— Это значит да? — спросила Молли.
— Ты вообще не слышала, что я говорил?
— Услышала бы, если бы твой ответ не был таким длинным. Когда ты говоришь, люди не могут уловить суть, — сказала она, поправляя ему воротник и объясняя свой план. Они смогут забрать ключ, если отвлекут мадам Кнудсен. Она потянет за веревку колокольчика, а Ханс Кристиан побежит и скажет, что в отделении с сумасшедшими волнения. — Но мне сперва нужно кое-что добыть, — сказала она и посмотрела на спящего возле ограды старика. Рядом с ним стояла палка, возможно, его единственное имущество. Молли почувствовала укол совести, беря ее. Она вернулась к Хансу Кристиану и попросила пройти с ней за дверь. Над аркой через отверстие в стене протянута веревка из западного крыла в северное. Молли засунула трость в дыру и попыталась зацепить веревку, потянула за веревку, потом еще раз и еще раз, пока она не оказалась на изогнутом конце трости.
На кухне тотчас громко зазвонил колокольчик.
— Давай, — сказала она и подтолкнула Ханса Кристиана на лестницу.
Через мгновение она услышала его громкий театральный крик, такой пронзительный, что он бы заглушить шум всей Конгенс Нюторв.
— У сумасшедших скандал, ссора и сейчас будет драка, — закричал он. — Скорее! Иначе они перебьют друг друга, они руки-ноги друг другу поотрывают, там повсюду кровь, она хлещет, как фонтан Треви в Риме.
На секунду Молли подумала, что он сгубил все дело своим притворством и глупостью. Но затем увидела четырех сестер милосердия во главе с мадам Кнудсен, грохочущих вниз по лестнице и спешащих в другое крыло.
— Что говорят критики? — с гордостью спросил Ханс Кристиан у Молли, бегущей мимо него в кухню за ключами.
Глава 15
В мертвецкой было жарко, как в гончарной мастерской, а почувствовав зловоние, источаемое сотнями видов смерти, Ханс Кристиан замер. Пахло горелой плотью, мором и мочой, сладковатый запах гниения и червей заставил их обоих зажать нос и рот. Все его существо рвалось назад, и только страх его собственной скорой смерти заставил его завершить начатое. Он прошел у Молли за спиной, несчастная женщина, может, он здесь еще и ради нее. И ради Анны. Он увидел что-то, что вытащили из темной воды канала. Он не был уверен в том, что это такое. Может быть, это Анна. А может, и не Анна.
Помещение было большим, а пол был устлан соломой. Здесь не было ни газовых фонарей, ни светильников, только слабый свет от высоких окон.
В помещении стояло четыре трехэтажных стеллажа, почти как многоярусные кровати. Без матрасов. На каждой полке лежало что-то — кто-то — под серым покрывалом. Он подошел к одному из них затаив дыхание и осторожно приподнял покрывало. Это оказался мужчина, у которого полголовы было расколото на кусочки. Может быть, взбесившейся лошадью? Ханс Кристиан быстро снова накрыл его покрывалом.
— Посмотри три кровати, а я посмотрю там, — шепнула Молли за его спиной, и он услышал, как дрожит ее голос при мысли об Анне, искалеченной и безжизненной, под одним из этих покрывал.
Он осмотрел еще один труп. Это пожилая дама, скорее всего, старше сорока, грудь и горло у неё обезображены ожогами.
Молли издала какой-то звук. Он понимает, как ей тяжело. На мгновение он подумал, не попросить ли ее выйти.
Она подняла покрывало. Там лежала она.
— Молли? — шепнул он и заметил, как Молли возникает у него за спиной. Она не осмелилась посмотреть и только взяла его за руку. Непонятное чувство. Он не держал женщину за руку с тех пор, как уехал из Оденсе.
Не отпуская Молли, он осторожно приблизился и посмотрел на Анну. Лицо уже стало чужим. Изменилось. Но это она, Анна, несчастная Анна. На щеках и на лбу большие красные пятна, тело распухло. Красные пятна повсюду. Они сбегали по животу, исчезали под волосами в паху и шли дальше по бедрам. Она выглядела ужасно. Ханс Кристиан заметил, что Молли дрожала. Она собиралась упасть в обморок?
Она повернулась.
— Нет, — сказала она. — Я не могу на нее смотреть. Ты посмотри. Расскажи мне, что ты видишь. Это ведь ты сказал, что заметил что-то необычное.
Ханс Кристиан, глубоко дыша, осматривал раны на груди Анны.
— Однозначно, ее истязали, — сказал он низким голосом.
— Да? — переспросила Молли, ожидая новых, еще более ужасных деталей.
Хансу Кристиану пришлось подойти еще ближе, чтобы разглядеть хоть что-то в этом ужасном свете, к тому же кожа почти совсем разложилась в воде.
— Что-то случилось с ногами, — шепнул он и показал пальцем на неестественные отпечатки на ступнях. — Это отметины от чего-то.
— Отметины?
— Возможно, от веревок. Бороздки на коже.
Молли быстро глянула через его плечо, вначале посмотрев на него, а затем быстро взглянула на ноги и ступни Анны. Затем поспешно отвернулась.
— И еще занозы. Ее куда-то тащили? — шепнул ей Ханс Кристиан. — Или откуда-то? Может, когда ее вытаскивали из воды. На деревянную набережную.
— А может, когда ее тащили по полу хлева? — спросила Молли.
Ханс Кристиан попытался это представить. Он вообразил, как ее тащили, как она сопротивлялась. Или нет? Ее тащили, пока она была без сознания? Не видно никаких следов сопротивления, может, следы от ударов найдутся под волосами?
— Что ты ищешь? — спросила Молли.
— Я ищу… что-то.
Ханс Кристиан по шороху ткани понял, что Молли в нетерпении шагает вперед и назад. Где-то вдали плакал ребенок. И вот он увидел. Вокруг груди, так хорошо ему знакомой груди. Повсюду раны.
— Он изрезал ее, — сказал он.
— Изрезал? Зачем? — спросила Молли.
— Я не знаю, — ответил Ханс Кристиан, понимая, что ему придется перейти ужасную грань. Ему нужно дотронуться, ощутить, свет здесь слишком плох, и нужно использовать ещё и осязание, чтобы понять. Он чувствует что-то вокруг груди, по внешней границе, какая-то неровность, это не просто рана, это что-то новое.
— По краю идёт какая-то нитка…
— Нитка? О чем ты? — в ужасе спросила Молли.
— Но она под кожей, маленькие стежки. — Пальцы Ханса Кристиана уже пальпировали под грудью, указательный палец обходил рану по кругу, и он почувствовал край нити, торчащий как раз под грудью.
— Ты прав. Ты прав. Ее зашивали, — согласилась Молли, бросив быстрый взгляд на грудь сестры.
— Нить идет вокруг грудей, — пояснил он.
— Обеих? — спросила она.
— Да. Выглядит так, будто он шил по форме. Или инструментом. Но сначала он разрезал кожу. Глубоко. Вот здесь розовые полосы.
Молли осторожно выглянула из-за его плеча.
— Возможно, он использовал циркуль, чтобы нарисовать четкий круг, — сказал он и задумался. А Молли ходила в школу, знает ли она вообще, что такое циркуль? — Или чашку, или что-то подобное, — прибавил он быстро.
Молли втянула голову в плечи и отступила назад на пару шагов.
— Этот урод изрезал ей грудь. И попытался сшить ее обратно.
Ханс Кристиан не был уверен. Зачем так делать? Если плоть разрезают, это делают для того, чтобы ее разрезать.
— Возможно, он отрезал ей грудь. И пришил заново, — сказал он.
Эти слова погрузили весь зал в тишину. Тяжелую, напряженную тишину. Далеко вдалеке доносился плач ребенка, перешедший в резкий вой. В другом мире.
— Я больше не могу это выносить. Я пойду на улицу, — сказала Молли.
— Зачем кому-то отрезать грудь и пришивать ее снова? — спросил Ханс Кристиан. — В этом нет смысла. Что ему было нужно?
Ханс Кристиан посмотрел на Молли. Этот вопрос заставил ее снова посмотреть на Анну. Он увидел у нее в глазах, что что-то произошло.
— Это не ее, — сказала она.
— Не ее, — повторил Ханс Кристиан. Хотя фраза Молли казалась бессмысленной, у него возникло ощущение, как при появлении идеи для рассказа или пьесы: это верно.
— Это была Анна. И это не была Анна, — сказал он точь-в-точь то, что чувствовал, когда ее вытаскивали из воды. Молли этого не услышала, она смотрела на грудь.
— Да, — прошептала она. — Да.
— Да? — спросил Ханс Кристиан.
— У них как будто другой цвет, другая кожа, не такая, как на груди, животе и остальном теле.
Почему он этого не заметил? Грудь меньше, форма тоже другая.
— И они желтее, мне кажется. И на левой есть родимое пятно, — продолжила она.
Ханс Кристиан был уверен. Это не грудь Анны. Почему-то это не грудь Анны. Это была такая безумная мысль, что ему пришлось опереться рукой о стену, чтобы не упасть.
Ханс Кристиан застыл. Может быть, это новое открытие лишило его слов. И вдруг появилась новая мысль.
— Но если… это чудовище, этот дьявол, — сказал Ханс Кристиан. — Если он отрезал грудь Анны и пришил ей грудь другой женщины. То где все остальное? Где остальное тело другой женщины?
— Где-то есть, — шепнула Молли, и Ханс Кристиан снова почувствовал ее руку в своей. Это может сделать тебя зависимым, как шоколад или алкоголь.
За окном раздались шаги. Множество людей, голоса в коридоре.
— Здесь кто-то есть? — похоже на голос сторожа, может быть, он видел, как они входили внутрь.
— Быстро, — шепнула Молли. — Наверх, наверх.
Последний взгляд на Анну, и он снова накрыл ее покрывалом.
— Нам нужно уйти отсюда, — шептала Молли.
— Я, кажется, кое-что понял, — шепнул он ей. Он начинал понимать, зачем кому-то нужно было делать такое. Если бы только можно было остаться здесь и внимательно изучить тело Анны, как он изучал скульптуру спящего гермафродита в Париже. Тогда он понял бы все. Он хотел понять непознаваемое, как и тогда в Париже, когда спящий гермафродит помог ему прийти к пониманию.
— Ну же, — шепнула Молли и потянула его к двери. Снаружи доносился шум и возня.
Они вышли и натолкнулись прямо на привратника. Он уже собирался кричать на Молли, но Ханс Кристиан взял Молли под руку с совершенно разумным выражением лица. Он знал этих убогих надутых индюков на дне общества, которым было достаточно только окрика, чтобы подчиниться.
— Уважаемый, — сказал он и посмотрел на привратника, — проследите, чтобы эта дверь была заперта как следует. О чем вы только думаете? Любой может войти. А наша дорогая матушка лежит там без одежды.