предал это священное доверие, когда убил их – внезапно, без всякой на то причины. Ни общество, ни родственники погибших, ни закон – никто из них не сравнится в своей жестокости с болью, которая до самой смерти будет терзать мое сердце. Я сам мысленно осудил себя на смертную казнь. Для меня не может быть никакого искупления. Мне нужны их месть, их ненависть, их наказания, их проклятия и крики, чтобы моя жизнь не превратилась окончательно в кошмар. Я уже переступил за черту дозволенного так далеко, что в глубине своего космоса даже не слышу собственных криков.
После всего, сказанного на этих страницах, абсурдно было бы рассуждать, какой из двух его «голосов» наиболее искренен. Оба отрывка выражают ход мыслей человека, который создал свой собственный ад и затащил в него других, сам не зная, зачем и почему. Именно эти вопросы побудили меня написать данную книгу.
Слова «мне жаль» вряд ли принесут утешение семьям убитых. Я не доверяю собственной искренности произносить даже их.
Послесловие
Автор: Энтони Сторр, профессор психиатрии в Королевском колледже врачей
К исследованию Брайаном Мастерсом случая Денниса Нильсена мне добавить почти нечего – так хорошо он справился со своей задачей. Серийные убийцы – явление крайне редкое, и Нильсен уникален даже среди них. Брайан Мастерс не только прочитал и переработал практически всю релевантную литературу по серийным убийцам, но и свел близкое знакомство с Нильсеном лично, сумев завоевать доверие этого эмоционально замкнутого, подозрительного человека. А значит, его портрет Нильсена – самый близкий и самый аутентичный из всех имеющихся. Я не думаю, что психиатры смогли бы узнать о Нильсене больше, сколько бы часов ни провели с ним в беседах, или выдать более убедительное объяснение его преступлений, чем сделал это Мастерс в своем непредвзятом и всестороннем рассказе.
В голову мне приходят только два замечания. Во-первых, полагаю, Мастерс мог преуменьшить роль алкоголя в этих преступлениях. Он утверждает, что Нильсен «переоценивает влияние алкоголя на свои преступления, но в то же время недооценивает при этом его символическую важность». Как Мастерс верно здесь указал, алкоголь помогает нам отпускать внутренние тормоза, что является важным фактором в большинстве убийств и других насильственных преступлений. Нильсен действительно может винить алкоголь в убийственных аспектах своей личности, за что на самом деле выпивка ответственности не несет; но я полагаю, что, возможно, он не совершил бы своего самого первого преступления, если бы не был тогда пьян. Стоило ему отключить внутренние предохранители всего один раз, и последующие убийства совершать стало проще. Именно с помощью алкоголя фашистских солдат в нацистских лагерях заставляли участвовать в ужасающих жестокостях, на которые новобранцы сперва смотрели с отвращением.
Вторая моя поправка тесно связана с первой. Одной из главных характеристик Нильсена, которые Мастерс так и не смог понять, был его «отвратительный» способ избавления от трупов. Мастерс пишет: «Именно способность Нильсена не принимать это близко к сердцу, его неуязвимость к виду человеческих останков делают его таким непонятным». Но студенты медицинских вузов еще в самом начале своего обучения быстро привыкают к вскрытию человеческих трупов для практики и позднее уже совершенно невосприимчивы к виду мертвецов, которых они разрезают и вынимают из них внутренние органы, что вначале могло вызывать у них отвращение. Люди гораздо легче привыкают к подобным ужасам и гораздо быстрее учатся мысленно отстраняться от происходящего, чем Брайан Мастерс думает.
Очень редко убийцы рисуют своих жертв. Аккуратное и ритуальное омовение Нильсеном трупов, а также то, какими он их рисует, указывает на то, что он действительно считал их красивыми. Отрывок, написанный Нильсеном 23 апреля 1983 года на рисунке, где Нильсен задумчиво стоит над мертвым телом, о многом нам говорит. Нильсен пишет:
Мирная, бледная плоть на кровати,
Настоящая, прекрасная – мертвая.
На другой стороне того же рисунка Нильсен добавил: «Я стоял там, чувствуя огромную скорбь и невероятную печаль, как если бы умер кто-то очень дорогой мне… Я с удивлением размышлял о подобной трагедии… Ритуальное омовение… Я ждал ареста. Иногда я задумывался о том, есть ли хоть кому-нибудь дело до них или до меня. Я сам мог бы лежать на этом столе. На самом деле большую часть времени так и было».
Если человек потерял всякую надежду на создание стабильных любящих отношений с другим живым человеком, как, полагаю, было с Нильсеном, фантазии об идеальных отношениях в смерти могут стать для него навязчивой идеей. Суинберн выражает похожую мысль в стихотворении «Сад Прозерпины», когда пишет: «И даже самая усталая река вольется в море». Вагнер в «Тристане и Изольде» рассказывает о влюбленных, достигших идеального единения в смерти, каковое при жизни для них было невозможно. В каком-то смысле Нильсена, судя по его рисункам, можно считать этаким романтиком с чудовищно искаженными понятиями о плохом и хорошем.
Рассказ Мастерса о суде над Нильсеном подчеркивает существующую пропасть между юридическим и психиатрическим мышлением. Однако в последнее время отношения между законниками и психиатрами значительно улучшились, в основном благодаря усилиям таких криминологических психиатров, как доктор Питер Скотт и профессор Тревор Гиббенс – оба недавно ушли из жизни. Раньше психиатры, дававшие показания в суде, часто являлись не самыми лучшими представителями своей профессии, и неудивительно, что юристов они раздражали. Кроме того, судьи, работающие в комиссии по условно-досрочному освобождению, часто начинают видеть преступников в новом свете как личностей, поскольку они обязаны читать подробные отчеты о заключенных, предоставленные тюремными охранниками и начальниками, офицерами, назначенными надзирать за условно-досрочно освобожденными, медицинскими сотрудниками тюрьмы и так далее. Это помогает им понять, что индивидуумы, совершающие одинаковые преступления, часто представляют собой совершенно разные типы людей, и что причины, по которым эти преступления совершаются, одновременно и сложны, и слишком мало изучены, а юридические категории «вменяемости» чрезмерно все упрощают. Несмотря на это, все еще существуют судьи, которые, по своей воле или нет, не воспринимают показания психиатров всерьез, относясь к ним или с презрением, или с пренебрежением, считая их слишком неточными, чтобы приносить пользу. Неудивительно, что многие психиатры не любят появляться в суде. Трое, принявшие участие в суде над Нильсеном, являлись опытными криминологическими психиатрами, которые часто давали показания по разным случаям. И все же всех троих заставили выглядеть глупо совместными усилиями адвоката и прокурора.
Единственное, что отчетливо ясно из суда над Нильсеном – это то, что и психиатрическая классификация психических расстройств, и связанные с этим юридические понятия абсолютно в данном случае не подходят. Защита на основании «безумия» требует, чтобы подсудимый демонстрировал симптомы и признаки какого-нибудь легко узнаваемого «психического заболевания», вроде шизофрении. То есть он должен показывать, что страдает от мании преследования, галлюцинаций или очевидного расстройства мышления. Еще лучше – если он верит, что его мысли не принадлежат ему, а внедряются в его разум богом или дьяволом. В случаях, когда психическое расстройство является последствием повреждения мозга, например, в результате тяжелой черепно-мозговой травмы, артериосклероза или старческого слабоумия, присяжные охотно соглашаются, что подобный человек не может нести полную ответственность за свои поступки. В случае Нильсена подобная линия защиты невозможна. Он не страдал шизофренией или маниакально-депрессивным расстройством, физически его мозг был в порядке. Он прекрасно мог выражать свои мысли, обладал интеллектом выше среднего, свободно владел письменной и устной речью, написал подробный рассказ о своих преступлениях и тысячи слов о самом себе. Любой прохожий с улицы подтвердил бы: человек, совершивший то, что совершил Нильсен, наверняка безумен. И все же его адвокат даже не пытался доказать, что он безумен в юридическом или медицинском смысле, только сократить срок по статье непредумышленного убийства на основании «ограниченной вменяемости», заявляя, что в момент каждого убийства Нильсен страдал от психической ненормальности и не мог сформировать это специфическое намерение убийства.
Два психиатра, выступавших на суде в его защиту, столкнулись, как я полагаю, с безнадежной задачей. Их показания с юридической точки зрения оказались неудовлетворительны, поскольку большая часть этих показаний была основана на том, что рассказал им сам пациент, а не на объективном наблюдении за его поведением. Людей, страдающих от повреждений мозга или психических отклонений, можно выявить посредством объективных тестов и физических признаков примерно таким же образом, как выявляют заболевания сердца или почек. И хотя серьезные случаи мании и депрессии обычно вызывают значительные отклонения в поведении, у пациентов, чье заболевание не достигло крайней степени, такого не происходит, и то же можно сказать о шизофрении. В действительности постановка диагноза шизофрении тоже по большей части зависит от того, что рассказывает психиатру сам пациент. Это еще более очевидно в случаях «расстройства личности», которое психиатры со стороны защиты решили приписать Нильсену. В Международной классификации болезней от девятого пересмотра в разделе психических расстройств перечислено около десяти «расстройств личности», которые определяются там как «глубокие неадекватные шаблоны поведения, обычно заметные в подростковом возрасте или раньше и продолжающиеся во взрослой жизни, хотя часто они становятся менее очевидными в среднем или пожилом возрасте». Список включает такие расстройства, как «шизоидное расстройство личности», «импульсивное расстройство личности», «ананкастное расстройство личности» и так далее. Хотя, с точки зрения психиатров, подобная классификация расстройств кажется полезной и сразу же обеспечивает других профессиональных психиатров всей нужной информацией о пациенте, она все же не сравнится с точным медицинским диагнозом. И, в отличие от медицинского диагноза, такая классификация не дает возможности для дальнейшего точного прогноза. Если пациент страдает заболеванием сердца или от повреждения мозга, даже от маниакально-депрессивного расстройства или шизофрении, на основе имеющейся информации можно попробовать угадать, станет ли ему лучше, как долго он, вероятно, сможет прожить и тому подобное. Диагноз «расстройство личности» – одна из тех вещей, которые делают та