Внимание присяжных особенно привлекли два пункта в речи мистера Грина, оба касающиеся цитат из признания Нильсена. Описывая проблему избавления от тел после убийства Гвардейца Джона, Нильсен сказал Чемберсу и Джею: «Я решил расчленить тело в ванной и смыть куски тела и органы в унитаз. Это занимало слишком много времени, так что я решил сварить некоторые части, включая голову. Все большие кости я отложил в сторону вместе с мусором». Можно было почти физически ощутить волны страха и отвращения, исходившие в тот момент от присяжных, когда они представили мусорщиков, выносивших вместе с обычными бытовыми отходами останки человеческих тел. Одна из женщин-присяжных посмотрела на Нильсена так, как будто не могла поверить, что он реален.
Второй пункт касался психического состояния Нильсена. Прокурор Грин сделал весьма умный ход, использовав основной аргумент стороны защиты якобы из щедрости и понимания, но при этом практическим лишив их простора для маневра. По словам Грина, полицейские спросили Нильсена, чувствовал ли он потребность в убийствах, и тот ответил: «В большинстве случаев в момент убийства я искренне верил, что поступаю правильно. В такие моменты меня не остановил бы даже взрыв бомбы». Едва ли можно представить более яркий пример человека, который, очевидно, «не в своем уме», и некоторые присяжные кивнули в знак понимания. Мистер Грин как будто признавал зыбкость своей линии обвинения, но затем добавил:
– По закону, даже если он действительно страдает от психической ненормальности, это не должно значительно уменьшить его ответственность за убийства.
Другими словами, даже предполагаемая болезнь Нильсена не помешала бы обвинить его в предумышленном убийстве. Задача присяжных заключалась лишь в том, чтобы определить, что именно они понимают под словом «значительно».
Первым свидетелем со стороны обвинения был двадцатидевятилетний Дуглас Стюарт родом из Тюрсо, Кейтнесс, на которого Нильсен напал 10 ноября 1980 года. Одетый в плохо сидящий на нем зеленый костюм-тройку, он производил впечатление крайней самоуверенности, даже заносчивости. Говорил он с заметным шотландским акцентом, который присяжным (и не им одним) было трудно понимать, и с такой скоростью, что судье несколько раз пришлось просить его говорить помедленнее. Одним из преимуществ законодательной системы в Англии являются требования для свидетелей излагать показания в таком темпе, чтобы судья успел записать их перьевой ручкой. Сразу же выяснилось, что мистер Стюарт женился в 1981–м и не являлся гомосексуалом.
Мистер Стюарт рассказал, как встретил мистера Нильсена в пабе «Голден Лайон» на Дин-стрит в компании других людей, которые, как он полагал, являлись друзьями Нильсена. Обвиняемый представился как «Деннис» и предложил пойти после закрытия паба к нему домой, чтобы продолжить пить там. Когда они ушли из паба последними, было уже очень поздно. Мистер Стюарт думал, что приглашение распространяется на всех присутствующих, и был удивлен, когда обнаружил, что единственным гостем будет он. Они выпили еще две пинты светлого пива (Стюарт отказался от предложенной ему водки), после чего Нильсен в конечном итоге отправился спать на подвесную кровать (дело происходило еще на Мелроуз-авеню). Он предложил Стюарту присоединиться к нему, но тот отказался, заявив, что «не занимается такими вещами». Стюарт уснул в кресле.
Когда он проснулся, его лодыжки были связаны галстуком Нильсена, а его собственный галстук был затянут вокруг его шеи под воротником. Нильсен давил ему коленом на грудь. Стюарт стал сопротивляться, поцарапал его под глазом до крови и наконец смог прижать его к земле. Тогда Нильсен несколько раз прокричал: «Забери мои деньги! Забери мои деньги!» Позже сторона обвинения преподнесла это как доказательство хладнокровного расчета, поскольку Нильсен якобы надеялся, что его голос услышат соседи, и тогда вина падет на самого Стюарта. Нильсен также сказал тогда спокойным голосом: «Я могу убить тебя», – когда он явно находился не в той позиции (прижат к полу под весом Стюарта), чтобы кому-либо навредить, и сторона защиты использовала это как доказательство его психической ненормальности.
Они встали с пола, и Нильсен пошел на кухню, где взял большой нож. Он как будто не размахивал им напоказ, а был спокоен и вел себя «нормально» в процессе. Стюарт решил ему подыграть: извинился за то, что сделал ему больно, и прошел с ним на кухню, где помог ему вытереть кровь с лица. Потом он остался еще на десять минут, выпил стакан пива и ушел. В ближайшей телефонной будке на улице он позвонил в полицию, и те прислали в дом № 195 на Мелроуз-авеню офицера, который выслушал противоречащие друг другу рассказы Нильсена и Стюарта и решил, что это просто ссора двух любовников. Полицию довольно часто вызывают для вмешательства в семейные разборки, и большинство из них удается разрешить без дальнейшего насилия. В этом случае Стюарту предложили написать официальное заявление на Нильсена, но на следующий день полиции обнаружить его не удалось, и больше он не выходил с ними на связь вплоть до ареста Нильсена спустя два с лишним года.
Пока Стюарт давал показания, Нильсен постоянно передавал торопливые записки своему адвокату Ральфу Хаимсу, который, в свою очередь, показывал их Ивану Лоуренсу. Тот запросил короткий перерыв, чтобы защита могла обсудить дальнейшие инструкции, содержащиеся в этих записках, и суд возобновился полчаса спустя.
Перекрестный допрос Иваном Лоуренсом Дугласа Стюарта показал его ненадежность в качестве свидетеля, по крайней мере в вопросе деталей. Он предположил, что Стюарт выпил тогда больше, чем две пинты, за два с половиной часа в пабе, а значит, был пьянее, чем говорил, и его память о том вечере могла быть не такой отчетливой, как он утверждал. К такому заключению привели три важные ошибки в речи Стюарта. Во-первых, он сказал, что Нильсен представился ему как «Деннис», хотя тот никогда не использовал это имя, во-вторых, Нильсен якобы предложил ему водки, хотя тот никогда не держал ее в доме (он всегда покупал домой только ром), и, в-третьих, на доме якобы висела номерная табличка «195», хотя в действительности это не так. И почему Стюарт рассказал полиции о том, как поцарапал Нильсена, это ведь только поддержало бы версию Нильсена о его нападении на него? Свидетель ответил, что у него попросту не хватило тогда времени продумать свои ответы, плюс, по его словам, «Я как-то не привык к тому, что люди пытаются меня убить». Почему он не убежал, спасая свою жизнь, а остался, чтобы пропустить еще стаканчик? На этот вопрос адекватного ответа не последовало. Лоуренс закончил вопросом о том, продал ли Стюарт свою историю в газеты. Оказалось, что да, так и было. Мистер Крум-Джонсон спросил, в какую именно газету ушла история. Стюарт назвал «Сандей Миррор».
– И, разумеется, газета хотела от вас подробностей, а не смутных воспоминаний, – прокомментировал адвокат Лоуренс и сел на место.
Следующим свидетелем был полицейский констебль, вызванный Стюартом в ночь нападения. Из заметок, сделанных тогда на месте происшествия, стало ясно, что на рану на лице Нильсена ему никто тогда не указал, а сам он ничего такого не заметил. С другой стороны, по его словам, галстука Стюарта на месте действительно не обнаружилось, когда он пришел расследовать происшествие, из чего следовал вывод, что Нильсен успел галстук спрятать.
На следующий день, во вторник, 25 октября, суд выслушал пугающие показания двух молодых людей, которые едва не умерли от руки Нильсена. Показания эти немало поразили присяжных, поскольку обоим свидетелям спас жизнь сам убийца, который мог легко прикончить их, но не стал – в первом случае потому, что остановился, «передумав» в процессе, в другом случае он полагал, что жертва уже мертва. Для стороны обвинения это «передумал» служило явным доказательством того, что обвиняемый прекрасно себя контролировал, действовал по своей воле и играл с чужой жизнью и смертью, как будто только он мог даровать и отнимать их. Для защиты то же любопытное поведение указывало на крайнюю степень психической ненормальности и на состояние, которое психиатры называют «диссоциацией». Но для суда услышанные в тот день истории представляли собой насыщенную личную драму, которую мало кому из нас довелось испытать на себе.
Первым свидетелем был Пол Ноббс, темноволосый молодой человек двадцати одного года. Он был гладко выбрит и хорошо выглядел, но явно нервничал из-за допроса. Стоял он очень далеко и говорил еле слышно. Хотя он являлся свидетелем со стороны обвинения, младший помощник прокурора, похоже, его запугивал: он успел поторопить его с дюжину раз. Судья также велел ему говорить громче. Ноббс, казалось, дождаться не мог, когда же его наконец отпустят.
Пол Ноббс сообщил суду, что встретил Нильсена в пабе «Голден Лайон» во время обеда в ноябре 1981-го, когда был студентом Лондонского университета. Он использовал Нильсена, чтобы избавиться с его помощью от нежелательного внимания мужчины, который пытался его «снять», и ушел с Нильсеном вместе, сперва в «Фойлз», чтобы купить кое-какие книги, затем к нему домой на Крэнли-Гарденс. Дважды за вечер он позвонил оттуда своей матери. Он сказал, что после выпивки отправился в постель, и Нильсен последовал за ним. Они целовались, обнимались и ласкали друг друга, но были слишком пьяны для анального секса, хотя Ноббс попытался войти в Нильсена, но тот попросил его этого не делать, поскольку был все еще «девственником». Затем Ноббс уснул.
Он проснулся примерно в два часа ночи с острой головной болью, пошел выпить стакан воды, посидел немного и вернулся в кровать. Несколько часов спустя он проснулся снова, все еще чувствуя себя больным.
– Я пошел сполоснуть лицо водой и в зеркале над раковиной увидел свое отражение. Лицо покраснело, даже белки глаз пропали из-за кровоизлияния. У меня болело горло, и я чувствовал себя очень плохо.
Нильсен сказал, что он выглядит ужасно, на что тот ответил нечто вроде: «Ох, ну спасибо». Ничего странного в поведении Нильсена он тогда не заметил, напротив, тот казался сочувствующим и обеспокоенным и предположил, что Ноббс, возможно, выпил слишком много рома. Только потом, когда репетитор отправил его в больницу, Ноббс вынужден был признать, что его душили, и догадался, что сделал это Нильсен. Он не хотел сообщать о случившемся в полицию, поскольку не думал, что они уделят его вопросу должное внимание, когда поймут, что он гомосексуален.