— Мой отец болен, он на смертном одре, — сказала женщина. — Болезнь легких.
Принцесса быстро помахала веером себе под носом, словно эти слова сами по себе были заразными.
— Он долго болеет? Мне кажется, я это и раньше уже слышала. Это же не может быть так серьезно, чтобы вы сбегали с представления?
Модистка подтолкнула спину принцессы вперед и затянула шнуровку. Принцесса издала стон, когда из нее выдавили весь воздух.
— Нет, — сказала модистка. — Этого не повторится снова.
Молли не смогла больше выжать ни капли из своей тряпки. Она боялась, что камеристки начали ее подозревать. Она увидела на столе тонкую вазу. Пока никто не видел, она вылила всю воду из вазы на ковер, чтобы у нее было дело в этой комнате. Тем временем она наблюдала, как модистка клала подушку на зад принцессы и прикрепляла кринолин. Значительная нижняя часть оказалась больше всех, что доводилось видать Молли. Она походила на клетку, прикрепленную к телу, и Молли благодарила судьбу за то, что ей не приходилось так одеваться. Но все же она признавала, что зеленое платье красивое и впечатляющее.
Одна из других горничных встала в дверях и сделала Молли знак, но Молли в ответ показала на пол. Она попыталась сказать, что еще не готова. Горничная раздраженно пожала плечами и ушла. Только бы она не привела инспекторшу. Может случиться скандал.
— И вы пойдете со мной на маскарад, — сказала принцесса. — Разве нет молодого человека, о котором вы думаете?
Фрейлины дружно опустили глаза.
— Но кто это будет, ваше королевское высочество? — спросила модистка, пока украшала лентами прическу принцессы.
Молли дошла до последнего окна, но воды больше нигде не было, как и других ваз поблизости.
Девушка показалась в дверях и протянула модистке записку. Та прочитала то, что было там написано, спрятала в складках платья и мгновение спустя продолжила заниматься лентами, а затем подалась назад и осмотрела волосы принцессы.
— Вы должны извинить меня, ваше королевское высочество. Меня просят подойти к ткацкой мастерской. Если вы позволите.
— А что с моими перчатками? — спросила принцесса.
— Еще слишком тепло для перчаток, ваше королевское высочество, и вы никогда не носили их с тем же очарованием, как сейчас.
Кисловатое очарование модистки не прошло мимо чуткого носа принцессы незамеченным.
Возникла новая пауза. Принцесса была недовольна самовольностью модистки, но все же была польщена. Наконец она кивнула и оглядела модистку, прошедшую мимо нее к двери и исчезнувшую в соседнем зале. Молли сделала перед принцессой глубокий реверанс и вышла вслед за ней.
За дверью она почувствовала одышку. Напряженный голос, проникавший из-за двери, казалось, высосал весь воздух из комнаты. Прошлым летом ходили слухи, что принцесса приказала посадить молодого человека в тюрьму и пытать его за то, что он послал ей непристойный взгляд, когда после обеда она проезжала Мадсенс Ганг. В принцессе таилась скрытая сила, она была зла, как гадюка, которая терпеливо ждет перед тем, как совершить бросок.
Молли, старательно избегая инспекторши, последовала за модисткой, которая бежала по залам, приподняв юбки платья, а затем бросилась на черную лестницу. Несколько раз Молли чуть не упала на скользких ступеньках и сверкающих полах, чуть не упустив модистку из виду, но успела схватиться за перила и заметить, как она вбежала в подвал, в котором располагалась кухня.
Ткацкие мастерские были в другой стороне, насколько уже было известно Молли.
Почему она солгала? Зачем ей нужно в кухню?
Молли не смотрела наверх, проходя мимо людей, пытаясь выглядеть занятой делом. Она пыталась найти хорошее объяснение, что она делала в залах королевской костюмерной. Но никто ее не спросил, и только одна из камеристок бросила в ее сторону недружелюбный взгляд.
Молли быстро проходила комнату за комнатой со скатертями, блюдами и подсвечниками на больших полках. Несколько горничных натирали до блеска столовое серебро, а слуга бежал, держа вина в бутылках. Она заметила блеск золотого платья модистки в конце кухни. Небольшая кучка поваров держала чан с тушей огромного животного, пекарь месил тесто, и мука разлеталась, как облако. Молли схватила блюдо с яблоками, грушами и какими-то красными колючими фруктами, которые она не знала. Оно послужит ей алиби. Рядом повар ругал поваренка на чем свет стоит. Он вцепился в него что было сил, тряс за плечи и называл подсвинком, а другие повара при этом ухмылялись и били по чанам.
Молли толкнула какую-то дверцу локтями и вышла на лестницу, которая вела в большой рыцарский зал. Он был пуст. Раздался какой-то скрип. Она как раз успела увидеть модистку, казавшуюся просто золотой вспышкой, исчезавшей за дверью, спрятанной за большой картиной, до того, как дверь встала на место. Она уже слышала об этой двери. Что там есть секретная лестница. Das geheimliche Treppe[43]. Так его по-немецки называли другие девушки. Молли не знала почему, если не брать в расчет, что немецкий считался всегда лучше датского, даже на Улькегаде. Она убрала блюдо и взялась за дверную ручку. Маленькая лестница, почти у же, чем плечи Молли, поднималась куда-то вверх, в темноту. Секунду она постояла и послушала. Затем дверь скрипнула, потом шаги и голоса.
— Тебе не следовало сюда приходить, — сказала модистка.
Молли была ошеломлена. Вначале она подумала, что ее раскрыли.
Затем раздался другой голос, мужской.
— Я делаю только то, что считаю нужным. Как и ты.
— Черт меня дери, если я лягу с тобой там, в этом странном месте, — сказала модистка.
Молли осторожно поднялась вверх по лестнице. Она видела только мерцающий свет сальной свечки на чердаке. Она попыталась понять, что это был за мужчина. Солдат, слуга?
— Я не буду сидеть, пялиться на тебя и ждать, я заставил их привезти меня в город пару дней назад. Они делают то, о чем я их прошу. Ну иди же сюда, глупенький фазанчик, — сказал мужчина.
Раздался звук, как будто что-то тяжелое упало на пол и покатилось. Возможно, железный горшок.
— Ты идиот. У нас кто-то на хвосте. Она кое-что знает, я в этом уверена, — сказала модистка.
Молли подалась вперед, осторожно, стараясь не дышать глубоко.
— Вильгельмина, ха, — сказал он. — Она не видит ничего дальше своего напудренного зада.
Молли сделала еще один шаг. И еще два. Теперь стало хоть что-то видно наверху, на чердаке.
— Нет, перестань, отпусти меня, — прошипела модистка. — Я серьезно. Кто-то следил за мной. Недавно. На улице.
Звук какого-то упавшего предмета, бокала или фарфорового блюда.
— Таковы уж мужчины. Таков наш род. Все они одинаковые. Они хотят тебя. Я хочу тебя. — Он высосал из чего-то сок. — Попробуй вот это, иди сюда.
Звук удара, пощечины. И еще одной. Молли застыла.
Оплеухи здесь раздавались чаще, чем на Улькегаде.
— Перестань. Нет никакого другого мужчины, который меня хочет. Это был другой мужичок. Высокий и тощий. Как огородное пугало. Он шел за мной, бежал за мной.
Голос мужчины зазвучал жестоко.
— Ты же никому не сказала, правда? Ни своим маленьким подружкам? Ни тетушке? Тебе могут и голову отрубить к чертям.
— Ты дурак? Ты думаешь, что я дура? Никто ничего не знает.
Молли пыталась что-то понять по тону голоса. Это игра? Это все серьезно? Они разговаривали как дети. Ей казалось, что она узнавала кого-то в мужском голосе, он уж точно захаживал к проституткам. Совершал преступления. Жажда, которую было невозможно сдержать. Жесткий кол в тесных брюках.
— Помни, что карандаш не должен ничего писать в твоей книжечке, — сказал мужчина.
— Что ты об этом знаешь? Ты был в моей комнате? Ты его читал?
Голос модистки был преисполнен истинной ярости.
— Да пиши ты любую чушь, какую пожелаешь, Юханна. Пиши обо всем. О своих маленьких подружках и походам по театрам. Что ты на меня взъелась? Только об этом не пиши. Никаких сладких признаний, никаких романтических рассказов.
— Да и ты не больно-то и рыцарь, — заметила модистка.
Молли осторожно поднялась еще на ступеньку. На предпоследнюю.
— Я охотник, а ты мой фазанчик, — сказал он.
Что-то с треском порвалось.
— А, черт бы меня побрал, — сказала модистка.
И еще одна ступенька.
Теперь Молли все видела через щель в полу. Утиные бедрышки и запеченные яблоки были разбросаны повсюду. Модистка лежала на животе на столе с оголенным задом, открытым ко всему. Мужчина стоял над ней с салфеткой вокруг шеи и ножом и вилкой в одной руке, пытаясь расстегнуть брюки.
Модистка переползла через стол и стала кидаться в него капустой и фруктами, утиным крылышком и куском красного мармелада, который сполз по его лицу на белую рубашку. Он был большим, круглым мужчиной. Толстые пальцы унизаны крупными перстнями. Он выглядел почти счастливым.
— Мой фазанчик, — ухмыльнулся он и потянул ее за ногу, так что она поскользнулась на столе, закинув ноги в сторону. Он прижался ртом к ее заднему отверстию и выдохнул. Она закричала и стала лягаться обеими ногами.
— Ну лежи же тихо, — сказал он, взял теплый соус и вылил ей на ягодицы, отчего она взвыла и перевернулась, теперь с утиным остовом в руке, который она швырнула в него. Он сумел увернуться, но она соскользнула на другую сторону, схватила белое блюдо, и вино, клюквенный кисель, остатки капусты, жаркого и слив так и полетели во все стороны.
Молли пришлось скрыться в лестничном проеме, чтобы модистка вдруг ее не заметила, но вместо этого они начали гоняться друг за другом вокруг маленького стола. Мужчина все еще в спущенных до колен брюках топал так, что пол трещал и прогибался. Он прижал ее к стене и рванул платье, так что одна грудь выпала из корсета, обнажив темный, напряженный сосок. Она взяла его за пенис.
— Я хочу видеть, как ты это сделаешь, ты это понимаешь? — спросила она.
Он посмотрел на нее, на ее распущенные светлые волосы, точь-в-точь как Ханс Кристиан, когда рисовал ее портрет, а затем оттолкнул ее.