Жандарм? Должно быть, он имел в виду караульного. Убитого караульного. Того самого, в чьем убийстве его обвиняли.
На эшафоте Козьмус и палач забрали золотаря, который с трудом вскарабкался на лестницу на стреноженных ногах. Палач извиняюще похлопал приговоренного к смерти по плечу, чтобы тот опустился на колени.
Козьмус развел руки в стороны.
— Уважаемые законопослушные горожане, здесь мы приводим в исполнение приговор преступнику, вынесенный справедливым судом. — Он повернулся к карете. Рука принцессы Вильгельмины виднелась из окна. — Ваше королевское высочество, этого человека вы видели той ночью? Этот человек заколол королевского стража, без сомнений, желая его убить?
Люди шумели, хлопали, а один работяга выкрикнул:
— Голову ему с плеч!
Принцесса подалась вперед, Ханс Кристиан мог различить ее бледный профиль в полутьме кареты.
Легкий кивок. Это был он.
Только люди, стоявшие рядом, видели это, но остальные на площади и так все поняли. Вскоре все зашумели, закричали и захохотали. Множество голосов.
— Голову с плеч, — раздалось над площадью.
Козьмус уступил место палачу. Тот поставил золотаря на колени и положил его голову на плаху. Ханс Кристиан сжался под эшафотом, и между щелями в грубо сколоченных досках он видел закрытые глаза приговоренного. Они находились близко друг к другу и были разделены только бревнами эшафота. Ханс Кристиан зашептал, боясь быть услышанным:
— Скажите, где та, кого я ищу, и к ангелам в небо я вас отпущу.
— …там, где кончаются недра столицы…
Рот золотаря был открыт, но кажется, он больше не мог ничего сказать.
— Там, где кончаются недра столицы? Что еще, друг мой? — Ханс Кристиан осторожно просунул пальцы в щель, золотарь тоже нашел его, концы их пальцев на секунду встретились, два приговоренных к смерти, два человека, которых весь мир взвесил и нашел неподходящими.
Палач крепко схватил руки золотаря и связал их у него за спиной.
— Там, где кончаются недра столицы, люди не явят туда свои лица.
Палач водворил золотаря обратно на плаху.
«Так же и я, — подумал Ханс Кристиан. — Через несколько дней так же буду лежать и я».
На площади наступила тишина. Стихли все крики. Стало слышно, как жужжат насекомые, ветер играет с кудрями девушек, паренька, который жевал табак. Ханс Кристиан услышал крики ныряющих в небо ласточек. И вздох палача, поднимающего топор.
Ханс Кристиан хотел сказать рабочему последнее слова, но первый удар палача оказался слишком неожиданным и быстрым. Возможно, даже для самого палача. В любом случае он сильно промахнулся, и топор вонзился в плечи осужденного. Тишину нарушил только его крик, хриплый крик. Палачу пришлось поставить ногу на спину золотарю, чтобы вытащить топор из хрящей и жил. Золотарь снова открыл глаза и умоляюще посмотрел на Ханса Кристиана. Последовал еще один удар, который задел шею, но не перерубил ее до конца. Ханс Кристиан, казалось, услышал наигранный вздох публики, который должен был изображать ужас пополам с восхищением. Золотарь посмотрел прямо, и кровь хлынула из раны на его шее. Палач поднял топор в последний раз. Ханс Кристиан хотел бы сказать рабочему на прощание красивый стих, но никакие слова не имели сейчас смысла, и он закрыл глаза и снова открыл их только тогда, когда раздался удар, а по площади раздались радостные возгласы, и он почувствовал, как по его щеке стекали струйки теплой крови.
Глава 18
Ханса Кристиана стошнило за небольшим деревом.
Молли не выглядела удивленной. Но про него это было сказать нельзя. Он видел, как люди уносили тело золотаря, изогнутое дугой. Это было для него уже слишком. Все краски исчезли с лица Ханса Кристиана, и оно было белым и изможденным.
— Я думаю, нужно идти туда, к воде, — сказал Ханс Кристиан и вытер рот грязным платком. — Если мы пойдем вдоль дороги, то придем к месту, где выбросили бочку.
Толпа поредела, лошади и экипажи, мужчины и женщины снова скрылись в безопасности за городскими стенами, но земля и кустарники все еще были примяты множеством ног и колес. По крайней мере, звуки природы вернулись. Застучал дятел.
— Погоди. Мы делаем большую ошибку, — сказала Молли. — Мы попусту тратим время. Мы не найдем здесь убийцу. Ничего здесь нет. Только коровы, деревья и… вот эта лужа.
Молли обеспокоенно посмотрела на Крошку Мари, которая тихо сидела и смотрела на воду. Молли прикрыла ей глаза рукой, когда палач опустил топор, но от звуков и голосов она ее спрятать не могла. Может быть, Ханс Кристиан был прав, это все вовсе не для детей.
— Ты разве не слышала? — спросил Ханс Кристиан, снова бледнея. — Он рассказал, где найти другую женщину. Там, где опустошают туалеты.
— Перестань, только ты можешь искать смысл в словах безумца. Я стояла рядом и слышала только двух идиотов, говоривших стихами. Не нужно мне было сюда идти… Вообще не нужно было ничего этого…
Ханс Кристиан посмотрел на Крошку Мари.
— С ней все будет в порядке, — сказал он. — Может быть, ей непривычно быть вне города, вдали от всего. Вот, смотри, цапля.
Длинноногая птица нырнула в камыши и показалась оттуда с толстой лягушкой во рту.
Крошка Мари широко раскрыла глаза, наблюдая за тем, как цапля пытается проглотить добычу.
— О нет, снова смерть и увечья, — заметила Молли, улыбаясь. Может быть, Ханс Кристиан опять прав. Может, это и к лучшему. Это всего лишь второй раз в жизни Крошки Мари, когда она уезжает из дома терпимости. Анна всегда очень опекала свою дочь, очень всего боялась.
Цапля пару раз взмахнула крыльями и улетела на заливной луг.
— По крайней мере, надо попробовать, — сказал Ханс Кристиан. — Пойдем вдоль дороги. Если не найдем вторую женщину до темноты, вернемся в город.
Молли слегка похлопала Крошку Мари по затылку.
— Малышка голодна.
— Мы остановимся в трактире, — предложил Ханс Кристиан.
Молли кивнула и взяла Крошку Мари за руку. Они пошли вдоль тракта, разрезающего равнину, мимо хуторов, где среди берез паслись свиньи, болот и торфяных выработок, где отец с сыном грузили торф в тачку. Пейзаж, природа, звуки и окрестности немного напоминали Онсевиг. В канавах пару раз попадались пьяницы, и все чаще встречались кучи мусора, одна больше другой.
Они остановились и посмотрели на мусорные холмы, горы помоев и озера нечистот. Вопили чайки. Если бы не запах, это была бы почти захватывающая картина.
— Это здесь, — сказал Ханс Кристиан и закрыл нос платком. Ему было нехорошо, но он чувствовал и волнение. — Теперь остается найти городскую клоаку.
Теперь она поняла, что он ищет. Клоаку, клоаку, клоаку. Вот о чем говорил рабочий. Грязи здесь было предостаточно. Именно на Амагере опустошаются недра столицы. Остров-клоака.
Они прошли мимо коричневой и пыльной мусорной кучи, собранной со всего города. Несколько взмокших человек сидело под деревьями, а пара нищих рылись в кучах отбросов, ища вещи, за которые можно было выручить скиллинг.
Она хотела, чтобы Ханс Кристиан спросил у них дорогу, но ему стало нехорошо, и он прислонился к дереву.
— Где опорожняют ночные уборные? — крикнула Молли рабочим.
— Отхожие места дальше по дороге, — ответил один из них, бросая на нее нескромный взгляд. Другой, постарше, подмигнул Крошке Мари. На Ханса Кристиана не обращали никакого внимания.
Немного спустя небо затянули облака, и дождь стеной накрыл поля, утопив все запахи и звуки в низком шуме, прерываемом только редкими раскатами грома.
— Пойдем, нам нужно укрыться, — сказала Молли и показала в сторону трактира под парой высоких елей. Истощенная лошадь была привязана снаружи. Внутри сидела трактирщица и счищала грязь с лежалых овощей. Молли и Крошка Мари сели в угол. Ханс Кристиан снял куртку и приземлился на стул рядом.
— Проследи, чтобы малышка что-нибудь съела, — сказала Молли. — Ты слишком слаб, чтобы идти со мной.
— Куда ты? — спросил Ханс Кристиан обессиленно. Возможно, дело было не только в вони и мусорных кучах, но и в драме, разыгравшейся там, на поле. Может, он и правда был не в состоянии выносить такие вещи.
У Молли этот факт вызвал в некотором роде симпатию.
— Пойду найду туалетную кучу. Я скоро приду, — сказала она.
Ханс Кристиан хотел ей возразить, она видит это по его глазам. Но он сдался и кивнул ей, исполненный благодарности.
Крошка Мари была немного обеспокоена тем, что тетя ушла. Пришлось несколько минут уговаривать ее, чтобы она поняла, что та скоро вернется.
Дождь усиливался, дорога стала грязной и скользкой. Немного поодаль стоял покосившийся дом с хилыми воротами.
— Это здесь опустошают уборные? — крикнула она через калитку мужчине, который заходил под крышу выкурить грязную трубку. Где-то поблизости выла собака.
Мужчина ничего не ответил, и Молли сменила тактику.
— Я ищу человека, который был здесь пару дней назад. У него с собой была бочка.
— Здесь бывает много людей, дамочка. Кто-то привозит отбросы, но большинство приезжает за удобрениями, — ответил он.
— Может, кто-то был в среду? Он катил бочку, в которой что-то было.
В ответ мужчина равнодушно пожал плечами. Таков деревенский язык, который она хорошо помнила, сельский люд скуп на слова и отвечает, только когда им хочется.
Она стояла под навесом и ждала, пока прекратится дождь. Ее платье промокло насквозь, а с волос капала вода. Она чувствовала раздражение и злость, шедшие изнутри. Ей хотелось выругаться. Выругать золотаря, который не хотел помогать. Обругать Ханса Кристиана за то, что он такой странный. Ругаться на себя за то, что взяла с собой в город Крошку Мари и позволила ей остаться наедине с мужчиной, который боится крови и зловония.
Ветер улегся, солнце выглянуло из-за облаков и осветило грязную землю. Почти невыносимое зловоние поднялось от темно-коричневой лужи. «Дыши ртом», — подумала она про себя. Именно этот запах указывал ей дорогу. Почти как будто он взял ее за руку и вел вперед. Он становился все сильнее и сильнее, забирался ей под кожу, в глаза, в желудок.