Думбадзе. Его связь с Распутиным началась с 1915года. Он был в его кружке свой человек. МатренаСоловьева везде называет его в дневнике“Сережей”.
Проживая в Тюмени под именем СергеяСоловьева, Марков Я служил у большевиков каккрасный офицер и командовал у них в у Тюмени“революционным уланским эскадроном”.
Этот эскадрон, по выбору Яковлева, иконвоировал Государя в последний переезд кТюмени.
Марков был в полном повиновении уСоловьева.
С увозом царской семьи из Тобольскароль их в Тюмени кончилась.
22 мая проехали через Тюмень,направляясь в Екатеринбург, дети Царя.
Марков отправился следом за ними ичерез Екатеринбург прибыл в Петроград. Как онлгал здесь, нам рассказали свидетели.
В августе месяце 1918 года Марков — вКиеве, занятом тоща;
немцами. Его роль здесь все та же. ВПетрограде он лгал русским монархистам, что всеготово для спасения царской семьи. В Киеве онлгал им, что ее спасли.
Странным казалось поведение молодогорусского офицера. Некоторым оно казалосьподозрительным.
Генерал N [ 51 ] показывает: “В Киевев германской комендатуре я? встретился снеизвестным мне господином. Он называл себякорнетом Крымского Конного полка имениГосударыни Императрице Александры Федоровны. Онговорил, что он пасынок генерал-губернатораДумбадзе, по фамилии Марков. Мать его —урожденная Краузе. Марков — определенныймонархист ярко выраженной германской складки.Марков рассказывал, что он ездил по пятам, зацарской семьей и был в Царском, когда она была тамзаключена. Потом, как он говорил, командовалгде-то эскадроном красных и попал в Тобольск... Онговорил, что, уехав из Тобольска, он уже в Москвеузнал, что их перевозят в Екатеринбург. Все, ктоего слушали, указывали ему на это, что царскаясемья убита... Марков уверял нас, что вся царскаясемья жива и где-то скрывается. Он говорил, что онзнает, где они все находятся, но не желал указать,где именно... В Киеве этот самый Марков был насовершенно особом положении у немцев. Онсносился телеграммами с немецким командованиемв Берлине. Немцы за ним очень ухаживали. Из Киеваон выехал не с нашим эшелоном, а с германскимкомандованием. Если он выходил в город, егосопровождали два немецких капрала. Он говорил,что он сам бывал везде и в советской России имелповсюду доступ у большевиков через немцев”.
Марков представил, по моемутребованию, свои письменные показания по делу [52 ].
Нужно самому читать их.
“В период от 19 июля по 15 августа (когдая уехал из Петербурга в Киев) по всем наведенныммною справкам у немцев, которые имели связь тогдасо Смольным (чиновник немецкого генеральногоконсульства в Питере Герман Шилль, других непомню), — семья была жива. Постоянно немцыговорили: “Да, вероятно, Государь расстрелян, носемья жива”. Да, я говорил с Шиллем, других, с кемговорил, не помню”.
В октябре месяце 1918 года происходит вКиеве свидание Маркова с неким г. Магенером:“...Магенер в половине октября приехал в Киев.Оказался чиновником германского министерстваиностранных дел. Лет 53-х. Говорит отличнопо-русски, до войны 23 года жил в Одессе, у негобыло какое-то коммерческое дело. Перед войной онуехал в Германию. Магенер категорически заявил,что царская семья жива, но о Государе он ничего незнает, но во всяком случае Государь не с семьей.Это он узнал от германской разведки в Пермскойгубернии. Он говорил с Иоффэ и Радеком, они обакатегорически сказали, что царская семья жива”.
“К концу 1918 года я познакомился снемецким военным шпионом, фамилии его не помню,но знаю, что он работал два с половиною года вовремя войны на радиотелеграфах в Москве. Онсказал мне, что его племянник работал в последнеевремя в пределах Пермской губернии и говорил ему,что царская семья безусловно жива и находится впостоянных передвижениях в Пермской губернии”.
Так говорит “хороший русскийчеловек”, от которого Императрица ждала себеспасения. И какой странный круг знакомств длярусского офицера...
В конце 1918 года Марков уехал в Берлин.
Еще до отъезда Маркова из Сибири думало “загранице” и Соловьев.
8 дневнике его жены мы читаем:
9 мая 1918 года: “В последнее времяБоря стал раздражителен, сердит. Прямо беда.Мечтаем ехать за границу, едва ли наши мечтыисполнятся. Что Бог даст, ну и слава Богу”.
18 мая того же года: “Мечтаем ехать заграницу, не знаем, что Бог даст”.
Уехать в то время за границу Соловьевуне удалось. Он остался в Сибири.
Весь мир свидетель, что происходило вто время в Сибири. Там доблестное русскоеофицерство жертвенно проливало свою кровь зажизнь и за честь Родины.
А Соловьев?
В дневнике его супруги мы читаем:
13 августа 1918 года: “Всех офицеровзабирают, боюсь, как бы Борю не забрали, и он тожебоится этого”.
28 сентября того же года: “Когда-тоБоря приедет, уж соскучилась я о нем ужасно.Бедный, тяжело ему. Ведь его могут взять на войну,а он так боится всего этого”.
Чрезвычайно странную жизнь вел в этовремя Соловьев. Он разъезжал по свободной отбольшевиков территории от Симбирска доВладивостока, бывая иногда и в Тобольске.
Иногда у него не бывало денег, иногдаон откуда-то доставал их и сорил ими.
В Тобольск он кинулся в тот самый день,как через Тюмень проехали дети. Там он видел АннуРоманову и узнал от нее, где находятся вТобольске царские драгоценности, часть которыхбыла оставлена там. Позднее он продал содержанкеатамана Семенова бриллиантовый кулон за 50 000рублей.
Когда военная власть обыскивала его воВладивостоке, у него нашли два кредитных письмана английском языке. Неизвестное лицо предлагалов них Русско-Азиатскому Банку уплатить “внаилучшем размене” самому Соловьеву 15 000 рублейи его жене 5000 рублей.
Я спрашивал Соловьева, кто и за что далему эти письма. Он показал, что ему дал ихнезнакомый, с которым он только в первый развстретился в поезде, по имени “Ганс Ван дёрДауэр”.
Есть один штрих, проливающий некоторыйсвет на эту пору жизни Соловьева.
Свидетель Мельник показывает: “Впоследних числах сентября 1918 года (старого стиля)N [ 53 ] приехал ко мне в Тобольск; к этомувремени относится и появление там Соловьева,которого я раз видел мельком на улице. Я попросилN узнать, для чего Соловьев здесь и почему он немобилизован. На первый вопрос Соловьев ответилуклончиво, а на второй сказал, что от военнойслужбы он уклоняется, скрывая свое офицерскоезвание. Я просил N не терять его из вида. Через дваили три дня рассказал, что он был у Соловьева, укоторого в номере сидели три незнакомыхчеловека. Соловьев представил им N как своегодруга. Подозрительный вид этих людей ииностранный акцент одного из них заставили Nнасторожиться. Много пили, но N был осторожен ивнимательно следил за ними, когда уже было многовыпито и N вел беседу с Соловьевым, то слышалкакие-то странные разговоры остальных гостеймежду собой. Говорили о какой-то подготовке и окаких-то поездках, но, заметив, что обратили насебя внимание N. замолчали. Перед уходом NСоловьев посоветовал ему скорее уезжать, так какв Тобольске небезопасно. Когда я попросил Nвыяснить, почему считают пребывание здесьнебезопасным, Соловьев представился ничего непомнящим. Мы не обратили на все это должноговнимания, но дней через 5—6 в тобольской тюрьме, вкоторой содержалось больше 2000 красноармейцев идо 30 красных офицеров, вспыхнуло восстание, чутьли не окончившееся разгромом города, так как вгарнизоне насчитывалось только 120 штыков.Аналогичные наступления большевиков былиодновременно и в других городах. ПоручикСоловьев исчез с горизонта за день или за два довосстания. Его приятели, которые, по собраннымсведениям, имели какое-то отношение к шведскоймиссии, состоявшей из немцев (был только одиншвед, но шведского языка не знал, а говорил толькопо-немецки), тоже исчезли. Еще до приездаСоловьева в Тобольск мне от многих лицприходилось слышать, что священник Васильев,поссорившись с Соловьевым, грозил запрятать егов тюрьму как германского шпиона”.
Долго, упорно скрывал Соловьев своеофицерское звание. Но дальше скрываться былонельзя. Он открыл его 26 ноября 1918 года в г.Харбине, за несколько тысяч верст от фронта. Яспросил его, почему он не сделал этого в Омске. Онответил, что служить в Омске ему не позволили его“монархические” убеждения.
При обыске у Соловьева были найденычетыре книги. Это — секретная разведка ШтабаПриамурского Военного Округа во владениях Китаяи Японии. Она широко освещала политическую жизньэтих стран.
В этих книгах, как они были найдены уСоловьева, оказались карандашные пометки. Онисделаны там, где освещаются отношения Китая кГермании.
В дневнике Соловьева я нашел тот самыйзнак, которым пользовалась Императрица.
Соловьев ответил мне, что это —индийский знак, означающий вечность. Онуклонился от дальнейших объяснений.
Марков был более откровенен и показал:“Условный знак нашей организации был +.Императрица его знала”.
Соловьев пытался выдать себя наследствии за простого симбирского обывателя.Марков показал, что Соловьев до войны проживалнекоторое время в Берлине, а затем в Индии, гдеобучался под руководством какого-то испытателя втеософической школе в г. Адьяре.
Соловьев доставил в ТобольскИмператрице от имени Вырубовой 35 000 рублей. Этосоздавало, конечно, хорошее впечатление,вызывало доверие, чувство трогательнойпризнательности.
На чьи деньги работала Вырубова?
Многим, вероятно, известно имя банкираи сахарозаводчика К. И. Ярошинского.
Поручик Логинов, наблюдавший заСоловьевым, показывает, что Ярошинский был агентнемцев; что в войну он имел от них громадныеденежные суммы и на них вел по директивам врагаборьбу с Россией, что на эти деньги и работала вСибири Вырубова.
Как судья, я по совести должен сказать,что роль Ярошинского осталась для меня темной.
Мой долг указать строгие факты.
Ярошинский был известен Императрице.Он финансировал лазарет имени Великих КняженМарии Николаевны и Анастасии Николаевны и в то жевремя был помощником коменданта личногосанитарного поезда Императрицы.