вероятно, здорово. Наблюдая ее, я удивляласьодному: находится она среди людей ей приятных,она делает положительно все и совершенно нечувствует болезни сердца; не нравится ейобстановка данной минуты, не по ней что-нибудьговорится, делается, она начинает жаловаться насердце. Считая сердце больным, она довольнозначительную часть дня лежала. Я бы сказала, что впоследнее время она большую часть дня проводилав лежании, считая сердце больным. На опасныепоследствия этого и указывал именно Фишер... Онабыла в последние годы нетерпимой к чужому мнению,которое было несогласно с ее мнением. Такихмнений, которые были не согласны с ее взглядами,она не выносила. Ей было очень неприятно слушатьтакие мнения... Вообще я скажу, что в последниегоды свое “я” она чувствовала непогрешимым,обязательным для всех. Кто не согласны были с ее“я”, должны были удаляться от нее”.
Случилось самое опасное: Императрицане подчинилась авторитету науки и в своейболезненной самоуверенности вздумала подчинитьавторитет науки своей больной воле. Я отдаюдолжное доктору Евгению Сергеевичу Боткину.Джентльменски благородный, он доказал своюглубокую преданность царской семье своейсмертью. Но я не могу не признать, что он необладал ни достаточной волей, ни достаточнымавторитетом, чтобы взять в свои руки больногочеловека. Не врач победил его, а наоборот: этотбольной человек победил врача. Сама судьба неблагоприятствовала Государыне. Отдав всего себяцарской семье, Боткин нажил драму в своей личнойсемье и оказался одинок. Страдая, он нашел себеоблегчение в личности Императрицы, пробудившей внем религиозное настроение.
В конце концов вынужден был признатьправду и Боткин. В период царскосельскогозаключения он вышел однажды из комнатыИмператрицы в сильно подавленном состоянии ипришел в комнату Жильяра. Тот спросил его, что сним. Боткин не отвечал, задумался, а затем сказалвслух: “Теперь я, как врач, не могу считать ЕеВеличество вполне нормальной”.
Отход людей, душевная пустота —неизбежные последствия болезненных переживанийИмператрицы. Так это и было. Семья, где ейпринадлежала руководящая роль, замкнулась всфере узких семейных интересов, уйдя в последнеевремя даже от родственных отношений.
Многие свидетели, не задумываясь надтем, что они видели, говорят, что семья давалавзаимное полное удовлетворение друг Другу. Я неверю в это и думаю, что такая удовлетворенностьбыла мнимой и менее всего она была характерна дляИмператрицы.
Ее мятежная душа, мужской склад ее умавряд ли могли позволить ей удовлетворятьсяполностью жизнью семьи. С самых ранних лет своейжизни она была религиозна. Я не знаю, где былскрыт этот источник ее души. Быть может, потеряматери, когда она осталась совсем маленькимребенком, надломила ее душу. Но мистически онабыла настроена давно. Мало-помалу, постепенно онався ушла в эту область, и здесь, в одиночестведуши, она стала видеть весь смысл жизни, строя наначалах религии все свои принципы.
Этими настроениями она заражаладругих. Их не избежал прежде всего сам Государь.Свидетели подметили это и говорят, что егорелигиозное настроение стало гораздо болеезаметно в последние годы, чем раньше.
Я уже говорил про Боткина. Но наиболеехарактерно это явление у Гендриковой.
Потеряв мать, молодая девушка беседуетв своем дневнике с душой покойной и говорит себесамой от ее имени: “Ты видишь, как ты бояласьэтого ужасного следования за моим гробом, и яоблегчила тебе это, я дала тебе почувствовать (то,о чем ты молилась), что я с тобою, и душу твоюнаполнил такой мир, что ты можешь толькоблагодарить меня и говорить, что то, что тычувствуешь, слишком хорошо и свято, что ты этогодаже недостойна. Так же, как и в минуту моейсмерти, когда ты почувствовала, будто я на минутуподняла тебя от земли с собою и дала тебе ощутитьхоть малую долю того блаженства, которого ядостигла (всего достигнуть мы, оставшиеся наземле, не в силах, этот свет бы нас ослепил). Новсегда нельзя испытывать эти блаженныечувства”.
Графиня вверяет дневнику свои мысли ичувства после смерти ее матери. “...И япочувствовала, что надо ей улыбнуться, а неплакать, чтобы не препятствовать душе еевернуться туда, куда она давно стремилась...Радость моя, помоги мне не чувствовать такоеравнодушие к окружающей жизни, внеси в душу моютвою любовь ко всем. И избави меня от раздражения,научи меня совершенствоваться, чтобыприблизиться к Богу и к тебе”.
Сравнивая этот дневник графини списьмами к ней Императрицы, я вижу в нем неграфиню Гендрикову, а Государыню ИмператрицуАлександру Федоровну: это не только ее мысли, но иее слова, ее выражения.
Сюда, конечно, к религии, обратиласьона, когда поняла, что жизнь ее надломлена, что еесын гемофилик.
Наука облегчала страдания мальчика, ноона не могла устранить их и избавить ее самое отвечного напряжения страха: увидеть сына внезапномертвым.
Она обратилась к Богу и стала искать вмолитве то, чего не давала наука. О чем могламолиться она? Ее экзальтированная вера,порывистая властность ее натуры, любовь к сыну —все заставляло ее молить у Бога исцеления ему,полного излечения.
Ее молитва не дала этого. Продолжаласьего болезнь и опасные кризисы. Продолжались и еемучения. Я не знаю, к чему пришел бы другойчеловек в ее положении. Быть может, в гордыне душисвоей он пришел бы к неверию. Она не пришла кэтому. Ее искренняя вера и еесозерцательно-рассуждающий ум повели ее по иномупути: я недостойна милости Бога. По моей молитвеОн не хочет мне дать свою благодать и исцелитьмоего сына.
Она стала искать человека, которыйвымолил бы спасение ее сыну. Куда она моглаобратиться, цепляясь за эту мысль, ставшую длянее основной? Только среда простого народа,безыскусственно живущего верой, могла создатьнужного ей человека.
Она и дала ей его. Это был мужик изСибири Григорий Распутин.
В один из наиболее опасных кризисовболезни Наследника, когда его жизнь была наволоске, Распутин был приглашен к его постелимолиться о его спасении. Распутин молился.Наследнику стало лучше. Он поправился.
Человек, в котором так нуждаласьИмператрица, был найден.
Свидетели показывают:
Теглева: “Она много молилась и былаочень религиозна. Я не видела никогда стольрелигиозного человека. Она искренне верила, чтомолитвой можно достичь всего. Вот, как мнекажется, на этой почве и появился во дворцеРаспутин. Она верила, что его молитвы облегчаютболезнь Алексея Николаевича”.
Гиббс: “Государыня верила в его(Распутина) праведность, в его душевные силы, чтоего молитва помогает”.
Занотти: “Всегда она быларелигиозной... Мало-помалу она из религиознойпревратилась в фанатичку. Религия для нее впоследние годы была все. Она очень любила молитвуи богослужения, но обрядность самая ее незахватывала всю. Она отдавалась религии умом... Навсе вещи она мало-помалу стала смотреть именно сточки зрения религиозной. Только так она исмотрела на все: грех или не грех. Она нерассматривала вопроса с точки зрения жизненной,а исключительно с точки зрения религиозной... Наэтой почве ее религиозного фанатизма исуществовал Распутин... Она твердо верила, чтоРаспутин имеет особый дар — дар молитвы, чтоРаспутин может молиться и молитвой своей можетдостигнуть таких результатов, которыежелательны. Облегчения болезни АлексеяНиколаевича она приписывала исключительномолитве Распутина”.
Жильяр: “Мои многолетние наблюдения ипопытки объяснить причину его (Распутина)значения у них довели меня до полного убеждения,которое мне кажется истиной или очень близким кистине, что его присутствие во дворце тесно былосвязано с болезнью Алексея Николаевича. Узнавего болезнь, я понял тогда силу этого человека.Когда мать поняла, что ее единственный, еелюбимый сын страдает такой страшной болезнью(гемофилия), которую передала ему она, от которойумерли ее дядя, ее брат, ее два племянника, зная,что не будет ему помощи от человека, от науки, онаобратилась к Богу. Она отлично знала, что смертьможет наступить от этой болезни каждую минуту,при малейшей неосторожности Алексея... Мнекажется, что ее религия не дала ей того, чего онаожидала: кризисы с ним продолжались, грозя емусмертью. Чуда, которого она так ждала, все еще небыло. Когда ее познакомили с Распутиным, она былаубеждена им, что, если она обратится к нему вовремя болезни Алексея Николаевича, он “сам”будет молиться и Бог услышит его молитву. Онадолжна верить в его молитву, и, пока он, Распутин,будет жив, сын будет жив. Алексею Николаевичу какбудто стало лучше. Называйте это как хотите:совпадением ли, но факты общения с Распутиным иоблегчение болезни Алексея Николаевичасовпадали. Она поверила. Ей и не оставалосьничего более. В этом она нашла себе самойуспокоение.
Она была убеждена, что Распутин естьпосредник между ею и Богом, потому что одной еемолитва не дала ей облегчения. Они смотрели наРаспутина как на полусвятого. Я могу отметитьтакой факт. Я с ними жил четыре года. Они менялюбили. И никогда, ни одного раза они не сказалисо мной ни одного слова про Распутина. Я яснопонимал: они боялись, что я, как кальвинист, непойму их отношения к Распутину”.
Если вдуматься в этот сложный клубокпереживаний Императрицы, слушая показаниямноголетних очевидцев ее настроений до рождениясына и после рождения, делается ясным, что сболезнью сына она зашла в тупик переживаний. Еебольной, истеричной душе нужен был покой. Кто жемог дать ей его? Наука? Она не могла обещать ейжизни сына. Наоборот, при каждом кризисе онатолько подчеркивала опасность, создавая дляматери чувство вечного напряженного страха. Этотсвой покой она нашла в лице Распутина, ибо он могобещать ей и действительно обещал жизнь сына,пока жив он сам.
Для Государыни Императрицы АлександрыФедоровны Григорий Распутин был психологическойнеизбежностью.
РасследованиеЧрезвычайной Следственной Комиссии об “измене”Государя и Государыни
Истерия, как таковая, при известныхусловиях может сама быть фактором воспитанияданного индивидуума в опытных и умелых руках.
Подвергаясь болезненным переживаниям,Императрица искала себе исхода. Она нашла его врелигиозных нормах. Все шло отсюда. На этом же