмахнуться от такой последовательности событий?
— Но вы не знаете Фэ! Она вечно попадает в переплет из-за своих молодых людей. Это пустяк. Вы не понимаете.
— Хорошо, — добродушно согласился он, — тогда помогите мне понять. Я отвезу вас домой. А по дороге расскажете. Фокс.
Фокс вышел из офиса. Карлайл молча слушала, как Аллейн дает ему указания. Из гардеробной вышли еще люди, завели краткий неразборчивый разговор с Фоксом и удалились через главный вход. Аллейн и Фокс собрали свои вещи и надели пальто. Карлайл встала. Вернув письмо в конверт, Аллейн убрал его в карман. Она чувствовала, как глаза ей щиплют слезы. Она попробовала заговорить, но из горла у нее вырвался лишь невнятный скрип.
— В чем дело? — Старший инспектор посмотрел на нее.
— Это не может быть правдой, — заикалась она. — Ни за что в это не поверю. Никогда.
— Во что? Что Эдвард Мэнкс написал это письмо?
— Он не мог. Он не мог ей так писать.
— Нет? — небрежно переспросил Аллейн. — По-вашему, нет? А ведь она красивая, правда? Довольно привлекательная, верно?
— Не в этом дело. Совсем не в этом. Дело в самом письме. Он не мог бы так писать. Так пошло.
— Вы никогда не обращали внимания на любовные письма, зачитываемые в суде или публикуемые в газетах? Разве они не звучат довольно пошло? Однако некоторые были написаны исключительно умными людьми. Идемте?
На улице было холодно. Густой туман окутал жесткие очертания крыш.
— Левая рука рассвета, — сказал в пространство Аллейн и поежился.
Такси Карлайл уехало, зато у обочины ждала большая полицейская машина. Второй мужчина сел рядом с водителем. Фокс открыл дверь, и Карлайл села. Мужчины последовали за ней.
— По пути заедем в Ярд, — объяснил Аллейн.
В машине она чувствовала себя в ловушке и ощущала безликое давление плеча и руки Аллейна. Массивный мистер Фокс тоже занимал много места. Повернувшись, она увидела силуэт головы Аллейна на фоне голубоватого окна. Странная мысль закралась ей в голову: «Если Фэ наконец успокоится и хорошенько к нему присмотрится, с НФД будет покончено и с памятью о Карлосе и о ком-либо еще тоже». При этой мысли сердце у нее свинцово ухнуло раз или два. «О, Нед, — думала она, — как ты мог!!!» Она постаралась осознать, что подразумевает, но почти тут же мысленно отпрянула. «Я несчастна, — думала она. — Такой несчастной я уже много, уйму лет не была».
— Интересно, — спросил вдруг у ее уха голос Аллейна, — как расшифровываются инициалы НФД? Они как будто отзываются чем-то в моей дырявой памяти, но я никак не выужу. Откуда, по-вашему, «НФД»? — Она не ответила, и он через минуту продолжил: — Хотя погодите-ка. Кажется, вы что-то говорили про журнал, который читали перед тем, как пойти в кабинет к лорду Пастерну? «Гармония»? Так ведь? — Он повернулся на нее посмотреть, и она кивнула. — И ведущий той «поплачь в жилетку» колонки называет себя Наставник, Философ и Друг? Как он подписывает свои рецепты лучащейся жизни?
— Вроде того, — промямлила Карлайл.
— И вы спрашивали себя, не писала ли ему мисс де Суз, — безмятежно сказал Аллейн. — Да. Как по-вашему, сделать ли какие-нибудь выводы?
Она издала неопределенное хмыканье. Непрошено на ум пришли горькие воспоминания про рассказанную Фелиситэ историю, как она писала кому-то, кого никогда не видела, а он в ответ прислал «чудесное» письмо. Как Ривера прочел ее ответ на это письмо и устроил сцену. Про статью Неда Мэнкса в «Гармонии». Про поведение Фелиситэ, когда они собирались ехать в «Метроном». Про то, как она вынула цветок из петлицы Неда. Про то, как он наклонил к ней голову, когда они танцевали.
— У мистера Мэнкса была белая гвоздика, — спросил совсем близко голос Аллейна, — когда он сел за стол?
— Нет, — ответила она чересчур громко. — Нет. Только потом. Белые гвоздики стояли на столе за обедом.
— Возможно, это одна из них.
— Тогда, — быстро сказала она, — не сходится. Письмо должны были написать до того, как Нед вообще увидел гвоздики. Не сходится. Фэ сказала, письмо принес посыльный. Нед не мог знать.
— Она сказала, посыльный? Надо будет проверить. Возможно, сыщется конверт. Как по-вашему, — продолжал Аллейн, — он сильно ею увлечен?
(Эдвард сказал: «По поводу Фэ. Случилось нечто очень странное. Не могу объяснить, но мне хочется думать, что ты поймешь».)
— Очень к ней привязан? — говорил Аллейн.
— Не знаю. Не знаю, что и думать.
— Они часто видятся?
— Не знаю. Он… он жил на Дьюкс-Гейт, пока искал квартиру.
— Возможно, роман завязался тогда. Как по-вашему?
Она покачала головой. Аллейн ждал. Теперь его мягкая настойчивость показалась Карлайл невыносимой. Она чувствовала, как удерживающие ее душу якоря обрываются, а саму ее уносит в темноту. Ее обуяли обида и душевная боль, которых она не могла ни понять, ни контролировать.
— Я не хочу об этом говорить, — произнесла она запинаясь. — Это не мое дело. Я не могу так продолжать. Отпустите меня, пожалуйста. Ну пожалуйста, отпустите меня.
— Конечно, — сказал Аллейн. — Я отвезу вас домой.
III
К тому времени, когда они приехали на Дьюкс-Гейт, рассвет уже настолько вступил в свои права, что дома с их слепыми окнами и запертыми дверями были ясно различимы в слабом полусвете.
Выступая из ночи, знакомая улица приобрела вид изнуренный и таинственный, и Карлайл испытала некоторое облегчение, когда позвякивание молочных бутылок в проулке нарушило мрачную тишину.
— У вас есть ключ? — спросил Аллейн.
Они с Фоксом и мужчина с переднего сиденья терпеливо ждали, пока она рылась в сумочке. Подъехала вторая машина, из которой вышли четверо. «Все это придает нам значительности, — подумала она. — Ведется важное расследование. Расследование убийства».
В былые времена она раз или два возвращалась в такой час с Эдвардом Мэнксом с вечеринки. Неопределимый домашний запах ударил им в нос, едва они переступили порог. Карлайл зажгла лампу, и в безмолвном фойе стало светло, а тогда она увидела свое отражение во внутренних стеклянных дверях: ее лицо было залито слезами. Аллейн вошел первым. В вечернем смокинге, со шляпой в руке, он имел вид человека, который проводил ее домой и вот-вот пожелает доброй ночи. Остальные быстро вошли следом. «Что теперь? — задумалась она. — Теперь он меня отпустит? Что они собираются делать?»
Аллейн вынул из кармана документ.
— Это ордер на обыск, — сказал он. — Не хочу поднимать с постели лорда Пастерна. Думаю, достаточно будет, если…
Он прервался, быстро шагнул к затененной лестнице и взбежал на десяток ступеней. Фокс и остальные тихонько застыли у дверей. Маленькие французские часы на площадке торопливо тикали. На втором этаже распахнулась дверь, и на лицо Аллейна упал слабый отблеск света. Голос, безошибочно принадлежащий лорду Пастерну, громко говорил:
— Плевать мне, как ты расстроена. Да хоть из себя выйди, если угодно, но не пойдешь в кровать, пока я не выработаю расписание. Сядь.
Со слабой улыбкой Аллейн двинулся наверх, и после минутной заминки Карлайл стала подниматься следом.
Все были в гостиной. Леди Пастерн, все еще в вечернем платье, но теперь с очень темными тенями у глаз и губ, сидела в кресле у двери. Фелиситэ, переодевшаяся в пеньюар и снявшая часть макияжа, казалась прекрасной и хрупкой. Эдвард, очевидно, сидел с ней рядом и встал при виде Аллейна. Лорд Пастерн, сняв смокинг и закатав рукава, сидел за столом посреди комнаты. Перед ним были разложены листы бумаги, в зубах зажат карандаш. Чуть в стороне от этой группы, сложив руки на коленях, обернутых шерстяным домашним халатом, с аккуратно заплетенными в косу волосами, сидела мисс Хендерсон. У двери стоял полицейский в штатском. Карлайл его узнала. Это он сопровождал их из клуба много часов назад, можно подумать, в иную эпоху. От него она улизнула, чтобы вернуться в «Метроном», и теперь впервые задумалась, насколько же подозрительным должна была показаться полицейским эта выходка. Полицейский смущенно смотрел на Аллейна, который как будто собирался заговорить с ним, когда вошла Карлайл, но посторонился, чтобы ее пропустить.
Эдвард быстро направился к ней.
— Где ты была? — спросил он сердито. — В чем дело? Я… — Он заглянул ей в лицо. — Лайл? В чем дело? — повторил он.
Лорд Пастерн поднял глаза.
— А, привет, — бросил он. — Где, черт побери, тебя носило, Лайл? Ты мне нужна. Садись.
«Как сцена в пьесе, — подумала она. — Все сидят измученные в прекрасно обставленной гостиной. Третий акт триллера». Она поймала взгляд полицейского в штатском, который смотрел на нее с отвращением.
— Извините, — сказала она. — Боюсь, я просто вышла с черного хода.
— Это я понял, мисс, — ответил он.
— Нельзя же быть в двух местах одновременно, верно? — с деланной веселостью добавила Карлайл. Она старательно избегала встречаться взглядом с Фелиситэ. А та смотрела на нее озабоченно и настойчиво, вопросительно подняв брови.