Она напоминала Прачку Марен, но не была похожа ни на проститутку, ни на прачку, ни на какую-либо другую плохо устроившуюся в жизни женщину. Она была хорошо одета и обута. К тому же улицы не были ей знакомы, как родной дом, и она скорее выглядела на них как испуганная, загнанная лисица. «Я просто хочу поговорить с вами», — захотел он крикнуть ей, но не смог, мучимый одышкой.
Его задержала четверка лошадей с тяжелым грузом из бочек, которой нужно было проехать, и он опять упустил ее из виду. Он поспешил в переулки, названий которых не знал. Запыленная мостовая пахла куриным навозом и рыбьими потрохами, здесь заготавливали треску. Он почти поравнялся со сторожем, который крикнул ему в спину, какого дьявола здесь творится, но Ханс Кристиан только бежал дальше.
Теперь он видел очертания женской шляпки в дальнем конце небольшого переулка с дверями по обе стороны, вплотную расположенными друг к другу. Он прокрался по проулку, мимо деревянных ящиков и бочек, досками с ценами на товары, обломками уличного прилавка продавца мелких товаров.
Она остановилась у двери и быстро повернула голову в его сторону. Их взгляды быстро встретились, и она проскочила в дверь и захлопнула ее за собой.
— Остановитесь, вы должны остановиться! — сказал он, хрипя, и чуть не упал на пьяницу, который крался вдоль стены.
Он бросился к двери.
— Эй, там! — окликает его городовой, мимо которого он пролетел мгновение назад. Он стоял в конце переулка. — Выйдите на свет, чтобы я вас видел.
Ханс Кристиан неохотно повиновался, и городовой направился прямо к нему. Ханс Кристиан не хотел оставлять погоню, но не мог рисковать быть задержанным. Если бы только на этой двери был номер, но его не было. На самом деле номеров не было ни на одной двери, и все они выглядели совершенно одинаково, той же формы, того же цвета, с теми же дверными ручками. Только мусор, грязь и спящие пьяные отличали одну дверь от другой, но это отличие было видно только ночью.
— Я сказал, выйдите вперед! — крикнул городовой. Это был громкий бас человека, который привык к подчинению и легко сломает пару ребер или длинный нос, если это потребуется.
Что делать? Ханс Кристиан осмотрелся вокруг. Вот. Белый камень, игрушка нищего ребенка. Он поднял его вверх, пока сторож к нему шел. Он поднял камень и нарисовал большой крест в мягком дереве той двери, что была ему нужна. Он придет сюда опять завтра с Молли и посмотрит, смогут ли они разговорить эту женщину. Когда он убедился, что крест достаточно заметный, он поспешил прочь от сторожа, который выкрикивал что-то за его спиной. Он петлял вокруг мужчин, которые делали ставки возле переполненной таверны, и смешался с толпой, которая как раз в этот момент покидала представление в маленьком танцевальном театре на улице Сторе Конгенсгаде.
Только когда он достиг другой стороны Готерсгейда и смог пройти мимо городового в обычном темпе, он почувствовал, что волнение в его теле немного утихло.
Это была она.
Та, что лежала мертвой в грязи, он был в этом уверен. Хотя, конечно, этого не могло быть. Человек не может быть одновременно и тут и там, живым и мертвым, прачкой-белильщицей и элегантной дамой в шляпке и длинном платье. Но все же.
Что-то тут не так, подумал он. Странное чувство, которого у него никогда раньше не было. Что все это слишком для него. Две убитые женщины, с самым женственным, что у них было, отрезанным и пришитым друг другу. А теперь одна из них восстала из мертвых.
Либо так.
Либо у Прачки Марен был двойник, сестра-близнец, похожая на нее как две капли воды. И так или иначе она — ключ к разгадке.
Глава 23
Похоже на ларец с драгоценностями с далекого Востока, но содержимое совсем иное. Ящичек покоился в руках мадам Кригер, и она почувствовала себя спокойно и уверенно в том, что палец мальчишки в ящике произведет впечатление на его отца. Она сначала думала вложить палец в само письмо, но потом решила, что лучше будет так.
Сначала письмо и предложение встретиться.
Потом палец, чтобы убедить доктора в серьезности своих намерений. В любом споре нужно доказывать, что у тебя есть воля к победе. Она многому научилась. В борьбе все решается до ее начала.
— Господин, — ответил консьерж, поднял шляпу и позволил ей пройти, по улице и в сад. Ее маскировка работала, это хорошо. И место выбрано тщательно. Толстые решетки между улицами и морем дают хороший обзор, так что мадам Кригер отлично видела, идет ли кто-нибудь.
И вот она его видела, он шел под молодыми деревцами. Доктор сверялся с карманными часами. Когда время приближалось к пяти, он начал беспокоиться. Ровно в пять он начал ходить туда-сюда по гравийной дорожке. После пяти он снял свою шляпу и промокнул лоб, потный от страха.
Мадам Кригер выжидала время, используя его, чтобы убедиться, что он один. И это он, она была в этом полностью уверена. Жены с ним не было, полиции тоже. И он не нанял пару помощников, чтобы они спрятались в кустах. Маловероятно, что это те, кто играет в подкову вокруг железной палки, воткнутой в траву. Нет, три женщины в светлых платьях в компании двух мужчин, которые слишком довольны и заняты женщинами, что вряд ли имеют с врачом что-то общее.
— Беньямин, — сказала она и приблизилась к решетке, которая разделяла их.
Сначала он никак не отреагировал. Он совершенно не привык, чтобы его называли просто по имени.
Она сказала это еще раз, громче:
— Беньямин.
Он повернулся и посмотрел на нее. Очень удивился, что встреча пройдет подобным образом. С решеткой между ними. Он осмотрелся и подошел ближе.
— Это вы! — сказал он и схватился за решетку, как будто хотел ее убрать.
— Я был на всех ваших лекциях, а вы заметили меня только сейчас.
— Где он?
— Тихо, — сказала она, довольная тем, что этот велеречивый человек молчит. Она протянула ему шкатулку сквозь решетку.
Он посмотрел на нее. Долго. Как будто почувствовал, что содержимое обеспокоит его. И открыл.
Сначала он закричал. Как и его сын. Доктор кричал и кричал. Затем крик перешел в хрип, сдавленное рыдание.
Один из мужчин подбежал к ним. Это был один из тех, кто играл в стороне.
— С вами все в порядке? — спросил он.
Мадам Кригер бросила на доктора взгляд.
— Да, — сказал врач и вытер себе рот. — Все хорошо.
— Вам нужна помощь?
— Оставьте нас в покое, — сказал врач.
Сначала мужчина удивился, потом плюнул в траву, повернулся и пошел назад. Мадам Кригер увидела, как он обратился к остальным, к женщинам в их компании. Пришел на помощь и был оскорблен каким-то евреем.
— Это подло, это не по-людски, — прошептал врач. — Мой сын ничего не сделал. Отпустите его, и мы все обсудим.
— Я просил вашей помощи. Вашей милости, — зашипела мадам Кригер. — Но вы не захотели. Вы не слушали.
— Он умрет, если не получит моей помощи, — сказал доктор.
— Нет, он умрет, если я не получу вашей помощи.
— О Исак, мой принц. — Врач спрятал лицо в платок.
Звук его плача устранил последние сомнения у мадам Кригер. Желание защищаться пропало у врача. Он сдался и поэтому проиграл. Он больше не сможет ни о чем думать, кроме как вернуть своего сына. Живым.
Врач убрал платок и посмотрел на нее.
— Что я должен сделать? Вам нужны деньги? Я могу достать деньги, достать золото, только скажите, чего вы хотите.
— Мне не нужны ни ваши деньги, ни золото.
— Это из-за того, что мы евреи? Поэтому?
— Нет, — ответила она. — Дело совершенно не в этом. Отныне вы будете делать все то, что делаете обычно.
— Я не могу. В моем доме все смешалось. У моей жены вчера был нервный срыв. Я не могу работать. Мы ищем его повсюду.
— Расскажите жене, что ваш сын в безопасности. У меня. Все хорошо. Он будет дома через неделю. Если вы сделаете то, что я скажу.
— И что же это?
Мадам Кригер посмотрела вдаль через решетку, к ним подходило два человека. Пара грубых мужчин в шлемах. Это полиция?
— Вы рассказали кому-то еще о нашей встрече? — спросила мадам Кригер.
— Нет, никому, — испуганно сказал врач.
Все же что-то подозрительное было в этих двух мужчинах, в том, как они шли, как будто они что-то скрывали и пытались выглядеть расслабленно. Она двинулась в противоположном от них направлении.
— Вы уходите? — Врач пошел вдоль решетки с другой стороны. — Позвольте мне увидеть моего мальчика. Прошу вас. Разрешите перевязать ему палец. Я сделаю все, о чем вы попросите.
— Заберите палец с собой. И ждите, пока я пришлю вам весть.
Врач в ужасе посмотрел на мадам Кригер.
— Как вы можете это сделать? Что я сделал?
— Ничего, — сказала мадам Кригер и остановилась ненадолго. — Я осмелюсь сказать, что восхищаюсь вами. Вы показали мне, что возможно все. И теперь пришло время показать это всему миру. Оставайтесь здесь. Не идите за мной. Если со мной что-то случится, ваш сын умрет.
— Мой сын. — Врач снова заплакал и упал на колени.
— Используйте время ожидания, чтобы потренироваться.
— В чем?
— В том, о чем мы говорили, — раздраженно сказала мадам Кригер. Некоторые люди думают только о себе.
— О чем… о чем мы говорили?
— О моей сестре. О том, чтобы дать ей новую женственность. Помочь ей стать тем, кто она есть, тем, кем она является в глубине души.
Мадам Кригер перешла улицу. По Дроннингенс Тверь-гаде[33], оборачиваясь перед каждым углом, чтобы убедиться, что ни доктор, ни кто-либо еще не следует за ней.
Наступал вечер. Сторожа зажигали фонари, и торговцы с площади Конгенс Нюторв собирались домой. Деревья на главной улице сгибались под тяжестью зеленых каштанов, подсвеченных в сумерках.
Она почувствовала прилив счастья от того, что ее план удавался. У нее был доктор, у нее был мальчик в качестве страховки, теперь ей не хватало только женщины. Модистки принцессы. Той, что должна была быть в распоряжении мадам Кригер с самого начала.