В числе других характеристик доктор Бриттейн указал склонность к ипохондрии и гомосексуальность. Такого человека иногда называют «одиночкой». Под его маской ложной скромности скрывается глубокая агрессия, которую он не может выразить обычным способом.
Здесь стоит отметить, что Нильсен, всегда строго следивший за своим здоровьем, беспокоился о регулярном принятии витамина С и во время суда попросил доступ к главным газетам страны, чтобы он мог читать статьи по своему делу и поправлять неточности. С другой стороны, нельзя сказать, что он носил «маску ложной скромности», да и свою агрессию он частенько демонстрировал в разглагольствованиях о политике или моральных вопросах.
У такого убийцы очень активное и насыщенное воображение. «Еще ребенком он, вероятно, довольно замкнут и живет в своем воображаемом мире. Его фантазии для него во многом важнее, чем обычная жизнь, и в каком-то смысле они для него более реальны, так что он обесценивает свою «внешнюю» жизнь и людей вокруг. Практические реалии как будто силой выдергивают его из фантазий, и он возвращается в них так скоро, как только может».
Обычно такому человеку меньше тридцати пяти (Нильсену было тридцать три во время первого убийства), он очень умен, что необходимо для создания и развития его фантазий. Он испытывает неполный спектр эмоций, почти не выказывает раскаяния и не чувствует жалости к своим жертвам. Он равнодушен к моральной значимости своих действий.
Доктор Бриттейн продолжает: «Он будет часто выражать сожаление о содеянном, если его спросят, но на самом деле он его не чувствует: его чувства всегда кратковременны и поверхностны. Такая демонстрация сожаления обычно применяется для того, чтобы создать правильное (как он надеется) впечатление о себе в глазах людей или получить какую-то выгоду. Он может мысленно отстраняться от своих убийств, осознавая их, но не участвуя в них эмоционально. Он знает, что несет ответственность за свои преступления, но жалеет только об их законных последствиях»[44].
После ареста Нильсен не выказывал ни намека на раскаяние при допросе полицией. Как следствие, приступы сожаления иногда его охватывали (первый раз был в марте 1983-го), но длилось оно недолго, и разделяли эти приступы целые недели или месяцы. Иногда под раскаянием можно было увидеть его замаскированную жалость к себе. Порой его раскаяние казалось довольно глубоким, но он и сам чувствовал, что оно может быть иллюзорно – хотя и недоумевал, почему. Он писал: «Слова «мне жаль» вряд ли принесут утешение семьям убитых. Я не доверяю собственной искренности произносить даже их».
По вопросу его чувств можно сказать еще кое-что. После совершенного преступления садистический убийца ведет себя нормально и спокойно. «Умом он понимает, что убивать – неправильно, однако эмоционально не чувствует, что это применимо в его случае. Он безразличен к чувствам остальных, но довольно сильно беспокоится обо всем, что связано с ним самим, особенно с его здоровьем и безопасностью». Этот отрывок напоминает показания доктора Голлвея в суде о действиях, лишенных эмоциональной окраски. А также о записке Нильсена, оставленной им на своем рабочем столе в день ареста, в которой указывалось, что его смерть не будет результатом самоубийства. На ум приходят и его многочисленные жалобы на то, как с ним обращаются в тюрьме Брикстон.
Убийцы такого рода почти не имеют опыта нормальных сексуальных отношений. Нильсен утверждает, что дважды имел соитие с женщинами: один раз с проституткой в Берлине и затем со студенткой по обмену из Швейцарии в Лондоне. Но слово «нормальный» в данном контексте можно истолковать как полноценное гомосексуальное занятие любовью, чего у Нильсена не было вплоть до двадцати с лишним лет. После этого он провел несколько лет в беспорядочных сексуальных контактах, которые, вероятно, включали в себя полноценные занятия любовью время от времени. Среди его бумаг в квартире на Крэнли-Гарденс обнаружилось письмо от мужчины из Бирмингема, в котором он пишет, что в их интимной близости «все было прекрасно». Однако те немногие, с которыми Нильсен имел сексуальные отношения и личность которых удалось установить, утверждали, что на самом деле в постели почти ничего не происходило. Кроме того, среди его заметок имеется один отрывок, который говорит о его личной жизни больше, чем Нильсен, возможно, намеревался: рассказывая о смерти своей первой жертвы, Нильсен описывает, как изучал его тело руками и был особенно рад обнаружить то место, которое обычно скрыто от взгляда, между анусом и мошонкой. Любовники, расслабленные наедине друг с другом и привыкшие исследовать тела партнеров, сочли бы это утверждение Нильсена странным и могли бы вычислить, что сексуальный опыт Нильсена весьма ограничен, если он не знал о промежности.
Серийный убийца «может описывать различные противоборствующие силы внутри себя, называя их добром и злом, или богом и дьяволом». Как мы видели, Нильсен называл себя «монохромным человеком» – черно-белым – и часто упоминал противоположные полюса человеческой натуры, которые в равной степени им владеют. На этот аспект мы взглянем подробнее чуть позже, когда не будем ограничены дисциплинами психиатрического метода. Пока что остановимся на том, что одно из писем Нильсена автору данной книги заканчивается так: «Вероятно, я одновременно и демон, и ангел: тьма и свет. Во мне было слишком много тьмы, но я отринул ее и теперь тянусь к свету».
Доктор Бриттейн пишет также, что портрет могут дополнять легкие сексуальные домогательства или опыт поджигательства. В случае Нильсена у нас есть эпизод с Дэвидом Пейнтером в 1975-м, который произошел из-за отвергнутого предложения секса, и те инциденты, когда он едва не поджег свою квартиру по меньшей мере три раза – с Мартином Хантер-Крэйгом, с Тревором Симпсоном и с тремя молодыми людьми, которые остались как-то переночевать в его квартире в 1978-м. Нильсен настаивает теперь, что поджоги эти устраивал для того, чтобы люди умерли от удушья, но потерпел неудачу, однако он вполне может ошибаться в причинах своих действий.
Обычно у убийцы нет истории психических заболеваний (не было и у Нильсена). Убийца считает себя разумным, нормально себя ведет и разговаривает с психиатрами, но боится, что психотерапия сделает его безвольным и лишит присущей ему «изюминки».
Если убийца, описанный доктором Бриттейном, пытается сопротивляться своим убийственным порывам, то становится тревожным и впадает в глубокую депрессию. Он очень любит использовать зеркала, часто увлекается фотографией и пишет стихи (Нильсен попадает по всем трем пунктам). Кроме того, удивительное количество подобных людей являлись профессиональными мясниками.
Они планируют убийство тщательно и хитро. Жертвы – всегда незнакомцы. Они правдоподобно врут. В момент убийства разум убийцы притуплен, все мысли вытесняются сексуальными желаниями и жаждой власти. Экстаз и ощущение радости в момент убийства находятся на пике, поэтому сама смерть им особого наслаждения уже не приносит («Мне нравится взбираться на гору, – писал Нильсен, хотя и говорил тогда про секс, а не про убийство. – И на самом деле я не хочу достичь вершины, потому что там наслаждение заканчивается»). Обычный метод убийцы – удушение, потому что таким образом смерть наступает медленнее, и удовольствие можно продлить, а также потому, что убийца сохраняет за собой власть усиливать или ослаблять давление, забрать у жертвы жизнь или вернуть ее обратно. Словно кошка, играющая с мышью.
«Желание обладать властью над другими – главная черта подобной ненормальности». Подчинение жертвы убийце важнее, чем причинение боли, поэтому убийцы не чувствуют себя жестокими. Жестокость не является их главной целью, лишь неизбежным средством, с помощью которого они этой цели достигают (Нильсен часто повторял, что не выносит идею жестокости и что он разделывал своих жертв быстро, гладко и решительно. Он как будто не способен понять, что жестокости это нисколько не умаляет, или хотя бы сравнить это свое утверждение с медленной смертью Гвардейца Джона и Карла Стоттора).
«Хотя эти преступления мотивированы главным образом сексом, – пишет доктор Бриттейн, – сам сексуальный акт или оргазм происходят не всегда. Иногда убийца мастурбирует рядом с жертвой». Этот отрывок полностью совпадает с рассказами Нильсена о его отношении к трупам.
Серийные убийцы могут свободно говорить о своих преступлениях во всех подробностях. Их совершенно это не беспокоит, никакого смущения они, как правило, не испытывают. Иногда им даже нравится подробно писать о сделанном и обычно их раздражает, если в какой-то части их рассказа начинают сомневаться. Они могут чрезмерно рассердиться, если кто-то неправильно поймет даже малейшую деталь их истории. Они «громко возмущаются, если считают, что с ними обращаются несправедливо, не видя никаких противоречий в том, что в это время они рассказывают о своих самых ужасных деяниях. Они даже как будто испытывают праведный гнев».
Доктор Бриттейн заключает свой собирательный образ тревожным замечанием: «Такое состояние разума – не редкость». К счастью, оно все еще довольно редко становится полноценным заболеванием и ведет к настоящим убийствам, хотя множество убийств, случившихся за последние десять лет, говорят о том, что сейчас ситуация меняется. Особенно в Америке, где в последнее время произошло много преступлений, которые, как считалось сперва, совершали последователи Альберта де Сальво, так называемого Бостонского душителя из ранних шестидесятых, затем – что их совершали другие убийцы, ни на кого не похожие, поскольку они превосходили его в чудовищности и масштабе своих преступлений. Норман Коллинз в 1969-м убил семерых девушек в Мичигане. В 1873-м Эдмунд Кемпер убил восьмерых и расчленил их тела, в одном случае похоронив голову в саду перед домом, чтобы представлять, как жертва смотрит на него оттуда. В том же году имели место тошнотворное дело Дина Корлла в Хьюстоне, штат Техас, где он убил больше тридцати мальчиков-подростков, и дело Хуана Короны, который убил двадцать пять бездомных в разное время в Калифорнии. В 1980–м Джон Уэйн Гейси был арестован в Дес-Плейнз, штат Иллинойс, за убийство тридцати двух молодых мужчин и подростков. В Англии Питер Сатклифф, известный как Йоркширский Потрошитель, убил тринадцать женщин между 1975-м и 1980-м. Есть все основания полагать, что убийцы вроде Денниса Нильсена встречаются все чаще и чаще и могут представлять собой новый тип «беспричинных» преступников, зародившихся в основном в двадцатом веке. Если, конечно, специалисты не научатся распознавать их симптомы прежде, чем такие люди начнут причинять вред. Сложность, разумеется, в том, что эти симптомы или скрыты от глаз, или выглядят достаточно безобидными: никто из знакомых Нильсена даже не подозревал о его насыщенном воображении, да и его активный характер никогда не давал повода для беспокойства. Можно лишь пожалеть о том, что до 1978–го он не чувствовал необходимости проконсультироваться с психиатром. Его почти наверняка определили бы как потенциально опасного человека.