– Вот опубликуют, тогда и почитаете.
– Ну, когда это еще будет. Скажите, а у вас уже что-нибудь опубликованное есть?
– Разумеется! В областной газете периодически подборки моих стихов публикуют. А в прошлом году в издательстве вышел мой роман «Уроды».
– Почитать дадите? – снова спросила она.
– А вот это – пожалуйста. Книгу даже могу подарить. С дарственной надписью.
– Ой, спасибо!
– Только вот где мы снова встретимся? Ко мне, я так понимаю, вы идти отказываетесь?
– Мы хоть уже с вами и немного познакомились, но еще не настолько, чтобы я решилась пойти к вам в гости. Тем более вы сказали, что живете один.
– Когда это я вам такое сказал?
– Не мне, а вашей ученице.
– А-а! А вы где остановились-то?
– В каком-то общежитии. Там одно крыло под гостиницу выделили…
– А, знаю! Ну, так давайте я к вам приду. Принесу книгу, бутылочку винца. Поговорим, чтобы нам никто не мешал.
Достоевский обвел глазами полупустой зал. Жанна со своей напарницей обслуживали посетителей. Старые уходили, новые приходили. Он подозвал официантку, расплатился.
Они оделись, вышли на улицу.
– Ну, так как? Вы-то меня к себе приглашаете?
– Да, только давайте завтра. Сегодня уже поздно, я устала. Проводите меня до гостиницы.
– Конечно!
Она взяла его под руку, и они не спеша пошли по вечернему городу. Под ногами поскрипывал снег, над головами переливались бриллиантами звезды. Редкие фонари освещали дорогу.
– Только мне же завтра в первой половине в школу надо, на работу.
– Ну, так и мне нужно тоже кое-чем заняться. Я же все-таки в командировке. А вы, кстати, что преподаете?
– Русский язык и литературу.
– Ого! Это интересно. У меня мама тоже филологический закончила, да и я, собственно.
– Значит, мы коллеги? – улыбнулся Достоевский.
– Выходит, что так, – она в ответ тоже улыбнулась.
36
Порфирьев добрался до Семиреченска с большим трудом. Он впервые оказался за Уральским хребтом и представить себе не мог, что Россия может быть и такой: убогой, серой, заляпанной, разбитой, бездорожной и одновременно пьяной и веселой. Чертыхался про себя, ругая не столько Коваленко, загнавшего его в эту глушь, сколько самого хозяина корпорации – Карамазова. С другой стороны, он радовался тому, что наконец-то полностью самостоятелен в своих действиях и к тому же занимается любимым делом – сыском. Хотя сомневался в том, что какой-то иностранец, пусть и с русскими корнями, попрется в этот Мухосранск за какими-то бумажками.
Он без труда нашел нужный дом, вошел в подъезд, позвонил. Никто не открывал. Посмотрел на часы – четвертый час. Он знал, что Клавдия Петровна Достоевская работает почтальоном, а в это время они, как правило, уже заканчивают разносить почту. Значит, она должна быть дома. Хотя могла отойти в магазин или в гости к кому-нибудь. Он на всякий случай еще раз нажал на кнопку звонка. В ответ – снова тишина. Он уже собрался уходить, как открылась дверь напротив и оттуда выползла фигура в рваных трениках с оттянутыми коленками и ватнике, накинутом на не очень чистую майку.
– Мужик, ты к Клавке, что ль?
– К ней. Ты знаешь, где она?
– Дай на бутылку, скажу. А то жена, курва, деньги прячет, найти никак не могу.
Порфирьев хмыкнул, достал бумажник, хотел было сначала выдать несколько сотенных купюр, затем мысленно махнул рукой и вытащил пятисотенную. Протянул соседу, тот хотел было взять купюру, но Порфирьев в последний момент отнял руку.
– Так, где Клавдия Петровна?
– Так это, в больнице она. То ли с инфарктой, то ли с инсультой.
Порфирьев опешил: как так?
Он отдал купюру, но тут же спросил, подставив ногу под дверь:
– Адрес больницы подскажи.
– Так на закусь добавь.
– Мужик, там и на водку, и на закусь хватит, – кивнул он на купюру.
Тот глянул на пятисотку, тряхнул похмельной головой:
– Недалеко здесь, на Ленина.
Порфирьеву ударил в нос затхлый запах больницы, запах валерьянки, еще каких-то непонятных лекарств, а также непроветриваемый потный запах человеческих тел. Он никогда не считал себя брезгливым, да и многолетняя работа в милиции/полиции приучила его терпеть разные ароматы, но в данном случае у него едва не закружилась голова от всего этого, даже подташнивать стало. Постояв немного, привыкая, он, наконец, вошел в палату. Вообще-то в эту палату к тяжело больным пускали далеко не всех, но ему помогла корочка сотрудника Московского уголовного розыска. Когда он увольнялся из МУРа (не по своей воле), начальник отдела закрыл глаза на то, что он оставил себе удостоверение. Хотя оно уже и было просрочено, но кто смотрит на дату, когда тебе в лицо тычут полицейским удостоверением. Вот и главврач отделения не стал всматриваться в дату, когда Порфирьев объяснил ему, что он разыскивает опасного международного преступника, который убил уже нескольких человек. И есть вероятность, что именно этот человек и напал на гражданку Достоевскую.
– Клавдия Петровна еще в очень тяжелом состоянии. Больше пяти минут свидания с ней я вам дать не могу. Я не хочу, чтобы у нее повторился рецидив.
– Спасибо и на этом.
– Да, и постарайтесь не задавать ей вопросы, которые ей очень неприятны.
Порфирьев уже даже вышел из кабинета, но главврач его догнал в коридоре.
– И еще, товарищ майор. У нее после инсульта проблемы с речью. Иногда очень трудно понять, что она говорит. Хотя с ней и работает логопед, но все восстанавливается не так быстро.
– Я понял, спасибо.
В палате кроме тетки Клавы, лежало еще пять женщин. Возраст разный – от тридцати до шестидесяти. Почти у каждой возле кровати сидели родственники, в основном женщины. Лишь в самом углу у окна сидел парень с маленькой бородкой и залысинами, лет тридцати пяти. Глянув на женщину, рядом с которой он сидел, Порфирьев подумал, что это, вероятнее всего, ее муж.
Никого не было только у тетки Клавы. Медсестра сказала Порфирьеву, что она лежит в среднем ряду, слева от двери, поэтому он сразу к ней и направился. Посмотрев, не спит ли она, Порфирьев заключил, что женщина просто лежит с закрытыми глазами.
– Клавдия Петровна? – негромко позвал он.
Тетка Клава открыла глаза, глянула на того, кто стоял перед ней. Она пошарила рукой, пытаясь нащупать стул. Порфирьев понял ее жест, взял стул, сел рядом.
– Кто вы?
– Я из полиции. Я хочу у вас спросить…
– А что со Степой?
– С каким Степой? – не понял Порфирьев.
На лице тетки Клавы он разглядел некоторое раздражение. Он не мог понять, в чем дело. На выручку пришла женщина лет сорока, сидевшая у соседней кровати, где лежала ее мать. Она негромко произнесла:
– Степа – это участковый уполномоченный. Ее знакомый. Он изредка навещает тетю Клаву. И предупредил ее, чтобы она по делу покушения на нее ни с кем без его присутствия не разговаривала.
Тетка Клава открыла глаза и настороженно посмотрела на эту женщину. Вероятно, она не слышала, о чем та говорила, но ей был неприятен сам шепот, который ее раздражал. Порфирьев оказался в замешательстве. Продолжать ли спрашивать женщину или заняться розыском этого участкового Степы. И все же решил продолжить.
– Клавдия Петровна, я расследую преступления одного человека, который, возможно, и на вас напал. И хотел бы, чтобы вы подтвердили мне – это он или нет.
Порфирьев расстегнул молнию небольшой черной папки, но тетка Клава в это время закатила глаза и завыла. Порфирьев испугался, нервно повертел головой.
– Ей плохо! Нужно сестру позвать! – сказала все та же женщина.
Порфирьев кивнул, вскочил со стула и выбежал в коридор.
– Сестра! Там… Вас требуют…
Сестра тут же вбежала в палату и сразу поняла, в чем дело. Подошла к тетке Клаве, погладила ее по плечам.
– Успокойтесь, теть Клава. Укольчик сделать?
Тетка Клава молча кивнула. Сестра вышла из палаты, подошла к шкафчику, открыла стеклянную дверцу, достала одноразовый шприц, пузырек с раствором и недобро посмотрела на смутившегося Порфирьева.
– Я думаю, вам больше не надо сейчас с ней разговаривать.
– Да, да, извините. Я только зайду, заберу свою папку.
Он робко вернулся в палату, тетка Клава еще судорожно, но уже немного спокойнее подергивалась. Он подошел к стулу, на котором, выбегая, оставил свою папку.
– Простите! – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Выйдя в коридор, он облегченно вздохнул. Это был человек лет тридцати пяти, выше среднего роста и слегка полноватый для своего роста, с круглым и немного курносым лицом, но с удивительными глазами, которые, казалось, могли проникнуть вглубь человека. Мимо него уже со шприцем в руке прошла медсестра, но, едва за ней закрылась дверь, как тут же из палаты вышла та самая сорокалетняя женщина и окликнула Порфирьева, уже собравшегося уходить.
– Простите! Вы и правда из милиции… ну, то есть полиции?
– Да. Из самой Москвы. Я ищу преступника, который, возможно, и напал на Клавдию Петровну.
– В таком случае вам лучше найти этого участкового Степана и прийти вместе с ним. Он сможет ее разговорить.
– Спасибо. А где его участок и фамилию его не подскажете?
– Фамилию не знаю, а участок… Вероятно, по ее адресу и участок.
– В самом деле, – виновато улыбнулся Порфирьев, постучав себя по лбу. – Тут такая неожиданная реакция, голова перестала соображать.
– Бывает, – улыбнулась женщина и взялась за ручку двери.
Но тут уже Порфирьев ее задержал.
– Скажите, а к ней что, никто не приходит? Родственников нет?
– Видимо, нету. Мужа, говорят, она схоронила в прошлом году… Вот только этот Степа и приходил один раз.
Найти Степана для опытного сыщика оказалось делом несложным. И вот уже Порфирьев сидел в его кабинете и беседовал с рыжеволосым старшим лейтенантом по душам.
– Я бы хотел, старлей, услышать всю эту историю от начала до конца.
– Товарищ майор, моя вина, что с теткой Клавой такое случилось. Она ведь накануне меня предупреждала, что к ней в квартиру кто-то наведывался. Да я и сам видел, как замок в сундуке с мясом, то есть с петлями выдран. Да и так, по кое-каким приметам я это понял.