акова площадь Вашего подземного garazha (можно представить муки не только компьютера, но и mr. Berthapd, когда те силились понять, что это такое)?
С уважением, Андрей Krylnicov».
Да-а… Кряжин отвалился на спинку кресла, она скрипнула, и он посмотрел на старуху. Но той до устремлений следователя не было дела. Ее поразил глубокий и здоровый сон.
Да, Крыльников вряд ли сумел бы въехать в Штаты, не познакомившись с ФБР и их налоговой службой. При условии, что в США вызывает подозрение любой, кто имеет в бумажнике больше ста долларов наличными, Андрей Николаевич, готовый выложить четыре миллиона долларов на стол чикагского домовладельца, рискует потерять уважение самого хозяина дома. Кряжин больше чем уверен, что Бертхард сразу по получении этого письма отнес его в полицию. Бертхард лучше стукнет, чем быстро продаст дом. Он же не русский парень. А в Москве, говорят, можно прийти с двадцатью миллионами в пяти чемоданах, положить на стол директора риэлторской фирмы и купить жилплощать с видом на окна спальни Президента.
Вот так и попадают некоторые в обьятия ФСФМ. Иметь на счету десять миллионов долларов – не преступление. Вопросы обязательно зададут, но, раз деньги у тебя находятся на счету, ответы у тебя готовы. Другое дело, когда ты приносишь десять миллионов в банковских упаковках, напоминающих брикеты мороженого, и вываливаешь на стол. Это свидетельствует только о том, что эти деньги дома никогда не имели. И, если у тебя не было их на счету, тогда откуда ты их взял, да еще в таких количествах? Вот это вопрос, ответ на который придется как следует обдумать.
Итак, Крыльников хочет купить этот дом в Чикаго. И, судя по дате составления документа, он интересуется условиями этой сделки за пять дней до того, как в «Олимп» прибыла возглавляемая им же следственная группа. Ай да вещдок!
Кряжин поднимался с кресла так, словно его тянули силой. Желание ознакомиться с результатами переписки и остальными документами было столь велико, что он даже забыл, где находится и в какую минуту. В любой момент в комнату могли начать ломиться по причине оставленного в ней шарфа, и тогда пришлось бы открывать. Выключить компьютер Кряжин, конечно, успел бы, но хорош был бы он, запертый в кабинете со старухой на диване.
Повернув ключ в замке, он осторожно выглянул в образовавшуюся щель и покинул комнату.
Еще несколько шагов – и он в кухне, на прежнем месте…
Глава восемнадцатая
Молчание в кабинете Смагина длилось никак не меньше трех минут. Собеседники закуривали, ходили по кабинету, возвращались к пепельнице и, казалось, находились в растерянности оба. Первым, как и должно было случиться, тишину нарушил начальник Управления. Вернувшись за стол, он решительно смял сигарету в хрустале и поправил на плечах форменный китель.
– Я все понял, Иван Дмитриевич. Но ты мне скажи, кто убил Крыльникова?
– Представления не имею.
– Очень хорошо, – вынув из кармана пластик жвачки, Смагин сунул его в рот, а фантик себе под ноги, в урну. Следователь приметил это и тут же понял, зачем нетерпимому к молодежным привычкам Смагину понадобился «Дирол». Генеральный то бросал курить, то снова начинал. Вместе с ним были вынуждены оставлять дурную привычку и вновь к ней возвращаться все, кто входил в непосредственный контакт с прокурором. Когда тот отвергал курение, он становился настоящим деспотом и приверженцем здорового образа жизни. Когда закуривал, курительные комнаты на Большой Дмитровке снова начинали функционировать. – Я, по-видимому, так и должен доложить генеральному, который убывает в Кремль на совещание: Кряжин понятия не имеет, кто совершил убийство заместителя главы столичной милиции.
– Я занимаюсь делом неделю, а вы хотите, чтобы я вам уже сегодня привел убийцу, – возразил на несправедливые претензии Кряжин. – Я же не сказал, что и в дальнейшем не буду иметь представления.
– Что по Гаенко? – Смагин устало размял веки и потянулся к сифону. – Кажется, пока это единственный кандидат в подозреваемые?
– В подозреваемые на причастность к убийству двоих людей Ресникова в офисе казино, – ответил Кряжин, укладывая документы обратно в папку. Папка взвизгнула замком, и следователь добавил: – Быть уверенным в том, что это Гаенко застрелил Крыльникова, у меня пока нет никаких оснований.
Последний вопрос был о четырех миллионах, и Кряжин окончательно разочаровал начальника, выдав тот же ответ, что и на вопрос об убийце полковника.
– В общем, если подытожить, то на данный момент у нас нет ни имени убийцы, ни четырех миллионов. Ничего, что касалось бы расследуемого тобой дела.
– Неправда, – резко возразил советник. – У меня есть все, что касается дела! Материал Крыльникова в отношении «Олимпа», задержанные. А это половина того, о чем я мечтал, когда получил от вас указание принять дело к своему производству.
В обед, за полтора часа до этого разговора, в кабинете начальника Следственного управления раздался телефонный звонок.
Смагин, слушая своего «важняка», раздумывал, стоит ли Кряжину знать о разговоре, случившемся за девяносто минут до его появления. В конце концов Егор Викторович решил повременить. Следователь движется поступательно – кто бы думал иначе о Кряжине? – и вряд ли стоит его сейчас озадачивать тем, что происходит вблизи его устремлений. Но забыть самому этот звонок вряд ли получится, потому что речь в нем шла как раз о…
… – следователе, пытающемся представить картину таким образом, чтобы упростить работу тем, кто, ведомый идеей о приоритете достигаемых целей перед законом, пытается расстроить всю деятельность Высшей квалификационной коллегии.
– О чем вы? – опешил Смагин, слушая газетные выкладки из трубки, которую держал некто на Ильинке.
– Егор Андреич!..
– Я Викторович, – без агрессии поправил Смагин. – Викторыч, говоря вашим языком.
– Вы прекрасно знаете, Егор Викторович, какая кампания сейчас проводится в отношении квалификационной коллегии, – не беря на себя труд извиниться, продолжил некто. – Над российским правосудием нависла трагедия, и налицо попытки этих сил совершить над правосудием насилие. Попираются принципы беспристрастности и независимости, отныне коллегия будет избираться под диктовку…
– Вы что, думаете, я газет не читаю? – иронично прервал речь оппонента Смагин. – И что вы под темными силами в виду имеете, позвольте вас спросить? Президента России и Нижнюю палату, что ли?
– Я – тесть человека, который сейчас вынужден скрываться от следователя вашего ведомства Кряжина, поскольку уверен, что с ним собираются расправиться.
– Кто уверен? А кто собирается расправиться? Господин… Как вас?
– Кинереш. Юлий Сергеевич Кинереш.
– А-а, понятно. Вот и еще один герой этой истории… – пробормотал Смагин.
– Что вы сказали? Я не расслышал. – Выдержав паузу ровно в две секунды, господин с Ильинки продолжил: – Впрочем, неважно. Важно то, что я – член Высшей квалификационной коллегии судей от общественности. Мой статус как члена коллегии и как бизнесмена столь велик, что события, развивающиеся в отношении моего зятя…
Смагину надоело.
– Короче, господин Кинереш Юлий Сергеевич, что вам нужно от меня, начальника Следственного управления Генпрокуратуры?
– Мне кажется, что устремления Кряжина в отношении моего зятя Гаенко Игоря Викторовича – это часть плана по развалу ныне действующей Высшей коллегии судей. Но можете быть уверены, что есть еще в стране силы светлые… В общем и целом, Егор Викторович, мы не позволим вмешиваться в систему правосудия России!
– Это вам, действительно, кажется, – заверил старший советник. – И в общем, и в целом. Да, кстати. А с чего бы вдруг Игорю Викторовичу звонить вам и сообщать, что его преследует Генеральная прокуратура, если он ничего не совершал, а я, к примеру, сам впервые слышу о вашем Гаенко? Между тем от меня только что вышел Кряжин, и в ходе его доклада по расследуемым делам такой фамилии не значилось ни под каким предлогом.
Молчание затянулось. «Добивать так добивать», – подумал Смагин.
– Вы меня убедили, – сказал он, – господин Кинереш. Сегодня я попрошу Кряжина, чтобы он написал объяснение по всем имеющимся в его «черном списке» Гаенкам, и составлю отчет. Направлю успокоительное письмо вам и копию – в Администрацию Президента, на Старую площадь. А то вдруг и впрямь кто подумает, что мы вместе с темными силами пытаемся развалить принципы независимости и беспристрастности российского правосудия.
– Егор Викторович, вы меня неправильно поняли… Не нужно ничего никуда отправлять.
– Что-то я вас не пойму, Юлий Николаевич…
– Я Сергеевич!
– …то вы говорите, что мы с темными силами, то просите ничего не делать. Вам что нужно-то?
– Я просто хотел узнать, как обстоят дела с расследованием убийства замначальника ГУВД, – голос стал чуть-чуть отдавать хрипотцой.
– И в этой связи забеспокоились за судьбу своего зятя?
– Послушайте, Егор Петрович, вы меня снова неправильно поняли… Давайте представим, что этого разговора не было, ладно?
– Я Викторович. Очень хочется посмотреть на вас после того, как вы сейчас положите трубку.
И положил сам.
Да, машина заработала. Специфика дел Кряжина такова. Сложность их столь высока, а важность столь серьезна, что всякий раз, едва Кряжин начинает подходить к цели, силы темные и силы светлые, образуя одну силу, встают перед ним. Причем стоит ли удивляться тому, насколько широка география вмешательства следователя то в права одних, то в интересы других. Однажды Кряжин, расследуя дело об убийстве ректора одного из университетов Московской области, помешал правильному функционированию Федерального агентства по рыболовству. В другой раз, найдя похищенную жену председателя совета директоров крупной финансовой корпорации, чуть не угробил Министерство легкой промышленности. А три года назад, раскрывая серию кровавых проделок маньяка в Северном округе столицы, едва не сорвал пленарное заседание Социал-демократической партии России.