«очень редкое животное, но определенно не безумец». Если бы он был всего лишь монстром, изучение его поведения ничему бы нас не научило; но, поскольку он такой же человек, как и все мы, то следует хотя бы попытаться.
Довольно очевидно, что поиск самоуважения – это мотивирующая сила для человеческой деятельности: когда этот поиск успешен, мы ощущаем счастье и стабильность, добиваемся успеха; когда он заканчивается тупиком, то ведет к затаенной обиде и неудачам. Принято полагать, что самоуважение расцветает вместе с сексуальной уверенностью, или даже что одно напрямую зависит от другого. Мужчина, уверенный в своей мужественности, или женщина, уверенная в своей женственности, могут быть уверены и во всем остальном, и с этой уверенности начинается рост во всех направлениях. Соответственно, мужчина, сомневающийся в себе, не может с пониманием относиться к другим, поскольку (такова уж человеческая природа) он будет склонен винить других за свое чувство неполноценности. Это они думают о нем плохо, создавая определенный образ, которому он не может соответствовать. И до тех пор, пока он не сломает этот образ и не заменит его тем, которым мог бы гордиться, он будет всю жизнь лелеять свою обиду. Даже те, у кого с самооценкой все в порядке, вынуждены регулярно подтверждать ее с помощью сексуальных побед. Иначе не соответствующий сексуальным стандартам человек может замкнуться в своей тюрьме из гнева и обиды, презирая мир снаружи, лишающий его «права» на самоутверждение. Убийцы навсегда заперты в этой отупляющей тюрьме без окон.
В этом, если кратко, заключается взгляд последователей Фрейда, считающих, что самооценка зависит от сексуальной уверенности. Позже, однако, появились альтернативные идеи на этот счет, которые, увы, были неверно истолкованы и опошлены сентиментальным поколением шестидесятых. Самой важной среди этих идей, вероятно, является работа Абрахама Маслоу, теория о человеческой мотивации которого представляет собой «иерархию потребностей», где потребность в сексе и самоуважение существуют отдельно и последовательно: поиски последнего начинаются только после того, как первое удовлетворено.
Согласно Маслоу[73], самые базовые потребности – это физиологические, т. е. потребность в еде, питье и физических упражнениях. Когда эти потребности удовлетворены, человек задумывается о безопасности, порядке и защите. После этого, на третьей стадии, он начинает нуждаться в социальных связях: любовь, дружба, секс. Четвертая, самая важная для нашей задачи стадия, – это потребность в самоуважении – в похвале, достижениях, признании и репутации среди окружающих людей. Последний уровень в этой иерархии (наиболее превозносимый философией хиппи) – это «самореализация», потребность полностью раскрыть свой потенциал, стать тем, кем ты действительно способен. Мало кто из нас доходит до этого уровня, но первые четыре большинству людей обычно удовлетворить удается, по крайней мере, в какой-то степени. И хотя каждый индивидуум сам решает для себя, как именно эти потребности удовлетворять, ни одна из них никогда не исчезает полностью. На уровне потребности в самоуважении человек может внезапно обнаружить, что его потребности в безопасности и любви снова оказались под угрозой после увольнения с работы и развала брака, и эти потребности тоже придется срочно удовлетворять заново, прежде чем заняться потребностью в самоуважении[74].
Вполне вероятно, убийцы не могут удовлетворить именно потребность в самоуважении, и это связано не столько с сексом, сколько с силой воли. Когда воля человека может вести его вперед, успешно справляясь с любыми препятствиями, самооценка будет здоровой и стабильной. Такой человек может даже испытать то, что Маслоу описывал как «пиковый опыт» – чувство эйфории от решения поставленной задачи даже лучше, чем от человека ожидалось. Но если человек испытывает фрустрацию, то может прибегнуть к насилию в отчаянной попытке достичь желаемого. «Голодная воля, как пустой желудок, жаждет наполнения»[75]. Эти термины кажутся удивительно подходящими, стоит вспомнить, как часто Нильсен говорил о своем собственном «пиковом опыте», имея в виду музыку и алкоголь, что на деле являлось прелюдией к убийству.
Насилие становится необходимым средством для утверждения своей воли в качестве компенсации за реальное или воображаемое унижение. С этой точки зрения убийство – намеренное действие, которое благодаря ужасному парадоксу позволяет убийце достичь ранее недоступного ему уровня самоуважения: другими словами, поступок, делающий его презренным для остального человечества, в собственных глазах делает его более здоровым и уважаемым. Психиатры, как вы помните, считают убийство своеобразным клапаном безопасности, который предотвращает дальнейший распад личности, или противоядием от приближающегося безумия. Наш рассудок зависит от возможности удовлетворить эту потребность в самоуважении, а это, в свою очередь, зависит от того, как мы себя воспринимаем. Без самоуважения наша воля сталкивается с последней стеной, которую она не в силах преодолеть. Так что самооценку следует подкреплять адекватным самовосприятием, а это, нравится нам или нет, зависит от восприятия нас другими. Другие люди – словно зеркала, в которых отражается наш образ, и по мере того как это отражение меняется, когда мы сталкиваемся с разными людьми, и даже по мере общения с одним и тем же человеком, который будет незаметно менять наше самовосприятие день за днем, наш образ становится четче, яснее, становится более настоящим и определенным. Стабильность этого образа можно поколебать двумя способами: например, если «отраженный образ» – всегда один и тот же и застревает в стагнации, или же если он кажется нам самим слишком размытым, смутным, практически несуществующим. Первую опасность наглядно показал Сартр в своей пьесе «За закрытыми дверями», где четверо людей обречены провести вечность вместе в тесной комнате, поэтому каждый из них застрял с тем образом самого себя, который отражается в других трех, и дальнейшее развитие им недоступно. Так что знаменитую строчку из пьесы «Ад – это другие» можно трактовать как стагнацию своего образа с последующим бессилием и полным отказом от любых действий, которые могут что-то изменить. Другая опасность – когда образ себя находится не в фокусе – приходит к тем, кто знает слишком мало людей, и при этом никого – достаточно близко, поэтому они словно все время живут в темноте. Без образа себя они не могут построить адекватную самооценку, поскольку там нечего оценивать: заглядывая в себя, они видят лишь пустоту. Из-за этого создается привычное напряжение, от которого приходится тем или иным образом избавляться, иначе оно превратится в саморазрушение и полное отчаяние.
Здесь как средство выхода из тупика в дело вступает фантазия. Если образ размыт, почему бы не придумать его самому? Придумать такой образ, который может приносить удовлетворение и создавать иллюзию самоуважения. Поскольку фантазия обеспечивает нас столь приятными ощущениями, она вызывает зависимость, поэтому образ приходится постоянно подкреплять и углублять, чтобы стимулировать то самое «дальнейшее развитие», которое сработало бы для здорового человека в реальной жизни. Фантазия о власти в конечном итоге становится фантазией о высшей власти, образ красоты перерастает в образ красоты идеальной. Фантазия о смерти, однако, не может достичь своей конечной цели, не прорвавшись в реальный мир. Легко увидеть опять-таки, как история Нильсена вписывается в эту гипотетическую схему. Его фактическое (не метафорическое) использование зеркала, чтобы создать удовлетворительное восприятие себя, его постоянное упоминание «образов», низкий порог самооценки и явная фрустрация, обусловленная конфликтом между его волей и действиями, – все указывает на то, что он застрял на границе уровня самоуважения в пирамиде Маслоу, неспособный прорваться дальше и отчаянно компенсируя свое поражение.
Из этих теорий (которые пересекаются здесь по нескольким пунктам) следует несколько запутанный вывод: убийство – это акт созидания, средство самореализации. Колин Уилсон много писал о так называемых «изгоях общества» – беспокойной группе, в которую входят как современные убийцы, так и поэты с музыкантами. Изгои, которые становятся убийцами, писал он, «имеют некоторые свойства художников: они знают, что не похожи на других людей, они испытывают определенные желания и трудности, которые отделяют их от остального общества, они обладают смелостью удовлетворять эти желания, несмотря на неодобрение общества. Но в то время как художники выражают свои проблемы при помощи творчества и воображения, изгои-преступники прибегают к насилию»[76].
Стоит отметить, что многие убийцы пытались найти самовыражение в поэзии. Ласнер, Ландрю, Питер Мануэль – все они писали сонеты в ожидании казни. Пол де Ривер в «Сексуальном преступнике» посвящает целую главу «поэтической природе садомазохиста», где использовано множество стихов одного из его пациентов-преступников[77]. И читатель уже знает, как часто Нильсен выплескивал свою энергию в стихи с тех пор, как его арестовали в феврале 1983-го. Он даже недвусмысленно сравнивал убийство с искусством. И в самом деле, существуют доказательства того, что творческие порывы у художников и разрушительные порывы убийц могут происходить из одного источника.
Если это так, то едва ли стоит удивляться, что убийца не выказывает раскаяния за свои действия. Почему он должен сожалеть о том единственном, что позволяет ему иметь нормальную самооценку? Это равносильно для него отрицанию того образа себя, который он тщательно создавал; это что-то вроде психологического самоубийства. Кюртен, Ласнер, Нильсен – никто из них не хотел показывать раскаяние (глагол здесь важен), но мораль внесла свои коррек