воля”.
Готовый дать Распутину обвинительныйвердикт присяжного заседателя, Керенский все жеоговаривается: “Что Распутин лично был немецкийагент или, правильнее сказать, что он был темлицом, около которого работали не толькогерманофилы, но и немецкие агенты, это для меня неподлежит сомнению”.
Даже Юсупов показывает: “Мне все жекажется, что, являясь агентом немцев, он в своейполитической деятельности не был вполнесознательным для самого себя и до известнойстепени поступал бессознательно в своейгубительной для России деятельности”.
Наблюдавшее за Распутиным по приказувысшей военной власти фронта лицо показывает:“Мне лично пришлось от него слышать в середине1916 года: “Кабы тогда меня эта стерва не пырнула(Хиония Гусева), не было бы никакой войны, недопустил бы”. Он откровенно говорил, что войнунадо кончать: “Довольно ужо проливать кровь-то.Теперь ужо немец не опасен, он уже ослаб”. Егоидея была скорее мириться с ними... Для меня врезультате моей работы и моего личногознакомства с Распутиным было тогда же ясно, чтоего квартира — это и есть то место, где немцычерез свою агентуру получали нужные им сведения.Но я должен сказать по совести, что не имеюоснований считать его немецким агентом. Он былбезусловный германофил... Ни одной минуты несомневаюсь, что говорил Распутин не свои мысли,то есть он, по всей вероятности, сочувствовал им,но они ему были напеты, а он искренне повторялих”.
Я не верю в “германофильство”Распутина. Эта идея сама по себе может бытьпочтенна, так как культура, хотя бы и чужеземная,есть благо всего человечества. Но она можетпретендовать на уважение только тогда, когда еезащищает русский патриот, серьезно, научнообоснованно знающий прошлое и настоящее своегоотечества.
Эта идея была не по плечу Распутину.Если она была продуктом его собственногомышления, это был выкрик большевика-дезертира.
Конечно, это была не его мысль:“...Кровь... Довольно проливать кровь...” Здесьглубоко продуманная цель: воздействовать напсихологию больной женщины. Эту идею внушалиРаспутину, чтобы он, как слепое орудие, пользуясьсвоим необычайным положением, внушил ееИмператрице.
Кто окружал Распутина? Я разумею приэтом не круг его истеричных поклонниц, а тех, кторуководил им самим.
Самым близким человеком к русскомумужику Распутину, почти неграмотному, быть может,идолопоклоннически, но все же православному, былИван Федорович Манасевич-Мануйлов, лютераниневрейского происхождения.
Человек весьма умный, энергичный, сгромадным кругом знакомств, он был по натурекрупный авантюрист, обладавший большими связямине только в России. В душе это был стяжательширокого размаха. Когда он был арестован,судебная власть не нашла его денег. Онисоставляли крупную сумму.
Перед первой смутой он долго проживалв Париже, числясь на службе по ДепартаментуДуховных Дел. Его настоящей сферой был, однако,Департамент Полиции.
Потом он состоял при графе Витте вкачестве чиновника особых поручений и ушел сослужбы вместе с уходом Витте.
Как только министр иностранных делСазонов был заменен Штюрмером, Мануйлов сейчасже был назначен при нем чиновником особыхпоручений.
Это он был волей Распутина и поборолминистра внутренних дел Хвостова, когда онпытался разоблачить шпионство Распутина.
Это он через Распутина добился уходаминистра юстиции Макарова, последнего защитниканашего национального правосудия, неподкупногослуги закона, и замены его распутинцемДобровольским.
Скорбь охватывает душу, когда слушаешьсвидетеля очевидца дружеской беседы Распутина иавантюриста Мануйлова, решавших судьбуроссийских министров.
Его последней креатурой был роковойчеловек, министр внутренних дел Протопопов. Я небуду говорить о нем. Приведу лишь показаниесвидетеля Маклакова: “Первое движение лиц,знавших Протопопова, когда они узнали, что онбудет министром, был неудержимый смех, а ненегодование, так как всем показалось смешным, чтоАлександр Дмитриевич Протопопов может оказатьсякогда-нибудь на таком посту. Этому непротиворечит и то, что он был избран в товарищипредседателя Думы. Избрание его состоялось принесколько исключительных условиях... Все то, чтопотом произошло с Протопоповым, можно визвестной степени объяснить и несомненным егоболезненным состоянием, признаки коего замечалидавно. Так, когда он был избран товарищемпредседателя, он неожиданно для всех из своегодумского кабинета устроил спальню и приходилтуда ночевать, хотя имел квартиру; на мой вопрос,зачем он это делает, он мне ответил, что он оченьрасстроен нервами и не может спать дома.Припоминаю другую странность, котораяпоказалась близкой уже к ненормальности. Когдаон был назначен министром внутренних дел, то впервый раз явился в Думу на заседание бюджетнойкомиссии. Явился туда в жандармском мундире и,прежде, чем войти в комнату, где заседалакомиссия, просил думских приставов, еговстретивших, показать ему здание Думы; обходилвместе с ними все комнаты, не исключая и залазаседаний, которое он знал превосходно. Узнав проэто, мы все, члены Думы, смеялись и говорили, чтоПротопопов сошел с ума”.
Дело Чрезвычайной Комиссии оПротопопове, по освидетельствовании его врачами,и было направлено как о душевнобольном.
Другим близким к Распутину человекомбыл банкир Дмитрий Рубинштейн, еврей.
Он был другом Распутина, и последний снежностью именовал его “другом Митей”.
В 1916 году против Рубинштейна быловозбуждено уголовное преследование за изменуего России в пользу Германии, выразившуюся в том,что он: а) как директор страхового общества“Якорь”, в коем правительство страховало нашивоенные заграничные заказы, сообщал немцамсекретные сведения о движении наших военныхтранспортов, благодаря чему немцы топили их; б)как директор банков Русско-Французского иЮнкер-Банка в широких размерах тормозилпроизводство боевого снабжения.
Тобольский мужик Распутин, неигравший, по мнению некоторых людей,политической роли, имел... личного секретаря.
Им был петроградский торговецбриллиантами Арон Самуилович Симанович, еврей.
Богатый человек, имевший свое торговоедело и свою квартиру,, Симанович почему-то всевремя пребывал в квартире Распутина. Он там былсвой человек, и Матрена, дочь Распутина, ласкованазывает его в своем дневнике “Симочкой”.
Открывался бесконечно широкийгоризонт эксплуатировать пьяногомужика-невежду, хотя и его именем, но часто и безего ведома.
Изучая Распутина, еще Руднев подметил,что некоторые лица, имевшие связи с Распутинымили интересовавшие его, носили прозвища.Например, Протопопова Распутин называл всегда“Калининым”, Штюрмера — “стариком”, епископаВарнаву — “мотыльком”.
Руднев прошел мимо этого явления ипытается объяснить его простым остроумием,игривостью ума Распутина: любил давать меткиепрозвища. .
Калинин — не прозвище, а условнаязамена одной фамилии другой.
Мотылька Руднев отыскал в перепискеИмператрицы с Вырубовой. Зная характерИмператрицы и уважение, с которым она всегдаотносилась к сану самого простогосвященнослужителя, не могу себе представить,чтобы “мотылек” был игривостью, заимствованнойхотя бы и у Распутина.
Думаю, что эта терминология указываетна конспиративную организацию.
В конце ноября 1916 года ЦентрГосударственного Совета поручил одному из своихчленов сообщить Протопопову, что его нахождениена посту министра абсолютно недопустимо, что он,ради блага Родины, должен уйти в отставку.
Свидание этого лица с Протопоповымсостоялось в квартире первого 2 декабря (старогостиля) в 12 часов ночи.
Это лицо показывает [ 33 ]: “Япередал ему то, что мне было поручено. Проявивмного черт, свойственных болезни истерии,Протопопов уверял меня, что его никто непонимает; что он — это несокрушимая мощь и воля;что он преисполнен такими планами, которыепринесут благо России. В конце концов он дал мнеслово, что завтра (3 декабря) он отправится вЦарское и подаст прошение об отставке. При этомон просил меня как-нибудь поспособствовать,чтобы ему была дана возможность остаться приГосударе, потому что он так полюбил Государя иГосударыню, что абсолютно не может жить без них. Вто же время он высказал желание, чтобы емукак-нибудь был устроен чин “генерал-майора”. Всамом конце нашей беседы я сказал ему, чтовозможно, конечно, что отставка его не будетпринята Государем; что это, вероятно, изменит ипозицию Государственного Совета, если к тому жеон окажется таким деятелем, каким он сам себярисует, но только при одном непременном условии:если он, Протопопов, не ставленник Распутина. Всамых энергичных выражениях Протопопов сталменя уверять, что он не имеет связей с Распутиным,что он встречал его раза два: один раз в лечебницеБадмаева, где Распутин своими личными свойствамипроизвел на него огромное впечатление... На этомрасстались около половины третьего”.
На следующее утро к этому членуГосударственного Совета явилось одно лицо исообщило ему, что минувшей ночью Протопопов тутже после беседы с ним отправился в квартируРаспутина, где его ждали, и оттуда той же ночьюбыла послана в Царское телеграмма такогосодержания: “Не соглашайтесь на увольнениедиректора-распорядителя. После этой уступкипотребуют увольнении всего правления. Тогдапогибнет акционерное общество и его главныйакционер”. Подпись на телеграмму была:“Зеленый”.
Начальник Главного Управления Почт иТелеграфов Похвиснев показал: “Я помню, что былатакже телеграмма, отправленная Государыне иимевшая подпись “Зеленый”. В ней говорилось, чтоесли будет уволен кто-то из лиц, входивших всостав “акционерного общества”, то потребуютувольнения и всего правления, что, грозит гибельюи главе общества. Я не знаю, от кого исходила этателеграмма. Она прошла, как мне помнится, в конце1916 года”.
Характеризуя общий дух телеграммРаспутина Государыне, Похвиснев говорит: “...Онивсегда заключали в себе элемент религиозный исвоей туманностью, каким-то сумбурным хаосомвсегда порождали при чтении их тягостное чувствочего-то психопатологического. В то же время онибыли вообще затемнены условными выражениями,понятными только адресатам”.