Когда я вернулся, то с изумлением обнаружил, что он все еще дышит. Я опять обернул ткань вокруг его горла, затянул петлю со всей силы и держал так на протяжении, наверное, двух-трех минут. Когда я отпустил хватку, он больше не дышал. Но я заметил: пока он лежал на спине (и я проверил после), его сердце все еще билось довольно уверенно. Я не мог в это поверить. Я оттащил его в ванную, перегнул через край ванны, вставил пробку, не отпуская его, и выкрутил кран холодной воды на полную. Его голова оказалась ровно на дне ванны. Через минуту или около того вода достигла его носа, снова послышалось отрывистое дыхание. Вода поднималась выше, я продолжал удерживать его. Он сопротивлялся. Ванна продолжала наполняться. Из его рта и носа шли пузыри, и в какой-то момент он перестал бороться. Я держал его в таком положении минуты четыре или пять. Вода окрасилась кровью. Какая-то субстанция вытекла из его рта вместе с кусочками пищи. Я оставил его там на всю ночь. Вымыл руки и пошел в спальню, где снял простыни и запачканное одеяло… Положил чистое одеяло на пододеяльник и лег в кровать. Затем я закурил: меня все еще трясло. Я позвал собаку, и она пришла в спальню, выглядя слегка виноватой. Я похлопал по кровати, сказав: «Иди сюда», – тогда она запрыгнула на кровать и свернулась у меня в ногах, стараясь вести себя как можно тише. Наверное, я заснул быстрее из-за алкоголя – я очень устал… Всю следующую неделю у меня с шеи не сходили следы его пальцев.
Случай с Грэмом Алленом в суде именовался как «омлетная смерть»:
Больше всего на свете ему хотелось что-нибудь поесть. У меня имелось не особо много продуктов, зато нашлась целая коробка яиц. Так что я сделал огромный омлет и пожарил его в большой сковороде, положил на тарелку и дал ему. Он начал есть. Наверное, съел где-то три четверти омлета. В одно мгновение он сидел там, а уже в следующее он внезапно как будто уснул или потерял сознание – изо рта его торчал большой кусок омлета. Я решил, что он подавился, но не слышал, чтобы он кашлял – он действительно был без сознания. Я сел и выпил немного. Потом подошел к нему, я уже не помню сейчас, что тогда держал в руках – не помню, дышал ли он все еще или нет, но омлет так и торчал у него во рту. На коленях у него все еще стояла тарелка – я ее убрал. Я наклонился и, кажется, начал его душить. Не помню уже чем… Помню, что продолжал душить, помню, что он умер… Не знаю, убил ли его омлет или я, но в любом случае я душил его с намерением убить. Омлет не оставляет красных следов на шее. Наверное, это все-таки был я.
Стивену Синклеру, панку, часто ошивавшемуся на Лестер-сквер, было двадцать. Родился он в городе Перт в Шотландии, и настоящее его имя было Стивен Гилд, до того как его усыновили в семью Синклер. У него имелось несколько серьезных проблем с зависимостью: Стивен не только при любой возможности принимал наркотики, вкалывая себе «спиды», но и страдал привычкой резать себя – без особой на то причины, только для желания причинить себе боль. В результате его руки были покрыты шрамами, и в любое время дня он мог попытаться импульсивно себе навредить. Местные социальные работники знали о нем и пытались помочь ему на уровне улицы, где его непредсказуемость могла нанести меньше вреда. Однажды он заявился к ним с канистрой бензина, которую угрожал вылить на себя и поджечь. Он жил в тесных трущобах, в заброшенных домах или в хостелах Армии Спасения, грабил, воровал, в целом доставлял неприятности и неоднократно попадал в тюрьму. Его истощенное наркотиками тело страдало от гепатита B. И все же случались периоды, когда Стивен мог контролировать себя: тогда он становился чувствительным и приятным в общении человеком. У него имелось достаточно «друзей» на улицах Вест-Энда, которых он знал только по именам. 26 января 1983 года некоторые из них видели, как он гуляет со странным человеком, но не стали беспокоить его на случай, если он, как обычно, искал легких денег.
Нильсен сказал, что может проводить его до станции метро – он собирался заглянуть в «Макдоналдс» на Оксфорд-стрит по пути. «Я весь день ничего не ел», – сказал Синклер, так что Нильсен предложил купить ему гамбургер. Они остановились в винном магазине на Шейфтсбери-авеню, чтобы купить ром для Нильсена и шесть банок светлого пива для Синклера. Попросив Нильсена подождать, Синклер дошел до Центр-поинт, чтобы поговорить с друзьями. Через десять минут они поехали на метро до Хайгейт и дошли оттуда до Крэнли-Гарденс. Время клонилось к десяти вечера.
В какой-то момент Синклер надолго исчез в ванной – Нильсен предположил, что тот принимает там наркотики. Затем он задремал в кресле, пока Нильсен сидел напротив в наушниках и слушал рок-оперу «Томми».
В конце этой книги я приведу длинный и подробный рассказ о смерти Стивена Синклера, написанный его убийцей уже после заключения в тюрьму. Пока же ограничимся той версией, которую Нильсен рассказал полиции и которую он написал для автора этой книги, пока ждал суда.
Я не помню, как это случилось. Только то, как проснулся утром: он сидел в кресле, уже мертвый. На полу лежал кусок струны с обернутым вокруг нее галстуком.
У меня не было намерений вредить ему. Я беспокоился о его будущем и симпатизировал ему, сочувствовал его незавидному положению. Ранним утром я увидел его в своем кресле, такого спокойного и умиротворенного. Помню, мне захотелось, чтобы он остался таким спокойным навсегда. Я смутно хотел облегчить его ношу. Потом я осознал, что он не дышит, и почувствовал облегчение: его проблемы наконец закончились. Джинсы его промокли от мочи. Я хотел отмыть его начисто. Осторожно, как если бы он был невероятно хрупким и все еще живым, я раздел его и отнес в ванную. Аккуратно вымыл его целиком и, усадив на край ванны, так же осторожно его вытер. Я уложил его на свою кровать и посыпал тальком, чтобы он выглядел чище. Потом просто сел и стал смотреть на него. Он был очень красивый, как скульптура Микеланджело. Казалось, впервые в жизни он чувствовал себя так хорошо. Я хотел коснуться и погладить его, но не стал. Я поставил два зеркала по обе стороны от кровати. Потом снял одежду и лег рядом с ним, но лишь смотрел на отражения двух тел в зеркале. Я лежал так, и мне стало необыкновенно спокойно. Я чувствовал, что это и есть тайный смысл жизни и смерти, смысл всего существования. Ни страха, ни боли, ни вины. Я ласкал и нежно поглаживал тело в отражении. Я не смотрел на него напрямую. Никакого секса, только чувство единения. У меня началась эрекция, но он был слишком прекрасен и совершенен для жалкого, пошлого секса. Потом я одел его в свою одежду, которая осталась на нем еще много дней спустя.
О других жертвах Нильсен помнил очень смутно. «Помню, что на следующий день он был мертв – возможно, я задушил его»; «На следующее утро я обнаружил еще один труп»; «У меня создалось впечатление, что я задушил его, потому что на его шее остались следы». Неудивительно, что сильнее всего ему запомнилось самое первое убийство, когда он впервые понял, на что способен. Кроме того, степень подробности его воспоминаний зависит также от выпитого им алкоголя в тот день и уровня симпатии к жертвам. Один из самых удивительных парадоксов в этой гнусной саге – это то, почему он убивал и тех, кто ему нравился, и тех, кто ему абсолютно безразличен: это только сильнее побуждает нас искать первопричину его действий. Между первым и вторым убийствами имеется перерыв почти в год длиной, затем период интенсивной активности между 1980 и 1981 годами, когда он убил десятерых за восемнадцать месяцев, а последние три жертвы были убиты в течение одиннадцати месяцев, предшествовавших его аресту. Важно, что эти последние три убийства произошли уже по новому адресу, на Крэнли-Гарденс, где Нильсен поселился с третьего октября 1981-го и где избавляться от тел ему, как мы знаем, стало гораздо труднее, чем в предыдущей квартире. Это могло послужить для него своеобразным сдерживающим фактором. Но такая трактовка подразумевает, что в какой-то степени он совершал все эти убийства осознанно, что не всегда подтверждается фактами. Более полный анализ мотива и психического состояния Нильсена будет представлен в этой книге позже, однако три элемента повторялись достаточно часто, чтобы считаться постоянными: алкоголь как средство снять внутренние ограничения, музыка в качестве катализатора его эмоций и неизменное одиночество, с которым он не прекращал попыток бороться. Для остального читателю предлагается учесть некоторые основополагающие вопросы и важные факты:
1) В его рассказах можно заметить некоторые противоречия: например, лежала ли жертва на кровати или на полу. Стоит ли считать, что в этом виноват поток воспоминаний, которыми он жаждет поделиться после столь долгого молчания, или же в его воспоминания периодически вмешивается фантазия, преувеличивая и запутывая факты? Мы уже знаем, что воображение Нильсена часто отправлялось в темные, таинственные места. С другой стороны, его профессиональные качества и личные склонности зародили в нем глубокое уважение к точности.
2) Кажется невероятным, что он так яростно презирал славу «Дома ужасов», которая стала преследовать его после ареста. Неужели он настолько далек от реальности, что не находит ужасным, когда из человека буквально выдавливают жизнь? Чувствует ли он в какой-то мере, что это «другой человек» совершал эти убийства, пока сам Дес Нильсен, председатель профсоюза и ответственный госслужащий, оставался непричастным? Путает ли он ощущение того, что он делает нечто хорошее, с тем фактом, что он делает нечто плохое? Автору данной книги он сказал так: мол, он знает, что эти убийства чудовищны, но сам себя чудовищем не ощущает.
3) С шестью жертвами у него было подобие сексуальных отношений, в то время как с другими девятью ничего подобного не происходило. Элемент секса принял форму мастурбации над телом или секса между бедер, но никогда – с проникновением. Следовательно, технически это не совсем гомосексуальные убийства. Непосредственно сексуального акта у него не происходило ни с одним из них ни до, ни после, ни во время убийства, если только не считать секс между бедер некой сомнительной вариацией анального секса. Он намеревался заняться сексом с проникновением с самой первой жертвой после убийства, но не сделал это