Мадам Кригер выскользнула за дверь, вышла в коридор и направилась к главному выходу, никого не встретив. Все тело ощущалось странно, словно она почти не могла идти, почти заваливалась в сторону, периодически задыхаясь. Она вышла наружу. К своему ужасу, она увидела, что Бред-гаде полна людей и экипажей, несмотря на сильный дождь. Солнце еще не встало. Она поспешила слиться с толпой, пока никто не заметил ее в дверях. Она в первый раз приблизилась к Большой Королевской улице и заметила какую-то спешку. Движение вышло из-под контроля, лошади пустились рысью, люди безрассудно пересекали улицу, два мужчины в полосатых костюмах стояли над лежавшей на земле коровой и топтались по ней. Женщина, тоже в полосатом костюме, прыгнула головой вперед в бочку с горячительными напитками, пока торговец громко ругался последними словами. Мадам Кригер почти подошла к Пиннсвинегаде[55] и повернула за угол. Она слишком поздно обнаружила двух городовых, стоявших под козырьком, защищавших их от дождя. Она спряталась под шляпой и обошла его с краю.
— Остановитесь, — закричал один из них. — Куда вы идете?
Она повернулась, готовая пуститься в бег.
— Я как раз возвращаюсь домой с праздника для офицеров в Амалиенборге. Я устал, и мне пора домой, — сказала мадам Кригер, показывая на улицу. Это движение отозвалось болью во всем теле. Как будто в грудную клетку засадили острый крюк и пронзили насквозь. Она была довольна своим ответом. Праздник в замке обозначал, что она была знатной персоной, может, даже другом королевской семьи. Кто будет чинить ей препятствия или допрашивать ее?
— Приношу свои извинения, господин, — сказал городовой и подошел к ней. — Девки опрокинули повозку с элем и крабами в рассоле. Вам нужно немного подождать, и тогда вы сможете пройти по этой улице.
Мадам Кригер могла различить толпу людей, спорящих и ругающихся, в то время как чайки слетались к источнику еды и вопили.
— Откуда пришли все эти люди? — спросил он, не желая получить ответ.
— В больнице случился пожар. Неизвестное лицо выпустило всех душевнобольных мужчин и женщин на улицы. Нас только что выбранил какой-то человек, веривший, что это было дело рук гугенотов, захвативших Копенгаген. Нападают на женщин и детей, теперь никто не в безопасности.
— Я пройду мимо. Спасибо за совет, городовой.
— Удачно вам добраться до дома, господин офицер, — сказал второй городовой. Затем он передумал и крепко схватил ее за руку. — Все хорошо?
— Да, — ответила она. Ее губы затряслись от боли.
— У вас кровь, — сказал городовой.
Она посмотрела вниз на себя. Она боялась увидеть кровь, просочившуюся через платки и рубашку. Но там ничего не было.
— Что произошло? — Городовой показал на офицерскую сумку, которую она перекинула через плечо. Посреди сумки расплывалось большое красное пятно.
— А, да, это не моя, — объяснила она. — По дороге в замок мне пришлось прекратить поножовщину в Нюхавне. Молодому матросу пришлось защищаться от ножа. Я попытался помочь, но мне пришлось отойти в сторону.
— Сборище сброда, — посетовал городовой, качая головой. — Нам здесь все время приходится предупреждать добропорядочных граждан о том, что им нужно запереть двери и не открывать незнакомым.
— Да, беда одна не приходит, — сказал второй городовой и посмотрел на облака и дождь, на время переставший их поливать.
Она отодвинула шляпу и собиралась уже пройти на Боргерсгаде. Но что-то в словах городового удивило ее.
— Что вы имеете в виду? — спросила она.
— Вы, скорее всего, должны знать, если вы пришли из замка, — ответил городовой. — Люди говорят, что молодой принц вырвался из своего изгнания и показался на празднике для офицеров. Да, должно быть, это досужие сплетни, но это не в первый раз, когда мы слышим о том, что принц пришел в компанейское настроение.
— Я этого не заметил, — ответила мадам Кригер. Одни разговоры, касавшиеся принца, утихомиривали боль внутри нее. И еще в сердце. Ее принц. Если бы он только сейчас ее увидел, понял, что она сделала для него.
— Его величество сразу пришел в ярость. Теперь он сошлет своего зятя в Исландию. — Городовой покачал головой. Мадам Кригер не знала, что было виновато в этом больше: поведение принца или решение короля.
— В Исландию? — спросила мадам Кригер. — Как же так?
Первый городовой перебил их:
— Мой брат стоит на Главной заставе. Он говорит, что королевский фрегат будет здесь после обеда. И принц взойдет на его борт.
Мадам Кригер почувствовала, как кровь отлила от головы. На мгновение оба городовых в ее сознании превратились в две небольшие булавки. «Это никуда не годится, — подумала она. — Это не должно было произойти».
— В Толдбоден? — спросила она, пытаясь скрыть отчаяние.
— Квестхусбруен. «Вечерняя звезда» уже готова к отплытию.
«Вечерняя звезда», — подумала мадам Кригер. Это должен быть знак. Это был тот самый корабль, на котором она и принц встретились в первый раз.
— Мне нужно домой, доброго вам дня, — сказала она и поспешила прочь, не дожидаясь ответов городовых.
Идти было сложно. Как будто ее резали острые ножи и кололи иглы при каждом шаге. И ничего не было хуже, чем эта новость о принце. Она не сдастся. Как только принц поймет, на что она пошла ради него, все изменится. Они будут вместе в море, где все началось. На «Вечерней звезде». Они начнут путь в счастливое будущее.
Глава 8
До того как они отправились в Нюбодер, им пришлось поручить Крошку Мари Саломине. Та была пьяна, когда они нашли ее в трактире на Улькегаде. Ханс Кристиан ждал снаружи, пока Молли упрашивала старую проститутку присмотреть за Мари, может быть, достать ей где-то миску каши. Ханс Кристиан понимал, что Молли была недовольна подобным выходом из ситуации, но перспектива встретиться с убийцей, держа за руку Мари, была еще более неприятной и пугающей. Трактирщица одолжила Хансу Кристиану рубашку и пару брюк, оказавшихся ему коротковатыми, и он смог сбросить с себя прожженную и пропитавшуюся потом робу душевнобольного. Город был более шумным и опасным, чем обычно. Они лавировали между расколотыми бочками, разбитыми тачками и повозками. Церковные колокола звонили, и со всех башен доносились крики. Сумасшедшие нападали на рыбачек по дороге на рынок, бросали камни во взрослых и детей и во всех, кто показывался у них на пути. Несколько мужчин сидели на статуе рыцаря на Новой Королевской площади и вопили, что скоро подъедут паровые машины.
Ханс Кристиан и Молли повернулись на Готерсгаде.
— Так что мы знаем, что он офицер, — вспомнил Ханс Кристиан, мучаясь одышкой. — И что его фамилия начинается на К. И что у него есть отметина на левом безымянном пальце.
— Нет никакой уверенности в том, что он дома, может, он ушел, как он обычно делал, на этот раз с модисткой, — сказала Молли и остановилась.
Ханс Кристиан быстро затащил Молли в ворота. Табун выпущенных на волю душевнобольных пробежал мимо них, лупя по всем предметам и людям и вдребезги разбивая стекла и товары у лавки мелкого торговца. Ханс Кристиан закрыл Молли собой, пока стадо не исчезло.
— Ты права, — сказал Ханс Кристиан. — Но нам нужно это проверить.
Они пересекли улицу и пошли по Адельгаде.
— Что мы теперь будем делать? — спросила Молли, когда они остановились у входа в офицерский квартал.
Ханс Кристиан всегда хорошо запоминал названия улиц. Лёвестреде[56], Нелликестреде[57], Тюльпанестреде[58]. В тот момент они стояли на Пиннсвинегаде, где деревья были увешаны выстиранным бельем, а флаг на вершине высокого флагштока слабо трепетал в почти безветренном утреннем воздухе. В большинстве небольших домов в окнах и дверях стояли обеспокоенные женщины и дети. Свинья хрюкнула и забежала за угол.
Они чуть не потеряли направление на улицах. Здесь было много домов и много дверей.
— Мы не можем ходить здесь и повсюду стучаться, — заключил Ханс Кристиан.
— Подожди, — сказала Молли и показала вниз, в подвал. Это была таверна. Лавка хлебных крошек — гласила покосившаяся табличка над дверью. Запах самогона и хлеба просачивался через наполовину открытую дверь. — Я зайду внутрь и спрошу, знает ли кто-то офицера, фамилия которого начинается на букву «К».
Ханс Кристиан ждал снаружи. Некоторые вещи лучше получаются у женщин, например, разговаривать с пьяными матросами в трактире, не опасаясь, что тебя побьют. Другие вещи лучше получаются у мужчин. Просто Ханс Кристиан никогда не чувствовал, что у него что-то получалось. Или он был тем самым человеком, которым воздают честь и кладут цветы к памятнику на площади родного города. Его вид был слишком нелепым, а любопытство слишком шумным. Он часто изучал собственные пальцы и думал, что их силы достаточно как раз для того, чтобы держать перо. Они не были предназначены для того, чтобы выбивать шкуры, пришивать подошвы или наполнять порохом толстые оружейные стволы так же, как это делал его отец. В окнах трактира он мог видеть Молли. Ее баснословная легкость сходиться с другими людьми почти заставляла его ревновать. Может, он и умел разговаривать с вещами и дурачками, но несколько раз ему бы явно больше пригодилось умение разговаривать с людьми.
— Мне дали три имени, — сказала Молли, вырвав его из его потока мыслей. — Но, может быть, есть и еще, они могли и забыть кого-нибудь. А может, они и знают не всех. Они написали список с именами и адресами. — С этими словами она протянула Хансу Кристиану записку.
— Кригер, Карлсен и Кронборг, — прочитал он. — Первый из них живет в доме номер двадцать три на Ревегаде[59]. Это одна из тех улиц, мимо которых мы прошли.
Они завернули за угол и прошли по улице. Ревегаде оказалась маленькой и окаймленной тощими березками.