Она осматривала невероятные просторы отходов жизнедеятельности горожан. Богатые и бедные, нищие и короли, здесь были равны все. Сотни коричневых деревянных ванн пузырились и смердели под белым солнцем. Из них исходил коричневый поток нечистот, стекающий в стоячее озеро, грязный поток человеческих экскрементов.
«Похоже на ад на земле», — подумала Молли. Более мирный, более спокойный, но более вонючий, чем предупреждал священник в Онсевиге. Она заметила двух человек в кожаных фартуках, которые опустошали бочку в большой чан с помощью лопаты.
— В этом есть какая-то система? — спросила Молли, приблизившись.
Один из них быстро взглянул на нее и пожал в ответ плечами.
Другой золотарь, сгорбленный, как деревенский могильщик, оказался более словоохотливым.
— Все заканчивается здесь, — объяснил он. — Привозят бочки, мы загружаем их в повозки и выливаем в чаны все, что в них находится.
Молли прошла между чанами. Прижав платок к лицу, она остановилась около одной из них и посмотрела в коричневую грязь. Она добралась до озера. Грязная маленькая лодка почти лежала на боку, привязанная к дереву.
— Что в этом озере?
Мужчины переглянулись.
— Моча и дерьмо, смешанные со сточными водами и листвой с деревьев. Ею пользуются ночные золотари, когда приходят после закрытия.
Поверхность пруда была не просто коричневой, она была похожа на сургуч, твердую, безжизненную поверхность.
— Можно я возьму лодку? — поинтересовалась Молли.
— Что вы хотите там найти, дамочка? — спросил тот из них, что был постарше, обнажив в улыбке черные зубы.
Она не знала, что ответить. Зачем кататься на лодке по озеру из экскрементов?
И она увидела зачем. Всего лишь носок ботинка, показавшийся на поверхности. Только кончик красной туфли, казавшийся почти невозможным в коричневой жиже.
Но это был женский ботинок.
— Просто ответьте, — сказала она. — Можно я возьму лодку?
Мужчина кивнул головой, и Молли решила, что это значило «да».
Она прошла по грязной тропинке, держась за ветки деревьев. Полусгнившая жердь лежала поперек лодки. Ее можно было использовать, чтобы толкнуть лодку вперед. Прежде чем взять ее и оттолкнуться от берега, Молли убедилась, что платок плотно обмотан вокруг носа и нижней части лица. Лодка заскользила по темно-коричневой грязи.
Солнечный блик лег на зловонную поверхность, и с лодки она увидела пузырящиеся комья и странные разводы, гниющую крысу и порванный корсет. На нее смотрели не просто городские нечистоты и человеческие экскременты. Это гниение, бедность, безнадежность, несправедливость, так хорошо ей известные. Это то, в чем она видела свое отражение. Мир, который убил ее сестру, мир, который берет больше, чем дает.
Молли погрузила жердину в воду, вверх и вниз, скребя по грязному дну, ища.
Что?
Труп.
От вони у неё закружилась голова. Нет, подумала она. Она не может проделать это одна. Она не может быть одна. Он должен был ей помочь.
Глава 19
Маленькая ручка. В его руке.
Он проснулся и вздрогнул.
Девочка смотрела на него своими большими глазами. Детская боль ему знакома, он никогда не оправится от своей собственной. Единственное, что помогало ему исчезнуть в другом мире, были его рассказы. Немного лучше было, если рассказ был мрачный или странный. Если он был мрачный, было легче возвращаться к окружающей действительности, а если он был хороший и красивый, можно было отвлечься от боли.
— Мари? — спросил Ханс Кристиан.
Девочка посмотрела на него. Она все еще не чувствовала себя с ним в безопасности.
— Хочешь, я расскажу тебе историю про свечу? — Он снял нагар с фитиля сальной свечи.
Никакой реакции. Он никогда не рассказывал истории для детей. Дети просты, они не понимают изысканных звуков и многозначности слов, как не понимают и различные грани любви. Но Мари осторожно кивнула. Кто не любит хорошую историю?
— Огонек сальной свечи влюбился, — начал он и рассказал о папе и маме огонька.
— Папа свечи думал, что лучше всего ей в пару подойдет подсвечник, — сказал он, вынул свечу из подсвечника и поставил обратно. — Папа свечи говорил, что свеча и подсвечник созданы друг для друга, как мужчина создан для женщины и наоборот, — продолжил Ханс Кристиан и ненадолго задумался об Эдварде. Его лучший друг, почти брат, и даже больше, если может быть что-то большее.
Мари нетерпеливо ерзала.
— Но огонек влюбился в кого-то другого, — тихо говорил Ханс Кристиан. Это любимая уловка рассказчиков, если не можешь удержать публику самим рассказом, всегда можно сыграть голосом и начать шептать.
— Свечи не могут любить, — сказала хозяйка трактира из своего угла. Два ее сына пришли со двора и оглядывали Ханса Кристиана с тем же скепсисом, что и их мать.
— Неправда, — возразил Ханс Кристиан. — У всего есть душа. Полы помнят всех, кто по ним прошел, а камни стен по ночам ближе прижимаются друг к другу, это чтобы штукатурка не упала. И вот огонек влюбился в… — Ханс Кристиан посмотрел на Мари. — В тебя. Огонек влюбился в тебя, — сказал Ханс Кристиан. Он взял со стола серную спичку и чиркнул ей. — Но огонек видит тех, кого любит, только когда горит.
Он поджег фитиль, Мари подошла и встала к огоньку поближе.
— Теперь огонек сможет увидеть свое истинное пламя.
— Какая чепуха, — сказал один из парней, качая головой. Они прогрохали в кухню своими деревянными башмаками.
Хансу Кристиану было все равно. Он смотрел на Мари. Она будто бы понимала его. Что вещи живые, что все на свете говорит, если человек слушает, что свечи, лампы и фонарные столбы мечтают сменить свою форму и стать кем-то еще.
— Она сгорает, — сказала Мари и поднесла руки к теплому пламени.
— Когда свеча гаснет, она слепнет, как крот. Свеча видит, только когда горит. А потом она сгорает. Но огонек предпочитает видеть, любить и умереть, чем ослепнуть и вечно жить без тепла и любви.
Дверь распахнулась, и поток ветра задул свечу. Это была Молли, и запах нечистот висел вокруг нее.
— Мне понадобится твоя помощь, — сказала она.
Ханс Кристиан посмотрел на озеро.
Молли рассказала ему про башмак. Она была уверена, что он крепко сидит на чьей-то ступне, возможно, на ноге, которая принадлежит пропавшей женщине. Все это было ему понятно.
Проблема была в том, что нельзя достать то, что лежит на дне озера, пока сидишь в лодке. Нужно залезть в озеро. А Ханс Кристиан выше. Гораздо выше, чем она.
— Предпочитаю умереть, — сказал он.
— Этого нам как раз следует избежать, — ответила Молли из-за его спины.
— А что насчет них? Мы не можем им заплатить, чтобы они это сделали за нас? — спросил он и кивнул в сторону двух людей, которые стояли и искали что-то в деревянной повозке немного поодаль.
— А чем? — спросила Молли.
Он поискал у себя в карманах, но он уже знал, что в них ничего не было. Ему было нечем заплатить этим людям.
Нужно лезть в пруд, если они хотят найти второй труп. Только это может убедить начальника полиции, что Ханс Кристиан не убивал этих двух женщин.
Он расстегнул рубашку и стянул ее, чувствуя на себе взгляд Молли. Он никогда не раздевался перед женщиной. Он никогда не нырял в озеро городских нечистот, и в убийстве его прежде тоже не обвиняли. Очевидно, настал период отвратительных первых опытов. Ханс Кристиан оглядел себя, просто чтобы получить представление, что открылось взгляду Молли.
Его кости выпирали наружу в самых странных местах. Грудь западала внутрь. У Создателя был особенный каприз в тот день, когда он лепил Ханса Кристиана из куска неподатливой глины. Но Молли ничего не сказала, только улыбнулась. Он стянул последний чулок, пытаясь найти ногами твердую почву на илистом берегу.
— Вон там, — объяснила Молли и нетерпеливо указала в середину.
В одном белом нижнем белье Ханс Кристиан опустил ногу в озеро нечистот, и раздался слабый всхлип. На мгновение ему показалось, что это Крошка Мари, но потом он вспомнил, что она осталась в трактире. Хозяйка сжалилась над девочкой и нашла немного черствого хлеба и масла в кладовой. Когда они уходили, Мари сидела на полу и играла со свечкой и подсвечником, а они с Молли поспешили к озеру. И тут Ханс Кристиан понял, что это он сам всхлипывает.
— Ну иди, — сказала Молли и протянула ему жердь. — Этим можно водить по дну.
Сама Молли сидела в лодке и пыталась посмотреть в воду.
Он шел небольшими шагами, не делая резких движений, чтобы грязь не брызнула ему в лицо. Его подташнивало, но живот, к счастью, давно был пуст. Вскоре он стоял в нечистотах по бедра. Ему стоило закричать? Он нашел взгляд Молли, она кивнула головой, как будто прочитала его мысли. Не было никакого пути назад, никакого девчачьего визга, который спас его в тот раз на фабрике. Он визжал так громко, что рабочие наконец его отпустили, и он смог натянуть брюки и убежать домой. Сейчас у него нет дома, да к тому же нет и таланта, если верить критикам, и его единственная надежда — рыжеволосая проститутка, которая сидит в лодке, покачивающейся на озере нечистот.
— Давай же, — сказала она ему.
Большим и указательным пальцами он зажал нос, а другой рукой стал водить по дну озера. Все же его ноги постоянно натыкались на различные мелкие предметы. Он старался думать, что это были камни и водоросли, но не мог избавиться от мысли о том, что в этом озере скрываются грязные вещи из горшков и сковородок, гнилая рыба и капустные кочерыжки, превращенные в причудливых существ с длинными зубами.
— Ты что-нибудь нашел? — спросила Молли.
Он кивнул.
— Да, но не то.
— Давай дальше, — сказала Молли.
Он подчинился и двинулся дальше, немного наискосок. Озеро, казалось, становилось все больше и больше. Казалось, что до другой стороны не меньше одной или двух миль. Что-то ударило его в колено, и он чуть не упал.
— Нет, — сказал он, пытаясь удержать равновесие. — Это невозможно.