– Я не в обиде, Питер. Скажи же, что тебе понадобилось?
– Попал в переделку и подумал, что, может быть, ты как работник банка могла бы помочь мне сегодня ликвидировать задолженность. В срочном порядке.
– Я не… а в чем дело?
– Строго между нами. Понимаешь, к утру мне позарез нужны десять тысяч долларов. Для личных целей.
– О… – Потом холодно: – Это для жены?
– Нет. Ее это совершенно не касается.
– Хорошо… Дай мне минутку подумать.
Он почувствовал потребность нарушить наступившую тишину каким-нибудь пояснением.
– По ряду причин требуемой суммы у меня самого не оказалось. А раздобыть ее я смогу не раньше чем через неделю.
Стол у нее, должно быть, чистый, почти без бумаг – хромированный каркас и стекло. В руках сигарета, изо рта сильно несет табачным перегаром – запах, забиваемый духами, хорошим мылом и шампунем. На смуглой шее какая-нибудь побрякушка из чеканного золота. Он спал с ней, и она корчилась в его объятиях, обвивалась вокруг него, сжимая его тело и отзывалась в нужный момент – как хотел бы он все это забыть, он это и забудет, когда вновь воссоединится с Дженис.
– Десять тысяч? – послышался низкий бархатный голос Кассандры. Она запнулась, раздумывая над ответом. – Я могу тебе их одолжить.
– Можешь? – И опять, как в первую их встречу, ему показалось, что она только и ждет, когда он ринется к ней в объятия.
– Вечером привезу. Ты приготовь ужин в кухне, которая мне так понравилась, и я приеду с десятью тысячами. Идет? А сейчас мне надо вернуться на совещание.
Он повесил трубку, глядя через стекло будки на разворачивающуюся перед ним картину: окончилось какое-то судебное заседание, и из зала вывалилась темная масса – судейские в окружении репортеров. Часами здесь царила загробная тишина, время от времени разрываемая вспышками телевизионных прожекторов и гомонящей толпой – эдакая гремучая змея с горящими глазами и языками антенн, опутанная проводами микрофонов, ползущая из зала к лифтам. Он тоже двинулся вслед, внезапно придавленный тяжкой усталостью, думая о том, сколько сотен миль исходил он по этим коридорам и сколько башмаков износил, перетаскивая туда-сюда папки с делами филадельфийцев – этот корм для прожорливой машины правосудия.
– Мистер Скаттергуд!
Из полумрака к нему спешила чья-то фигура. Это была мисс Доннел, репортер «Инквайерера». Приблизившись, она остановилась. Они стояли в темном закоулке, почти как заговорщики.
– Я не могу… – устало начал он.
– Один вопрос, – вполголоса проговорила она. – Всего один.
Он смотрел на нее утомленными глазами, и его молчание уже было знаком согласия.
– После первого звонка по номеру девять-один-один полиции потребовался час для прибытия в квартиру Уитлока, да? – спросила она почти шепотом.
Он слишком устал и отупел, чтобы точно продумать ответ. Ее предприимчивость была восхитительна. Она отставала от него всего на несколько дней и, кажется, была с ним заодно.
– Они опоздали. На первый вызов, когда Джонетта Генри находилась в отчаянном положении, они не отреагировали. Я не хочу сказать, что это было намеренно, я только говорю, что дело обстояло именно так. Я права? – спросила она.
За окнами суда как бешеные крутились в диком танце снежинки, бросаемые то туда, то сюда потоками теплого воздуха из щелей. Все впадины, все выступы подоконников облепил снег. В конце коридора расхаживал дежурный охранник. Он убивал время, мечтая об окончании дежурства, когда можно будет освободиться, вырваться из этого угрюмого гулкого коридора. Питер взглянул прямо в глаза репортерше и еле заметно кивнул.
Снаружи расположилась со своим бесплатным супом благотворительная церковная кухня – служители топотали и хлопали руками, согреваясь в этот холодный снежный вечер; новички-небоскребы терялись в низкой и плотной белой завесе метели.
Температура падала, снегопад, судя по прогнозам, должен был продлиться всю ночь. Мэр, горевший желанием проявить сострадание, отдал распоряжение полиции и городским социальным службам расчистить улицы и на ночь поместить бездомных в муниципальные учреждения. Там под бдительным оком полиции они смогут переночевать среди письменных столов и скоросшивателей, но в тепле. Дженис в эту ночь включит свой керосиновый обогреватель, придвинет его к постели, и лицо ее, спящей, осветят мягкие красноватые блики. Он мог представить это себе совершенно отчетливо, помня, как засыпала она перед камином в их доме. Но керосиновый обогреватель беспокоил его. Он мог упасть, перевернуться и стать причиной пожара.
Вечером, также в поисках тепла, он поехал домой на метро. Он спустился по ступенькам, и холод, преследуя его, проникал в каждую клеточку тела, охватив его всего. Он ускорил шаг, бросил мелочь в прорезь турникета, повернул его, сел в поезд. За ним в вагон влезла группа долговязых черных подростков – байкерские шапчонки, огромные кеды, бесформенные балахоны, из портативных магнитофонов несется ритмичный, будоражащий рэп – возможно, будущие Каротерсы, а может, и просто безобидные юнцы. Но слава богу, что существует дорожная полиция. Вагон нырнул в туннель и помчался с гулким оглушительным грохотом и быстротой, с какой мчатся в пустоте. Одни пассажиры, словно загипнотизированные пронзительным шумом, разворачивали газеты, другие курили тайком, стряхивая пепел прямо на пол, большинство же просто осовело глядело в пространство, полуприкрыв веки, приоткрыв рот, не обращая внимания ни на что в этом мчащемся как вихрь вагоне. Питер, изо всех сил тоже пытавшийся не думать ни о чем, особенно о жене, повернул голову, разглядывая встречный поезд; поезд был совершенно такой же, как и тот, на котором ехал он, и вереница расплывчатых лиц в окошках могла бы включить и его собственное.
Вот он и дома. Он проверил дверь подвала и все окна первого этажа, подгоняемый адреналином усталости. Может, стоит переменить замки на какие-нибудь похитрее, установить систему сигнализации. Камеры слежения за движущимися предметами на всех этажах. Приедет Кассандра – ну и что? Он осмотрел с фонариком двор – нет ли следов, но обнаружил лишь крохотные отпечатки лапок какой-то проголодавшейся птицы. И все же кто-то мог влезть, мог следить за ним, возможно, далее и полиция. Хотя полицейские иногда и совершают ошибки, в целом тайный сыск там поставлен хорошо, налажен. Приедет Кассандра, и он получит деньги. Ему надо поделиться с кем-то своими страхами, объяснить их, сопоставить с реальностью вместе с кем-нибудь, кому он доверяет. На работе довериться некому. Надо бы позвонить матери, узнать, как она там. Но он сердит на нее, на обоих родителей слишком сердит, чтобы звонить. Зачем он оставил на работе свои папки? Нет, это было правильно: он словно бы демонстрировал коллегам, что доверяет им, не подозревает их в том, что они могут подсматривать, вынюхивать, проверять. Он представил себе, как Хоскинс, выждав, когда все уйдут, роется в столе Питера. Не найдет ли он там телефона Винни? Хоскинс достаточно умен, чтобы понять, что лучший способ что-либо спрятать – это выставить напоказ, и что Питер так бы и сделал. Понимать того, кто понимает тебя. Нет, решил он, что за глупость! Хоскинсу есть о чем подумать и без него. Как и Берджеру, с каждым днем ведущим себя все страннее и страннее, с этим его носом, который он то ковыряет, то шмыгает им. Может, поговорить с отцом? Пожалуй, только это лишь утвердит родителей в мысли, что, помогая Дженис, они поступали правильно, а как раз этого от них он вовсе не хотел. Господи, наверняка она обедала с каким-нибудь состоятельным банкиром или крупным чиновником. Кто же еще мог пригласить ее туда? Какой-нибудь старичок, улыбчивый и расточающий комплименты – да ладно, пускай, он не против того, чтобы Дженис приободрилась, воспряла, он даже искренне хочет этого. Пусть завалит ее комплиментами! Однако на деньги она падка. Не в укор ей будь сказано. И старичок медленно, не спеша, дюйм за дюймом, может добиться своего. От этой мысли заныло в груди. Любовь снисходительного папаши – некоторых женщин такая любовь обезоруживает, они даже домогаются ее. Возможно, это даже и опаснее, чем молодой жеребец вроде Джона Эппла. А вдруг это Джон Эппл каким-то образом пересекся со старшим Робинсоном и подговорил того взломать подвальный замок? Питер чувствовал, как что-то вот-вот прояснится, чувствовал, что намечается некая связь и что он находится на грани понимания этого. Возможно, Винни знаком с мэром.
Нет, вряд ли. Больше похоже, что он может быть связан с Хоскинсом или с кем-то из людей Хоскинса. Через полицию Винни с кем только не контактирует. В городе все знают всех, и кто-то из этих «всех» однажды проникает в твой дом. Когда же намечен следующий визит? Может, и надо было купить тот пистолет. Вот ты спишь, а в спальне твоей появляется человек, а тебе и невдомек, и ты так ничего и не узнаешь. А он потом выпивает пиво из твоего холодильника и спокойно убирается восвояси. Такое вполне возможно. В доме нет еды. Ужин для Кассандры готовить не из чего; ну, он закажет еду из китайского ресторана. Может, этим оружейным фанатам и известно что-то, чего он не знает. Но как такое возможно? Ведь он помощник окружного прокурора, работает в отделе убийств прокуратуры пятого по величине города Америки. Разумеется, он знал, что мир полон опасностей, но он думал, что эти опасности не распространяются на него, что это – участь других. Какая опасность может грозить здоровому, хорошо образованному белому мужчине тридцати одного года, чей рост шесть футов и два дюйма? Ведь правда же?
Он позвонил в китайский ресторан и сделал заказ. Китайцы в Америке пошли в гору, богатеют, как и корейцы, далеко обойдя чернокожих. Вот Джонетта Генри и Даррил Уитлок хотели пробиться, уйти из мира опасностей, получив деньги, образование, специальность. Но явился Каротерс, или кто там еще был у них в квартире. Да, пора прояснить все связи, все отношения. Сидя в кухне, он делал заметки. А кто этот мужчина с грустными глазами, что был возле кафе, куда отнести его, думал Питер. Один из тех двоих, несомненно, знал, кто такой Питер, знал, как выманить от него миссис Бэнкс. Он напомнил себе попросить наутро Черил Игер поискать миссис Бэнкс в Таполо, штат Миссисипи. Грустный человек имел не то наглость, не то безумие угрожать Питеру – пускай только взглядом. Возможно, к мэру он не имеет никакого отношения. Возможно, Каротерс просто ловкий лжец с кучей денег, а Стайн, купившись на эти деньги, сочинил ему всю эту байку, для пущей убедительности использовав носящиеся в воздухе такие банальные тюремные истории. А может быть, Каротерс сам сумел заморочить голову адвокату, даже такому опытному, как Стайн. И все же Питер вынужден признать, что рассказанная Каротерсом история вполне складная и сильно смахивает на правду. Но почему полицейские не сообщили ему, что Каротерс – отец ребенка Джонетты? Такой факт еще крепче и доказательнее связал бы Каротерса с убийствами. Питер мог бы поручить следователю з