Нильсен решил гордиться своей непопулярностью – малая цена, по его словам, за роскошь быть цельной натурой. Больше всего он винил окружного руководителя, мистера Коула, который, как он подозревал, интерпретировал его противоречивую профсоюзную деятельность как «дефект поведения», а его гомосексуальность (о которой его коллеги знали, хотя он и не выставлял ее напоказ) – как «дефект личности». Также он намекал, что энтузиазм и любопытный ум официально считались опасными качествами для государственного служащего. Один пассаж в книге для революционеров заслужил его особое одобрение и был обведен красным: «Разумный человек приспосабливается к миру, неразумный пытается приспособить мир под себя. А значит, весь прогресс в мире зависит от людей неразумных».
И все же потом Нильсен достаточно смягчился, чтобы подать апелляцию, и сумел убедить руководство на собеседовании пересмотреть решение, усмирив свою агрессию и не пытаясь изобразить раболепие. На вопрос о самом лучшем его поступке за прошедший год он ответил: «Я воздержался от искушения уволиться». Что же ему удалось хуже всего? «Поддерживать волю к жизни в течение семи лет монотонной офисной рутины, справляясь с самыми элементарными задачами, которые обычно дают лишь новичкам». Он признал, что в его характере есть склонность к нонконформизму, и предположил, что эта черта не будет проявляться так сильно, если ему дадут более ответственные обязанности. Когда у него спросили, какие улучшения можно ожидать от руководства, он ответил: «Слишком идеалистично ожидать, что некоторые менеджеры направят свою энергию на что-то, кроме самих себя, их карьеры и уютных мирков, и посвятят себя духу и целям общественной службы». Что касается улучшений в нем самом, он сказал, что постарается не унижать других в ответ на их мнение по любому вопросу.
По крайней мере, это были ответы, заранее написанные им до собеседования. Можно предположить, что на самом собеседовании он был более разговорчив. Его манеры и качества мистер Макиннон подтвердил в письме, которое послал Нильсену еще до собеседования. «У нас случались разногласия в прошлом, – писал он. – И у нас случались разногласия даже на этой неделе, но теперь я убежден, что вы подходящий для повышения кандидат. Надеюсь, вы поступите с собой справедливо и постараетесь как следует». Затем он продолжил:
Подумайте о том, что комиссии о вас известно и как этому противостоять. У них имеются серьезные сомнения в вашей компетентности, но если вы продемонстрируете им ваш энтузиазм, ваше желание помочь и обеспечить хороший сервис, ваш ум, ваше беспокойство об эффективной работе и ваши хорошие идеи, то вы впечатлите их и как минимум заставите их критически взглянуть на вашу служебную характеристику.
Если же вы все-таки не преуспеете, по крайней мере вы будете знать: вы сделали все, что могли («в пределах разумного», если хотите). Без этого, боюсь, вы не можете всерьез утверждать, что вас «сокрушила система».
Я желаю вам удачи (в ней нуждаются даже лучшие из нас!) и надеюсь, что у вас все получится.
Письмо было подписано «Йен» и, очевидно, было вполне искренним, хотя по нему можно подумать, будто от Нильсена ожидали очередной провал.
В конечном счете он все-таки преуспел. Комиссия по повышению впечатлилась его честностью и была рада избавиться от такой проблемной занозы, как он, понимая, что откладывать повышение Нильсена и дальше уже не получится ввиду его очевидной компетентности. Они повысили его до руководителя отдела после испытательного срока длиной почти в восемь лет.
Также Нильсен попробовал получить вакансию главного клерка в офисе парламентского организатора в Палате общин (разумеется, не сообщив об этом никому в кадровом агентстве). Ему отказали одним предложением. Когда он уходил с Денмарк-стрит, ему подарили золотую ручку и зажигалку – подарок от тех коллег, которые запомнили его за чувство юмора и не обращали внимания на его надменность.
28 июня 1982 года его перевели в кадровое агентство в Кентиш-таун, где его начальницей стала обаятельная и элегантная женщина, Дженет Лиман. У них с Нильсеном быстро сформировались тесные профессиональные отношения, которые оказались наиболее дружескими во всей его карьере госслужащего, поскольку были основаны на взаимоуважении и доверии. Чтобы научиться своим новым обязанностям в кратчайший срок, он отказался брать отпуск в том году и с головой бросился в работу. Энтузиазм его несколько удивил его новых коллег. Он отвечал за бюджет, за вакансии, за размещение работников и многое другое. Это был самый занятой период в его карьере – и самый многообещающий в перспективе. На его вспыльчивый характер в целом закрывали глаза ввиду его явного желания работать на благо общества и его готовности оставаться в офисе лишние часы. Когда в Кентиш-таун случилось наводнение, он был единственным сотрудником, который вызвался остаться в здании с мисс Лиман, чтобы вытирать тряпкой затопленный пол. На следующий день она подарила ему пачку сигарет в знак благодарности. Он был совершенно потрясен.
У Нильсена теперь имелись и уважение коллег, и цель, к которой можно стремиться, и можно было бы подумать, что его извилистый путь к тридцати семи годам, по крайней мере, приобрел некое направление. Любопытно, однако, что мисс Лиман, впервые его увидев, ощутила к нему жалость, хотя и не могла понять почему. Ни она, ни кто-либо другой не подозревали, что к тому моменту его жизнь давно превратилась в кошмар.
Еще до того, как его перевели в Кентиш-таун, коллеги замечали, что Нильсен работал так усердно, будто не позволял себе ни минуты свободного времени. Он был всегда скрупулезен и эффективен. Если ему требовалось взять отпуск, он занимался работой в закусочной «Дайнас-дайнер» на Энделл-стрит, помогая на кухне. Или мог появиться в свой выходной в офисе с собакой. Он как будто не мог не работать. Поведение его казалось странным: он мог быть резким, вспыльчивым, нетерпеливым и испытывал потребность говорить без пауз, а лучше – спорить. Он был страстным спорщиком. Если тема была ему близка, он становился язвительным и саркастичным. С другой стороны, в иные времена он вел себя спокойно, проявлял щедрость и доброту. Как-то он принес в офис праздничный торт по случаю дня рождения коллеги, который, как считали остальные, ему даже не нравился: не из желания присоединиться к празднику (напротив, никто даже не знал, что у кого-то в офисе день рождения), но потому, что именинник показался ему «одиноким». В другой раз он продемонстрировал неожиданное сочувствие к животным, принеся на работу раненую птицу, за которой ухаживал три дня, пока она не окрепла достаточно, чтобы улететь. Он часто вызывал своими шутками искренний смех. В двух моментах относительно него все сходились во мнениях: что он был замкнутым и что он был переменчив.
Когда он уходил с работы домой на Мелроуз-авеню, его мир менялся. Во-первых, требовалось ухаживать за собакой. Как минимум два раза в день он брал ее на прогулку по Мелроуз-авеню с ее низкими подстриженными деревьями, едва закрывающими небо, и по парку Глэдстоун, разговаривая о мелочах с другими владельцами собак, вышедшими на такие же прогулки. Иногда вместо этого он ходил взглянуть на манящие просторы Хэмпстед-Хит. Вернувшись с прогулки, он наливал себе стаканчик чего-нибудь крепкого и долго смотрел телевизор, лежа на полу; у открытых окон, выходящих в сад, на ветру вздымались и опадали красные занавески. В его вечерних развлечениях также немалую роль играла стереосистема: он часами слушал в наушниках Элгара, Малера, Бриттена, Грига, Чайковского, Сибелиуса или какую-нибудь утонченную поп-музыку (Рик Уэйкман, Майк Олдфилд и странно гипнотическая песня «О, Супермен»). Когда погода позволяла, он проводил много времени в саду, выпалывая сорняки и поправляя заборы.
К нему приходили гости и любовники. Две раздельные кровати он соединил в одну большую, почти под потолком, где посетители или знакомые падали без сил после слишком большого количества рома, иногда, вероятно, с недолгой сексуальной активностью ранним утром. Единственным гостем, не являвшимся его любовником, но уже и не считавшимся для него «просто знакомым», был Мартин Хантер-Крэг, который периодически звонил ему с интервалом раз в несколько лет и представлял собой одного из немногочисленных его друзей, не отдалившихся за все эти годы. Нильсен доверял ему, и его агрессивный и самоуверенный характер смягчался в его присутствии – словоохотливость и напыщенность сходили на нет. Другим приятелем, который оставался на связи по переписке, был Алан Нокс из Абердина – он ночевал у Нильсена каждый раз, когда бывал в Лондоне.
В последний раз Нильсен попытался построить долгосрочные отношения со Стивеном Мартином, которого встретил в пабе «Голден Лайон», где часто ошивались «мальчики для съема». Они прожили вместе четыре месяца. У них сложились почти здоровые, полные любви отношения, выражавшиеся не только в сексуальной близости, но и в незаметных на первый взгляд жестах: например, Мартин починил лампочку в собачьей будке для щенков Блип. Однако дружба эта не продержалась долго – Мартин был еще одним молодым человеком без корней и ответственности и не мог побороть свою тягу к приключениям на стороне. Нильсена глубоко ранила новость о том, что Мартин ему изменял. Он попросил его уйти. «Я всегда сожалел о его уходе. Может быть, где-то в другом месте ему будет лучше. Я не мог предложить ему никакой особой роскоши. Только себя самого».
Другим любовником, который остался на какое-то время, был Барри Петт, за которым последовала череда более кратковременных сожителей, которые никогда не выказывали желания задержаться подольше. Со Стивеном Бэрриером Нильсен связался через рекламу в «Бюро Адама», и тот остался на десять дней. В сентябре 1978-го, когда Нильсен посещал Школу председателей в Гилфорде в течение недели, он по глупости отдал ключи от квартиры человеку из Ливерпуля, который жил в Вест-Хэмпстеде и с которым он познакомился в пабе. Идея заключалась в том, чтобы тот приходил в квартиру раз в день, кормил собаку, менял воду в ее будке и так далее. Нильсен чувствовал, что не может попросить об этом соседей сверху, поскольку у него с ними установились довольно прохладные отношения после конфликта с садом, которым он продолжал пользоваться единолично. Когда он вернулся из Гилфорда, то обнаружил, что собаку кормили хорошо, а вот проектор и камеру у него украли, счетчики выкрутили и опустошили. Случай этот ужасно его расстроил.