Крик мальчика прекратился, когда она покидала пакгауз. Только слабый плач преследовал ее до моря, когда ее мысли перешли к обдумыванию следующего шага.
Доктор получит письмо.
Прочтет его, поймет, что все серьезно. Что единственный шанс мальчика выжить — безоговорочное подчинение его отца.
Она ходила кругами по площади Хаусер Платц, пока не поняла по окнам, что доктор дома. Она подождала, пока шумный экипаж, запряженный четырьмя лошадьми, прогрохотал по улице, быстро подошла к двери, положила сверток и один раз ударила в дверной молоток. Она отошла за экипаж, который все еще выезжал с площади, и быстро повернулась, чтобы увидеть, что врач стоит в дверях со свертком в руке.
P.S. Я следую вашим советам касательно отделения конечностей от тела. Вопрос в том, как долго вы предпочтете быть разлученным со своим сыном.
Глава 22
Марен Йенсен. Женщин с таким именем много, но только одна из них работала в прачечной. Имя на табличке почти стерлось. Теперь там ничего не написано. Так бывает в Копенгагене. Если исчезаешь на день-два, то про тебя забывают. Это повергло Ханса Кристиана в уныние.
— Ребята?
Два паренька оторвались от игры с ржавыми обручами от бочек.
— Марен Йенсен живет здесь?
Мальчики посмотрели друг на друга.
— Прачка Марен? — спросил один из них, тот, что был голым до пояса.
Ханс Кристиан улыбнулся сам себе при мысли, как быстро людям дают прозвища из-за их профессии или внешности. Родители могут приложить все усилия, чтобы назвать ребенка каким-нибудь грандиозным именем. Рядом с Хансом Кристианом рос Геркулес Педерсен, тощий мальчик с косоглазием. Отец был умственно отсталый, а мать выпивала, это было видно по слабым костям мальчика, и через несколько лет Геркулеса Педерсена прозвали Горемыкой-Педерсеном. Так и происходит, людей рано или поздно называют Рыбной Фридой, Безногим Торбеном или Прачкой Марен.
Марен жила высоко, под стропилами дома, спрятанного в четвертом по счету заднем дворе, куда мальчики показали путь и проводили его по лестнице. Они все еще стояли, когда он стучал в дверь.
— А нам что-нибудь перепадет? — спросил один.
— Перепадет? — спросил Ханс Кристиан и мысленно пересчитал все ребра бедняге.
— За помощь.
— К сожалению, у меня ничего нет. Вы получите только мою благодарность.
Благодарность в карман не положишь, это было хорошо видно по мальчикам, сбегающим по лестнице. Когда он ходил в эту часть города, он думал, что горожане и их дети голодали, как никогда раньше.
Он снова постучал, в этот раз сильнее.
— Фрёкен Йенсен? — осторожно спросил он.
Дверь заперта, но висела на петлях криво.
Он навалился на дверь плечом, и замок подался, дверь открылась. Пыль полетела во все стороны, крыса спрыгнула с кровати и исчезла в щели в полу.
Он стоял неподвижно. Эта комнатушка была довольно уютной. Через кривое окошко лучи солнечного света падали на кровать. На сундуке лежали панталоны и платье. У стены стоял маленький столик с пустым умывальником, зеркало, расческа и стакан с затвердевшим воском. Свеча лежала опрокинутой. Марен бросила на пол пару сапог, один из них лежал под кроватью. Должно быть, она торопилась. Ханс Кристиан внимательно осмотрел все вплоть до порога. Там лежал клочок бумаги. Он поднял его. Кто-то написал записку, свернул бумажку и сунул под дверь. Мы договорились?
Мы договорились. Возможно, это убийца оставил записку? Ханс Кристиан представил себе, как убийца сначала заключил договор, но Прачка Марен, заподозрив неладное, пытается уйти от судьбы, пока он все-таки не нашел ее. Бесполезные догадки, сказала бы Молли, если бы была здесь.
Ханс Кристиан подошел к кровати и осмотрелся. Здесь сидела, лежала, причесывалась, спала, мечтала, отражалась, надеялась, скучала, любила Марен Йенсен. Казалось неестественным, что чужой человек стоял в ее комнате и пытался угадать ее жизнь и судьбу. Это действительно та мертвая девушка, которую они нашли в Амагере? Почему она умерла от той же руки, что и Анна? Ее выбрали случайно? Марен тоже тайно работала проституткой?
Комната не походила на бордель, здесь нет ничего красного, ни одежды, ни штор. Одежда тоже была совсем простая, и на ней мало украшений.
Он потрогал пальцем дно умывальника, почувствовав какую-то муть. Как будто чаша была полной, но вода испарилась. Он заглянул в сундук, где лежало немного одежды. Она была бедна. Белье чинено-перечинено, в сапогах дыра. Воск — самая дешевая краска для ресниц и щек, он помнил это еще со времен своей первой квартирной хозяйки, скупой женщины. Здесь не было ни книг, ни писем. Наверно, у нее не было денег на перья, бумагу и книги. Но читать она умела, иначе письмо под дверь ей бы не положили. Мы договорились? Договор с покойницей?
Он сел на скамейку перед маленьким столиком. Здесь она сидела и прихорашивалась перед старым небольшим овальным зеркалом. Справа налево по стеклу бежала трещина. Она угрожающе делила лицо пополам. Угроза, которая нависала над Белильщицей Марен. Ханс Кристиан закрыл глаза, но делать этого не стоило. Перед ним встали картины сегодняшнего дня. Марен в луже грязи, глаза золотаря, свист топора в воздухе.
Он обошел комнатушку, наклонив голову, чтобы не задевать потолок.
Что-то здесь не сходилось.
Что-то.
Он посмотрел на щетку для волос. Она была вырезана из цельного куска древесины. Хорошая щетина, наверное, дикого кабана. Сзади вырезаны ракушки и устрицы с жемчужинами, украшенные позолотой. Это не та щетка, какую покупают у старьевщика или на рынке. Такую делают на заказ у щеточника. Такую щетку Ханс Кристиан видел только в руках у Ингеборг Коллин.
Он повертел ее в руках.
Он слышал мысли свечи, боль оловянного солдатика и горящей бумаги. Все вещи живые, может, можно поговорить со щеткой?
— Маленькая щетка, — шепнул Ханс Кристиан и посмотрел как будто ей в лицо. Хорошо, что Молли здесь нет, а то она опять насмехалась бы над ним. — Маленькая щетка, кто забрал твою хозяйку?
Щетка не ответила. Между щетинами застряли светлые волосы. Он вытащил их и стал рассматривать на свету в солнечных лучах, проникавших сквозь стекло. Они длинные, гладкие и были похожи на волосы девушки, насколько он их разглядел, когда она лежала на земле в грязи.
— Что ты видела? Видела ли ты, кто забрал Прачку Марен?
Ни слова. Может, попробовать поговорить с зеркалом? Кто скорее расскажет правду, щетка для волос или ручное зеркальце? Ханс Кристиан нашел одну-единственную серную спичку, чиркнул и зажег свечку. Он поднял зеркальце.
— Дорогое зеркало, — сказал он. Это проклятие зеркал — видеть все и не быть в состоянии ничего с этим сделать. Зеркало не делает людей красивее, не осушает заплаканные глаза, но все-таки изо всех сил старается, каждый день каждое зеркало старается, у китайского императора тысяча зеркал, но он не доволен ни одним из них. Ханс Кристиан посмотрел на свое отражение. Нос, высокие виски, мелкие кудри. Ну что зеркалу стоит немного улучшить картину? Сделать большой нос маленьким, убрать следы усталости под темными глазами, сделать хорошую бороду из этого пушка? Нет. Зеркало видело то, что видело.
— И что же ты видело? — Ханс Кристиан приподнял зеркальце вверх. Покрутил вокруг, чтобы разглядеть комнату Прачки Марен в наступавшей темноте и двигавшемся свете. — С кем у Марен был договор? — шепнул он зеркальцу, стоило разбудить язык в вещах. Это не как с торговцами вином и сумасшедшими, они рассказывают все. Нет, диван или кровать сложнее убедить что-то рассказать о том, как кто-то сидел или лежал на них и что они слышали.
Вдруг он увидел это. В зеркале. За ним в дверях стояла женщина в белом. Это она, мертвая Марен с полей Амагера. Ее дух. Он вздрогнул.
— Марен, — сказал он и повернулся. Он не ожидал, что она появилась на самом деле. Ханс Кристиан был убежден в том, что это зеркало ему показало и рассказало то, что знает. Но она все еще там стояла, только со шляпкой на голове. — Вы вернулись.
— Вернулась? — спросила она, сделав шаг назад в темноту коридора. — Где..? — Она остановилась.
— Прачка Марен? — спросил он, уверенный, что это то же лицо, которое он видел в Амагере.
— Не подходите ближе, — сказала она. — Я вооружена! — Она что-то выставила вперед, в темноту. Ханс Кристиан не был уверен, что это нож.
— Ни шагу ближе, — сказала она.
— Вы Марен Йенсен?
— А кто ее спрашивает?
— Тот, кто ищет истину.
— Какую истину? — тихо спросила она и спрятала лицо.
«Их больше одной?» — хотел узнать он, но не успел до того, как она исчезла на лестнице.
Секунду он стоял неподвижно, будто скованный своими большими башмаками.
Он знал, что бы Молли сейчас сказала. Беги же, глупая твоя голова. Девица знает что-то, что может привести к убийце моей сестры.
Он сбежал с лестницы, прыгая через три-четыре ступени. Это было для него нелегко, каждая ступенька была такая узкая, что он соскальзывал. Он успел заметить светлые волосы, выбившиеся из-под шляпки.
Она уже вышла на дорогу и ускорила шаг.
Выходя из дома, он заметил, что она исчезла за компанией грузчиков, сражавшихся с комодом.
— Осторожно, осторожно! — крикнул он мусорщикам, которые ссорились с продавцом ярких птиц в тесных клетках. Он протиснулся мимо них, повернул за угол и довольно долго шел по улице, прежде чем снова заметил шляпку и светлые волосы. Он никогда раньше так не бегал, как в последние дни. За Молли, за золотарем, а теперь еще и за этой дамой. Это неудобно. Хотя ноги у него длинные, быстрыми они не были никогда.
К счастью, женщине быстро идти мешало платье, ей приходилось приподнимать юбки.
Дальше по улице, мимо сада Розенборг.
— Остановитесь! — попробовал он сказать, когда оказался поблизости. Так близко, что он мог видеть ее коричневую шляпку с цветами, вышитую шаль на плечах. Но она не остановилась, только побежала еще быстрее, пробежав перед дилижансом на полном ходу, так что и лошадь, и кучер встали на дыбы.