Римма работала на выставке с губернаторами южных штатов США, которые тоже жили по программе «делюкс». Каково же было удивление гида, когда 16 октября вместо солидного бизнесмена она увидела в отеле «Берлин» совсем молодого и достаточно бедно одетого парня (темное короткое пальто и армейские ботинки на толстой подошве). После экскурсии по Москве на интуристовской «вольве» Римма была поражена еще больше: турист совсем не интересовался достопримечательностями, был холоден и напряжен.
На вторую половину дня Римма запланировала хит программы — посещение Кремля. Но молодой турист отказался от экскурсии. Он хотел поговорить. Ли сообщил, что он бывший морской пехотинец из Техаса, много читал Ленина и Сталина. Считает, что советский народ хочет мира, не то что США, постоянно развязывающие агрессивные войны. Он, Освальд, не желает принимать в них участие (у Риммы сложилось впечатление, что Освальду пришлось уже где-то повоевать). Поэтому турист желает остаться в СССР и принять советское гражданство. Римма, опешив, тем не менее прониклась к американцу симпатией (ведь он так хорошо, хотя и несколько поверхностно, рассуждал о Советском Союзе).
Поэтому на свой страх и риск Римма помогла Освальду составить прошение в Президиум Верховного Совета СССР о получении советского гражданства. Начальство инициативу не одобрило, но передало ходатайство Освальда «наверх». Тогда это, прежде всего, означало — в Комитет государственной безопасности СССР. КГБ никакого энтузиазма в отношении Освальда не проявил, хотя тот говорил Римме, что разбирается в военных самолетах и служил оператором РЛС. Во-первых, в то время почти всех американцев, просивших советское гражданство, считали ненормальными (и таковые действительно попадались). Во-вторых, только недавно перед Освальдом советское гражданство просил другой американец, отказавшийся в посольстве США от гражданства американского. Советского гражданства тот так и не получил, и его еле выдворили из страны, так как посольство США тоже не желало иметь с ним ничего общего.
В общем, КГБ высказал рекомендацию, что оставлять Освальда в СССР нецелесообразно. Освальда между тем пригласили в ОВИР, где он произвел самое благоприятное впечатление (вежливый, спокойный, опрятно одетый). Нет, на сумасшедшего парень явно похож не был. Ему посоветовали ждать ответа. Важно отметить, что разговоры с Освальдом велись по-английски, так как русского языка тот почти не знал (сам Освальд признавал, что в то время он едва ли мог объясниться в ресторане).
18 октября Освальду исполнилось 20 лет, и Римма подарила ему роман Достоевского «Идиот». Ли сидел в гостинице и не отходил от телефона, ожидая решения своей судьбы. Оно оказалось совсем не таким, как он ожидал: в последний день действия визы Освальда ему сказали, что ходатайство отклонено и предложили покинуть СССР в этот же вечер. Но после обеда Освальд на свою последнюю экскурсию не вышел. Римма вызвала служащих отеля. Открыв номер запасным ключом, они нашли Ли в ванной без сознания и с вскрытой веной на запястье. «Скорая помощь» доставила самоубийцу в одну из лучших больниц Москвы — Боткинскую, где лечили в том числе дипломатов и иностранцев.
Осмотр врачей показал, что до вены Освальд не добрался. Рана была неглубокая и никакой угрозы для жизни не представляла. Американца поместили в палату для пациентов с возможными душевными отклонениями, но таковых врачи тоже не обнаружили, хотя доктор Тартаковский прямо записал, что Освальд обладает очень крепкой силой воли и вполне способен повторить попытку самоубийства, если ему откажут в просьбе остаться в СССР. Освальда по просьбе «Интуриста» перевели обратно в нормальную палату (как писал Освальд в своем дневнике: «хорошая еда, много воздуха»). Там настроение Ли улучшилось и он пытался со всеми общаться, но было тяжело: русского языка он почти не знал.
Документы КГБ показывают, что вместе с Освальдом в Боткинской больнице лежал некий пожилой бизнесмен-американец. Тот, видимо, лежал не просто так, потому что уже 24 октября в больницу позвонили из посольства США и поинтересовались, когда выпишут Освальда.
Дневник Освальда свидетельствует, что попытка самоубийства была рассчитана именно на сочувствие. Попадание оказалось в десятку. В тот период в советско-американских отношениях назревало что-то вроде оттепели. Хрущев только что вернулся из США, где открыл для себя кукурузу и познакомился с Мэрилин Монро. Скандала со смертью американского молодого туриста в Москве советским властям было абсолютно не нужно. А кто мог дать гарантию, что Освальд не повторит суицида?
28 октября Освальд, которого Римма окрестила Алик (Ли звучало очень уж по-китайски, и Освальд замучился отвечать на вопросы о происхождении столь странного для американца имени), покинул Боткинскую больницу и переселился из «Берлина» в «Метрополь», уже, конечно, не в двухкомнатный «люкс», но в неплохой номер. 29 октября Ли пригласили в ОВИР и, расспросив его о мотивах, побудивших остаться в СССР, разрешили ему ждать решения своей участи в Москве, хотя виза его давно истекла. Это был первый успех, но Освальд решил не ждать, а активно направлять свою судьбу.
31 октября 1959 года Ли заказал такси и прибыл в посольство США, где его проводили к заведующему консульской секцией Снайдеру. Потом Снайдер говорил, что это был якобы первый раз, когда посольство узнало об Освальде. Как мы уже знаем, либо он сказал неправду, либо в посольстве Освальда «вел» кто-то другой.
Снайдер опешил, когда молодой человек четким холодным голосом попросил лишить его гражданства США, бросив на стол свой американский паспорт. Освальд заявил, что решил навсегда остаться в СССР и просит не тратить время на уговоры переменить свое решение. Снайдера поразило, что Освальд прямо сказал о своей готовности передать русским все сведения, которые он получил, находясь на военной службе.
Снайдер был опытным дипломатом и, как утверждают, сотрудником ЦРУ (разведка подтвердила только, что Снайдер работал на ЦРУ в 1949 году). Он стал тянуть время, спросив у Освальда адрес его ближайших родственников в США. Ли явно не хотел впутывать во все мать, однако Снайдер стоял на своем, и адрес в Форт-Уорте пришлось дать. Получив всю необходимую информацию, Снайдер сказал Освальду зайти в другой день. Потом американский дипломат объяснял комиссии Уоррена, что просто дал время молодому человеку одуматься. Запомнилась Снайдеру и странная спонтанная фраза Освальда: «Меня предупреждали, что вы будете меня отговаривать!» Насчет тоже странной угрозы молодого человека передать русским секретную информацию Снайдер подумал, что Освальд сказал эту фразу специально для КГБ, которое наверняка прослушивало все посольство.
Зачем же Освальд ходил в посольство, не поставив об этом в известность советские власти (в КГБ узнали о его спонтанном визите только 5 ноября через Римму Широкову)? Возможно, что после попытки самоубийства он просто хотел дать знать, что остался жив-здоров и выписался из больницы. Вероятно, он специально оставил свой американский паспорт в посольстве, чтобы его не могли изъять советские компетентные органы.
3 ноября Освальд в посольство не пришел (то есть почему-то не стал доводить до конца дело об отказе от американского гражданства), и Снайдер написал депешу в госдепартамент. Он рекомендовал отсрочить решение по гражданству Освальда и выждать развития событий. Стоит отметить, что по американскому законодательству для отказа от гражданства достаточно было заявления под присягой в присутствии консула. Снайдер отметил, что Освальд намерен передать русским военные секреты.
Депеша Снайдера дополнялась отдельным донесением военно-морского атташе о том, что Освальд бывший морской пехотинец и угрожает передать Советам информацию по радарам. Все эти документы попали в ФБР, ЦРУ и военно-морскую разведку, но отнеслись к ним по-разному. Быстрее всего среагировала военно-морская разведка. Явно опасаясь, что Освальд действительно сдаст русским секретную информацию, сводного брата Ли, Джона Пика, который проходил в то время службу в Японии, заставили написать Освальду телеграмму с просьбой поменять свои намерения. Вице-консул Маквикар (заместитель Снайдера, считавший, что шеф излишне грубо разговаривал с Освальдом) лично отвез телеграмму в «Метрополь», но Освальд двери не открыл, хотя уборщица утверждала, что он никуда из номера не выходил.
Прислал телеграмму и Роберт, просивший Ли не делать ошибки. Текст телеграммы сотрудники посольства зачитали Ли по телефону, но он отказался прийти в посольство, чтобы забрать ее. Роберту Освальд все же написал письмо, к котором утверждал, что тот все равно не поймет мотивов, побудивших Ли остаться в СССР. «Я получил твою телеграмму и был рад услышать от тебя весточку. Только одно слово меня неприятно поразило, слово “ошибка”. Я предполагаю, что ты считаешь, что ошибку сделал я. Не тебе говорить мне об этом. Ты не можешь понять причин этого очень серьезного поступка. Я не буду разговаривать по телефону ни с кем из США, так как меня могут записать американцы».
А что же делали в это время американцы? Получив 4 ноября донесение военно-морского атташе о том, что Освальд хочет передать русским информацию по радарам, военно-морская разведка срочно разослала эту депешу в ФБР и ЦРУ. ФБР отреагировало немедленно, поместив отпечатки пальцев Освальда в специальную систему контроля на случай, если кто-то под его именем попытается вернуться в США. Было заведено два стабильных досье на Освальда в Далласе (по месту его постоянного жительства) и в Вашингтоне. Военно-морская разведка между тем уведомила коллег, что каких-либо действий по делу Освальда предпринимать не планирует. На самом деле действия все же предприняты были. Некие люди в штатском допросили сослуживцев Освальда на базе в Эль-Торо. Были изменены все коды в системе контроля за воздушным движением, к которым Освальд в свое время имел доступ.
В ЦРУ же поступили очень и очень странно. Там тоже получили депеши Снайдера и военно-морского атташе, и кто-то даже подчеркнул в них пассаж о радарных секретах. И все! Никакого дела на Освальда не завели (это произошло только в декабре 1960 года!). Когда в 70-е годы тогдашнего директора ЦРУ Хелмса спросили, в чем причина такого странного поведения разведки, тот прямо ответил, что сам удивлен. Сразу же после покушения на Кеннеди ЦРУ пыталось использовать собственное странное поведение для доказательства того, что оно Освальдом никогда не интересовалось. Потом,