Профессор Мышкин, не ожидая подобного поворота, оказался в некотором замешательстве.
– Я вам что-то за это должен, Сергей Филиппович?
– Ну, если только благодарность, – снова улыбнулся Карамазов. – Вы разве не поняли, что я подарил вам эту рукопись. Я прочитал ее, восхитился, а дальше что? Буду хранить ее в сейфе, подальше от любопытных людских глаз? Нет уж! Пусть лучше она послужит науке.
– В таком случае директор нашего института пришлет на ваше имя благодарность за такой бесценный дар.
– Во! Вот эту бумажку я как раз смогу повесить на стенку, вон, рядом с теми грамотами, и буду перед всеми хвастаться, какой я хороший.
Он засмеялся, пожимая руку профессору, а тот, впервые за весь этот разговор, позволил себе улыбнуться.
– В таком случае, Сергей Филиппович, и у меня для вас есть сюрприз.
– Да ну? И какой же?
– К сожалению, я не знал, о чем пойдет у нас с вами разговор… Короче, хочу вам сообщить, что нашлась и вторая, большая часть рукописи романа «Каторжники».
– Правда?! Вот это, действительно, новость. Где она, если не секрет?
– Она у меня… точнее, в институте. Я с ней сейчас работаю. Но вам, если хотите, могу ее показать.
– Конечно, хочу! О чем разговор? И даже, если позволите, не просто посмотреть на нее, но и прочитать.
– Разумеется, и прочитать, только… – профессор замялся, не зная, как лучше это сказать, чтобы не обидеть Карамазова.
– Что только?
– Вы же понимаете, эта рукопись бесценна…
– Профессор, вы меня удивили. Вы хотели мне сказать, чтобы я с ней обращался, как с любимой женщиной?
– Да, да, что-то вроде этого, – улыбнулся Мышкин.
– А вы взгляните на эту рукопись, которая теперь в ваших руках. Неужели ей было со мной плохо?
– Извините, ради бога, Сергей Филиппович. Это я от чрезмерного волнения.
– Ничего, ничего, профессор. Я вас понимаю.
Карамазов вышел из-за стола, давая понять, что разговор окончен. Он проводил Мышкина до порога, и у самой двери они пожали друг другу руки. Но, открыв дверь, профессор вновь повернулся к Карамазову.
– Так, Сергей Филиппович, рукопись когда мне вам подвезти?
– Ах да! Чертова память! Держите связь через Кирилла. Кстати, через него можете и передать рукопись.
– Нет уж, позвольте мне лично ее доставить.
– Договорились!
44
Анна Сугробова вышла из института, о чем-то оживленно беседуя с пожилой сухощавой женщиной из своего отдела. У той в руках был, помимо женской сумочки, еще и пакет с продуктами. Они дошли до автобусной остановки, которая была на другой стороне улицы, и остановились. Женщина поставила продуктовый пакет на сиденье на остановке, еще сказала несколько слов Анне и, улыбнувшись, стала прощаться. Почти сразу же после этого показался автобус. Анна помахала коллеге рукой, снова перешла на другую сторону улицы по пешеходному переходу и уже направилась в сторону станции метро, когда ее кто-то окликнул. В задумчивости она даже не сразу среагировала. И только когда еще раз услышала свое имя, остановилась и оглянулась.
– Ну, ты даешь, Анюта! Я тебя зову, зову. – Василий подошел к ней с большим букетом цветов. – Привет! Это тебе.
– Ой, Вася, здравствуй! – улыбнулась Анна. – Извини, я задумалась. Просто в отделе совещание было и на наш отдел столько всего понавешали, что, боюсь, как бы у Виктора Алексеевича второй инфаркт не случился.
Василий хотел было поцеловать ее в губы, но она слегка повернула голову и поцелуй пришелся в щеку. Анна уткнулась в букет, вдыхая аромат роз.
– Не понял!
– Что ты не понял?
– А где наши чмоки-чмоки?
– Видимо, куда-то убежали.
– Ладно, я понял. Ты сегодня не в настроении. Но в ресторан ты со мной пойдешь?
– А что жена?
– При чем здесь жена, блин? – вспыхнул Василий.
Они остановились у его машины. Он щелкнул брелоком. Открыл дверцу, приглашая ее сесть, но она не стала спешить.
– Ну, извини, это я так, – она погладила его по щеке. – Я просто хотела спросить: у тебя что, есть повод сходить в ресторан?
– Раньше мы могли с тобой пойти в ресторан и безо всякого повода, – он недовольно захлопнул дверцу. – Хорошо! Если тебе нужен повод, пожалуйста. Разве не повод отметить твою защиту. И, между прочим, о том, что ты защитилась, я узнаю совершенно случайно и от других людей.
– Извини! Я не думала, что это для тебя так важно.
– Как не важно! Могла бы и на защиту пригласить… Так мы едем в ресторан или нет?
– Знаешь, ты меня прости, – Анне уже стала надоедать эта беседа ни о чем. – Нам с тобой больше, наверное, не нужно встречаться.
– То есть как! – крикнул он, и проходившая мимо женщина даже вздрогнула от неожиданности, повернув голову в их сторону. Василий тут же понизил голос. – Что ты хочешь этим сказать?
– Я встретила человека, которого полюбила, и мы скоро поженимся.
– Вот оно как? А меня, значит, ты не любила?
– Наверное, любила. Но ведь любить женатого любовника без каких-либо обязательств с его стороны и любить свободного человека, за которого можно выйти замуж, – немного разные вещи. Не так ли?
– Раньше тебя это почему-то не смущало.
– А раньше я не встречала такого человека. Прости, Вася, я тороплюсь. А за цветы спасибо.
Она пошла вперед, а он крикнул ей вслед:
– А что ты ему скажешь, когда он спросит про цветы?
– Скажу, что мне их подарил в честь моей защиты один хороший друг. – Она остановилась, повернулась к нему, улыбнулась и послала воздушный поцелуй.
Василий со всей злости стукнул носком туфли по колесу. Затем сплюнул и сел в машину.
Анна пришла к самому ужину. За столом уже сидели отец с матерью и Достоевский и живо беседовали друг с другом. Достоевский им рассказывал о школе, в которой преподавал, о своих газетных и журнальных публикациях, наконец, о своей семейной истории. Когда вошла Анна, вся цветущая, с большим букетом алых роз в руках, разговор тут же прекратился и все повернули голову в ее сторону.
– Это кто же тебе такой букет подарил? – поинтересовался отец.
– Шла домой и случайно встретила редактора одного научного журнала. – Анна, переобувшись в тапочки, прошла в свою комнату за вазой, положила цветы на стол, а сама с вазой пошла за водой. – Да ты его, наверное, знаешь, пап. Это Василий Иванов. Он случайно узнал, что у меня прошла защита, и, как говорится, лучше поздно поздравить, чем никогда.
– А что же ты его не пригласила на защиту? – спросила мать.
– Если честно, забыла.
Анна поставила в вазу цветы, погладила кошку Матильду, которая все это время стоически лежала в ожидании, пока ее заметят и погладят, и вернулась на кухню.
– У Ильи настолько богатая семейная история, – восхищался отец, – что потянет на целый приключенческий роман.
– Возможно, когда-нибудь и напишу, если смогу. – Достоевский скромно опустил глаза.
– Не скромничайте, Илья Иванович, – сказала Лидия Валерьевна. – Ваши «Дуэлянты» – великолепная вещь. Не удивлюсь, если по итогам года наша редколлегия выдвинет вас на премию журнала «Новый мир».
– Тогда уж точно отбоя не будет от издательств, – подхватил отец.
– Кстати, и Виктор Алексеевич считает, что у Ильюши – несомненный талант. – Анна светящимися от счастья глазами посмотрела на Достоевского и погладила его по голове. – Как он выразился, в России самородки могут появляться только в глубинке.
– Ну, уж так и самородок, – хмыкнул Достоевский. – Смотрите, перехвалите.
– Ничего! У нас есть таблетки от мании величия, – засмеялся отец.
– Ладно! Давайте ужинать, а то уже все остыло. – Лидия Валерьевна раскладывала по тарелкам жаркое. – Салат берите сами, кому сколько надо.
Некоторое время ели молча. Затем Иван Григорьевич предложил:
– А не тяпнуть ли нам по рюмашечке коньячку, друзья мои? Или водочки? А то как-то всухомятку – не комильфо.
– Можно и коньячку! – кивнул Достоевский.
– Вот и отлично! – Иван Григорьевич довольно потер ладонью о ладонь, встал, достал из бара рюмки и бутылку коньяка.
Когда выпили, Лидия Валерьевна спросила:
– Вы когда уезжаете, Илья?
– Послезавтра. В девять утра уже надо быть в аэропорту. Это же во сколько, кстати, мне нужно от вас выезжать?
– Я тебя отвезу, не беспокойся.
– Спасибо, Иван Григорьевич.
– А вернетесь когда? – продолжала спрашивать Лидия Валерьевна.
– Пока не знаю, – вздохнул Достоевский. – Мне же нужно рассчитаться в школе, доделать всякие дела, собраться, вещи упаковать, арендовать контейнер. Сдать квартиру хозяевам, в конце концов.
– Вы, значит, живете на съемной квартире?
– Ну да! Я же в Болотном всего четыре года живу.
– И что, ты, оказывается, безлошадный… В смысле, бесквартирный малый? – спросил Иван Григорьевич.
– Нет, зачем! У меня есть родительская комната в коммуналке, откуда я, собственно, и переехал в Болотное. А еще у меня в Семиреченске двухкомнатная квартира, которую мне завещали дядя с теткой. Других-то родственников у них нет… Кстати, хорошо, что об этом заговорили. Часть вещей и мебель, которые не очень нужны, я как раз тетке и отправлю.
В ту ночь они почти не спали. Долго лежали, разговаривая вполголоса. Анна переживала, что Достоевский вернется в свое Болотное и забудет про нее.
– Да ты что? Как я могу про тебя забыть, Анюта? Вспомни, я ведь, даже еще не зная о твоем существовании, уже написал твой портрет.
– Помню, – улыбнулась она.
– Это же не просто любовь. Это – судьба, Аня.
– И все равно, поклянись, что вернешься в Москву и женишься на мне.
– Клянусь! Торжественно! Честное пионерское!
Он чуть приподнялся на локте левой руки, а правую поднял вверх в согнутом локте, как пионерский салют.
– Да ну тебя! – стукнула она его кулаком в грудь, он упал на спину и тихо захохотал.
Она также засмеялась, лежа у него на груди. Потом он ее перевернул на спину, горячо поцеловал и провел руками по всему телу, которое задрожало от прикосновения его пальцев.