«Я возмутительно плохой или просто очень плохой?» В прессе намекали, что подобные вопросы были заданы прямо в суде. Однако присяжным предстояло иметь дело с проблемой, поставленной перед ними неосторожными составителями законов. Понятие «ограниченной вменяемости» было представлено в Акте об убийствах от 1957 года, чтобы премьер-министру не пришлось посылать на виселицу человека, который явно был недостаточно умен, чтобы отвечать за собственные действия. Теперь же виселицу запретили, а положение об «ограниченной вменяемости» осталось. Оно являлось архаичным и устаревшим, и оно повесило на присяжных невыносимое бремя – решить, была ли психическая ненормальность обвиняемого достаточно значительной, чтобы влиять на ясность его суждений[39].
– Что подразумевается под «значительной» ненормальностью? – спросил судья Крум-Джонсон. – Не «абсолютная ненормальность». Но и не «легкая» или «мелкая». Боюсь, парламент оставил это решение за вами. По закону вы можете не опираться на мнение докторов, а воспользоваться своим здравым смыслом. Если вы решите, что обвиняемый мыслил достаточно ясно, то вы вольны счесть его виновным в предумышленных убийствах.
Сперва присяжным следовало определить, действительно ли Нильсен убил всех шестерых жертв, затем – намеренно ли он это сделал. Если ответом на оба вопроса будет «да», перед ними дело о предумышленном убийстве. Только после этого они могли решить, стоит ли сокращать срок приговора по статье о непредумышленном убийстве. Присяжные строго следовали этой процедуре, в результате чего они передали судье записку о том, что они все согласились с предумышленным убийством, завершив первые два этапа своих обсуждений, и хотели бы отложить вопрос о вменяемости. Тогда судье пришлось скорректировать свои прежние инструкции и сообщить им, что вопрос вменяемости стоит решать до того, как объявлять эти убийства предумышленными или нет. Очевидно, по вопросу вменяемости мнения присяжных разделились поровну, шесть на шесть.
Все это судья излагал тихим, усталым, напряженным голосом, что выдавало, насколько внимательно он отнесся к каждому аспекту всех улик и показаний. Создавалось впечатление, что Крум-Джонсон был единственным человеком в зале, способным переварить и распутать все сложности этого дела. Однако когда он продолжил, стало очевидно, какой именно вердикт он сам считает верным. Касательно одной попытки убийства мало кто спорил: закон не оставлял в данном случае другого выбора, кроме как признать Нильсена виновным – тот факт, что он пощадил Пола Ноббса в процессе, не имел значения.
– Что именно Нильсен пытался сделать вплоть до того момента, когда он внезапно передумал? – размышлял судья.
Показания Дугласа Стюарта вызывали больше вопросов. Нельзя было утверждать наверняка даже то, пытался ли в самом деле Нильсен его убить или дело ограничилось его намерением. Разница в этих двух случаях отразилась на конечном вердикте, когда все двенадцать присяжных сочли Нильсена виновным в попытке убийства Ноббса, и только десять из них (двое были против) сочли его виновным в попытке убийства Стюарта.
По шести случаям убийства предвзятость судьи Крум-Джонсона была очевидна.
– Злые люди совершают злые вещи, – сказал он. – И убийство – одна из таких вещей.
И затем повторил уже озвученную Боуденом мысль:
– Разум может быть злым, не будучи при этом ненормальным.
(Вопрос, является ли «зло» расхождением с нормой или просто присуще всем людям без исключения – это вопрос метафизический, над которым философы спорили столетиями и еще столетиями будут продолжать спорить. Можно даже не надеяться получить единый ответ. Этот вопрос невозможно решить: здесь не получится доказать ту или иную точку зрения, поскольку ответ зависит от верований и идей каждого спорящего о природе человека и от языка, который они используют для ее описания. В конечном итоге вопрос сводится к религиозной концепции первородного греха. Психиатры такими понятиями не оперируют. Юристы, как правило, тоже.)
Если Деннис Нильсен страдал от остановившегося развития личности, это невозможно измерить, в отличие от интеллектуального коэффициента. Показания психиатров продемонстрировали, что подобное расстройство сложно даже описать. Если личностное развитие означало всего лишь «характер», то присяжным, предупредил Крум-Джонсон, не следовало уделять этому аспекту слишком много внимания.
– Если он страдает лишь от недостатка морали, то для него нет и не может быть оправданий… Злая натура не равнозначна замедленному или остановившемуся умственному развитию.
(Лорд Деннинг, верховный третейский судья страны, говорил, что «любое психическое расстройство, проявившееся через насилие и склонное к повторению – это заболевание разума». Однако никто в суде этой фразы так и не упомянул.)
Присяжные удалились для обсуждения приговора поздно утром в четверг, 3 ноября. Все ожидали, что вердикт будет вынесен после полудня, но часы шли, а присяжные все не объявляли своего решения. В 16:30 судья спросил представителя присяжных, смогут ли они вынести свой вердикт до вечера.
– Нет, господин судья, – ответил тот без колебаний.
Тогда присяжных отправили на ночь в отель, чтобы они продолжили обсуждение утром. В это же время лондонская газета «Стандарт» ошибочно посчитала, что принять решение присяжным будет легче легкого, и рискнула опубликовать довольно большую статью о прошлом Нильсена и его кровавой карьере, что было явным проявлением неуважения к суду. Копии этой газеты лихорадочно изымались с улиц Лондона, но было уже слишком поздно. На следующий день примеру этой газеты последовали еще пять других, национального масштаба[40].
В четверг вечером Нильсен писал в своей камере:
День подходит к концу, и я устал. Я так устал. Я жду завтра: завтра настанет будущее. Завтра я надену этот душный костюм государственного служащего в последний раз за много-много лет… Я склонен полагать, что останусь в тюрьме навсегда. Я постараюсь сохранять присутствие духа, что бы мне ни готовило будущее (тридцать лет или около того). Я обязательно выживу.
В пятницу, четвертого ноября, в 11:25 утра судья сообщил присяжным, что согласен принять от них вердикт по принципу большинства. Это окупилось в 16:25 того же дня: двое несогласных обнаруживалось среди присяжных по всем вопросам, за исключением вопроса о нападении на Пола Ноббса, где все двенадцать присяжных сошлись во мнениях. Денниса Эндрю Нильсена признали виновным в шестикратном предумышленном убийстве и в двукратной предумышленной попытке убийства. Судья приговорил его к тюремному заключению, рекомендовав минимальный срок в двадцать пять лет. Он отправился в свою камеру, откуда его перевели в тюрьму имени Ее Величества, Уормвуд-Скрабс. Вплоть до самого конца Нильсен оставался странно равнодушным к своим ужасным преступлениям. Агония раскаяния, охватывавшая его минимум трижды за все время в ожидании суда, и длившаяся каждый раз несколько дней, словно бы исчезла после вынесения приговора. Он писал об этом, обращаясь к себе в третьем лице:
«Он совершил пятнадцать убийств, и при этом другие люди почему-то считают его важным».
Глава 10Ответы
«Как много слов я еще напишу, пока не приду к четкому и ясному выводу?»
К тому времени как окончился суд, Нильсен успел исписать почти пятьдесят тюремных тетрадей, наполненных случайными размышлениями в поисках самого себя, чтобы развязать множество узлов мотива и разума, которые заставили его стать убийцей. Как Раскольников в «Преступлении и наказании» Достоевского, он был преступником, размышляющим о причинах своих преступлений в надежде разложить все по полочкам при помощи неустанной саморефлексии. Потребность в этом была столь сильна, что иногда он начинал писать на обратной стороне своих документов: иронично, что самооправдания убийцы были найдены позже на обратной стороне списка человеческих останков, получившихся в результате его действий. Суд принял сторону обвинения, признав Нильсена «хладнокровным» убийцей, который таким образом удовлетворял свои извращенные желания. По крайней мере, это было достаточно просто и не требовало дальнейших рассуждений:
Наверное, я и впрямь наслаждался процессом убийства. Эмоции, которые я получал в эти моменты, были такими насыщенными и всепоглощающими. Бедный доктор Боуден не успокоится, пока не найдет причину. Ну что ж, наслаждение процессом – не самая худшая причина из всех. Надеюсь, он будет доволен. Черт возьми, да откуда мне знать, что заставило меня убить человека, против которого я ничего не имел! В тот момент я просто должен был сделать это. Я не мог себя контролировать. Жажда убийства походила на пороховую бочку, только и ждущую зажженной спички. Спичкой был я сам. Чем больше я пишу, тем меньше я знаю. Возможно, я уже обо всем догадался, и настоящая причина уже прячется где-то среди всех этих бесчисленных размышлений… Для этих людей все должно укладываться в аккуратные тесные рамки. Может быть, настоящий ответ заключается в том, что я просто злобный ублюдок.
Колин Уилсон, тщательно изучивший психологию убийства, настаивает, что мы должны признать нашу потребность в разрушении врожденной характеристикой человечества. Он писал:
Какова бы ни была причина, человек действительно способен испытывать мрачную увлеченность в процессе разрушения, как будто какой-нибудь глубоко скрытый эротический нерв был затронут жаждой насилия. И этот порыв к разрушению, точно как сексуальное желание, делает человека слепым ко всему, что не касается его удовлетворения его собственной потребности»[41].
Будто в подтверждение этого, последнее заявление Нильсена, написанное им в тюрьме Уормвуд-Скрабс через несколько дней после вынесения приговора, показывает, что он решил «сказать правду» и честно признаться: суд был прав. Вот некоторые отрывки из этого заявления: