Они прошли вдоль насыпи и увидели, что люди толпились вокруг ворот Амагера. Открыты были лишь одни крохотные воротца. Привратники стоят вплотную друг к другу и пускали людей внутрь, только посмотрев на их документы. Молли крепко взяла Ханса Кристиана за руку и попыталась остановить его. Толпа толкала их дальше, молодой солдат протиснулся вперед и что-то раздраженно сказал по-немецки.
— Ты не сможешь пройти через ворота, — сказала Молли. — У тебя нет документов.
Об этом он не подумал. Он снова почувствовал страх оказаться в тюрьме. Он посмотрел в сторону Амагерпорта. Желтое здание выглядело как могучий человек в красной шляпе с открытым ртом, который проглатывал всех приходящих.
— Может, я смогу протолкнуться? Но если меня узнают? Когда меня арестовали, в Суде написали мой портрет.
Молли шепнула ему на ухо:
— Возьми Крошку Мари на плечи. Этого должно быть достаточно для прикрытия.
Возможно, она была права. Он повернулся спиной, и Молли помогла девочке забраться. Это было новое чувство тяжести ребенка на плечах. От неожиданности он сначала чуть не завалился назад, а потом вперед.
— Крепко держи ее за ноги, — шепнула Молли.
Ханс Кристиан сделал как она сказала, взялся за тонкие лодыжки, одна кожа да кости, да и весила она слишком мало. Не больше, чем связка книг. Она вообще что-то ест?
— Вот так, — шепнула Молли. Они поддались людскому потому и двигались мимо шлагбаума, через тесный пропускной пункт, где привратники кричали на женщин с распущенными волосами и мужчин с горячительными напитками в повозке, просматривая между делом их документы, сличая их лица с изображениями преступников, должников и прочих лиц, подлежащих задержанию.
Но его это не касалось.
Сажая на плечи ребенка, человек сразу становится добродушным двуголовым созданием. Он почувствовал, как маленькие ручки цеплялись за его волосы, как холодные пальчики касались его больших ушей. Люди подталкивали их сзади, и они подошли к привратникам ближе. Один из них все-таки обращает на него внимание и вытянул шею, стараясь разглядеть.
— Возьми меня за руку, давай, — шепнула Молли.
Ханс Кристиан, не раздумывая, отпустил одну ножку Мари и крепко взял Молли за маленькую, теплую, сухую руку. Удивительно мягкую.
— Мы теперь семья, — сказала Молли совсем рядом. Он мог слышать в ее голосе улыбку. На секунду он почти поверил в то, что человек может забыть, кто он такой, и стать кем-то другим. Может, жизнь — это сцена театра, где человек выбирает роль, наиболее ему подходящую? Танцор балета. Поэт. Отец. Муж. Кто знает?
— Стоять! — выкрикнул привратник. — Стоять!
Молли подтолкнула его вперед.
— Иди. Не останавливайся. Продолжай двигаться.
По ту сторону ворот люди выливались, будто сливовый сок из узкого бутылочного горлышка. Все стремились выйти на открытое пространство, и здесь сливались в хаосе людские голоса, собачий лай, лошадиное ржание. Ханса Кристиана, Молли и Мари унесла толпа, и привратник бросил свою затею. Экипажи и повозки продолжали двигаться, верховые и пешие рассредоточились по полю, многие сели на высокую траву, чтобы отдохнуть.
Ханс Кристиан посадил Мари на траву.
Вдалеке виднелся дым клеевой фабрики в Страндлоддерне. С другой стороны виднелся Скансен. Сюда стекались все. На каждом дереве и на каждом клочке травы сидели люди. Некоторые ставили на ветру палатки. Прибывали десятки экипажей, нагруженные любопытными зрителями. В центре стоял эшафот. Это была грубая деревянная конструкция, небольшая сцена, где палач и жертва встречаются в первый и последний раз.
— Везут, — сказала Молли и показала куда-то пальцем.
Ханс Кристиан заметил простую телегу, перед которой шло двое караульных.
Она прокладывала себе путь среди всадников, окруженная толпой взволнованных людей. Они бежали рядом с телегой и пытались схватить человека, который на ней сидел.
— Мы должны с ним поговорить, — сказал Ханс Кристиан, протискиваясь через толпу, которая собиралась все плотнее и плотнее. Мужчина напевал свои вирши. Молли бежала позади, таща за собой Мари. Золотарь сидел, прикованный к повозке. Ханс Кристиан слышал его молитвенный голос среди яростных голосов толпы и грохота колес по камням.
Когда красный сменяется белым в туннеле…
Он еще заметил Козьмуса Браструпа в сверкающих сапогах. Начальник полиции стоял на лестнице эшафота, как дирижер, оглядывающий свой оркестр. К счастью, он не заметил Ханса Кристиана. Он смотрел только на красивый королевский экипаж с упряжкой из четырех лошадей. Принцесса сидела, спрятавшись за гардиной, и ждала ежедневной сцены.
Экипаж с золотарем почти подъехал к эшафоту. До него оставалось не больше ста шагов. Ханс Кристиан попытался подобраться к повозке с другой стороны, скрытой от взгляда Козьмуса. Времени тратить нельзя. Он протиснулся мимо шумной дамы и бросился на край повозки. Золотарь сидел на повозке, обмякший, как марионетка.
— Господин золотарь, я знаю, что у вас важная встреча, — крикнул Ханс Кристиан. — Но вы должны объяснить мне, что значат ваши стихи.
Золотарь медленно повернулся к Хансу Кристиану. Глаза его были бледны, как у кошки.
— Вы говорили, что истина скрывается в деталях. Вы можете сказать что-то еще? — попытался объяснить Ханс Кристиан, но его слова проходили мимо мужчины. Так же, как комья грязи и камни, которые ударялись о повозку и о его рваную одежду.
Золотарь продолжил читать свои стихотворные молитвы.
— Девушка в бочке, другая в купальнях,
Правда же в том, что дьявол в деталях.
— Уважаемый золотарь, я прошу вас, расскажите мне, что вы знаете о мертвой проститутке, — закричал Ханс Кристиан. — Иначе меня ждет то же, что и вас.
Это не произвело никакого впечатления. Золотарь жил в своем собственном мире. Как будто он находился в стеклянном пузыре, внутрь которого не долетали никакие слова. Когда Ханс Кристиан путешествовал по Европе, он однажды ехал в дилижансе с таким человеком. Пожилой часовщик перечислял в алфавитном порядке многочисленные детали часового механизма и собирал воображаемые часы, пока они проезжали через маленькие немецкие земли и княжества. Как будто этому человеку в изобилии был дан один особый талант, и больше ничего. В Оденсе тоже жил человек, который помнил все надписи на надгробиях местного кладбища и прекрасно знал математику, так что лоточник просил его складывать и вычитать, ибо он делал это быстрее всех, но больше он ничего не умел и сидел в бочке, чтобы не мочиться на пол. Странность или талант? Сложно сказать, так как же Хансу Кристиану получить ответ от золотаря.? Время поджимало. Очевидно, что этот человек не понимал ничего, кроме рифм и стихов.
Поводка подъехала к тоненькому буку, так что рабочему пришлось пригнуться, чтобы его не задели ветви. Ханс Кристиан чуть не споткнулся о колючий кустарник.
Может быть, остался только один способ. Заговорить стихами.
Он должен попробовать.
— Господин мой хороший, судьбой со мной схожий, — выкрикнул Ханс Кристиан и сразу же придумал следующие слова, — Как и вы, в сей стране я — что загнанный зверь. — Он оглянулся назад, и встретил взгляд Молли, которая отпрыгнула в сторону с Мари на руках.
Стихи были плохими и мрачными, но он не мог придумать ничего другого. Вначале золотарь выглядел так, будто ничего не слышал. Но вдруг он прервал свой стих, повернул голову в сторону Ханса Кристиана и внимательно изучил его взглядом.
Ханс Кристиан продолжил:
— Горе велико, я вижу столько мук, но вас казнят за дело совсем не ваших рук.
Теперь золотарь смотрел прямо на него.
Ханс Кристиан крепко держался за край телеги.
— Стихи говорят о жестоком уделе, откуда узнали вы это на деле?
— Ах, я верный слуга у мочи короля.
И топор мне грозит, ни за что смерть моя.
«О нет», — подумал Ханс Кристиан. Только бы безумец не начал повторять без конца одни и те же строки.
— Что можете вы мне еще рассказать? Мне женщину надо иль двух разыскать.
Они почти подошли к эшафоту, и крики людей заглушали их слова. Одному из караульных пришлось оттолкнуть мужчину, который пытался залезть в повозку.
— Другая в купальнях…
Ханс Кристиан ответил:
— Смогли мы с сестрою ее помянуть, но откуда взялась тогда ее… грудь?
Золотарь смотрел Хансу Кристиану прямо в глаза.
— Спрятали ту прямо в грязи и в иле, за городом есть и вторая могила.
Ханс Кристиан чуть не споткнулся от волнения. Эти слова свидетельствовали, что приговоренный к смерти вовсе не окончательно сошел с ума. Он действительно что-то знал.
— За городом, где же, с какой стороны? Восток или запад, мне скажете вы?
Рабочий испуганно посмотрел на караульного, который собирался стащить его с повозки. Ханс Кристиан услышал шепот несчастного.
— Что будет, что станет с моею душой, когда кровь прольётся над этой травой?
Ханс Кристиан пошел за ним, прячась за эшафотом, чтобы Козьмус его не увидел. Он спрятался в толпе, которая собралась вокруг надзирателя и золотаря, пока они шли к лестнице на эшафот.
Копенгагенцы были вне себя от нетерпения, кружась, как вороны над мертвой лошадью в канаве. Ханс Кристиан никогда не чувствовал такой отвратительной атмосферы и не видел, чтобы люди были так ослеплены ненавистью, с того сентябрьского дня пятнадцать лет назад, когда он приехал в город и наблюдал избиение евреев, мужчин, женщин и детей, которых ловили и убивали прямо на улицах. Возможно, золотарь думал то же самое, в любом случае он выглядел именно так, парализованный воплями и криками «голову с плеч». Хансу Кристиану пришлось подойти еще ближе, чтобы его было слышно.
— Душа ваша вечна, мой друг дорогой, и все не закончится с жизнью земной, скажите же, что вам известно?
— Он ночью унес убиенное тело, и мертвый жандарм довершил его дело.