письмо писано мадьяризированным немцем.
Из остальных пяти один был русский иносил фамилию Кабанов. Другие четверо говорилипо-русски, но их национальности я не знаю.
Помощник Юровского Никулин был,видимо, русский. Удалось точно установить, что ондо переселения в дом Ипатьева жил в американскойгостинице и был назначен чека, как и остальныедесять человек.
В доме Ипатьева поселился отдел чекаво главе с самым видным чекистом Юровским. Вотсмысл перемены, происшедшей здесь в первыхчислах июля месяца. Чем она была вызвана?
В мае месяце близкие царской семьеТолстые послали в Екатеринбург своего человекаИвана Ивановича Сидорова.
Он отыскал доктора Деревенько, и тотсказал Сидорову, что царской семье живется худо:тяжелый режим, суровый надзор, плохое питание.
Они решили помочь семье и вошли всношения: Сидоров с Новотихвинским женскиммонастырем, а Деревенько — с Авдеевым.
Было налажено доставление семьеразных продуктов из монастыря. Их носилипослушницы Антонина и Мария. Они показали [79 ]:
Антонина: “После того, как стал этотгосподин (Сидоров) к нам ходить, однажды пришел кнам доктор Деревенько. Я его видела сама. Он мнесказал, что у него, Деревенько, был разговор скомендантом ипатьевского дома Авдеевым, и тотпозволил в этот дом царской семье разнуюпровизию доставлять. Я знала, что Иван Ивановичдолжен был идти к доктору Деревенькоотносительно царской семьи. Вот после этогоДеревенько к нам и пришел. Ну, тут матушкаАвгустина приказала нам с послушницей Мариейидти в дом Ипатьева и нести туда четверть смолоком. Мы ее отнесли. Это было 5 июня по старомустилю. Потом мы так и стали носить разнуюпровизию царской семье. Носили яйца по двадесятка, сливки, сливочное масло, иногда мясо,колбасу, редис, огурцы, ботвинью, разные печенья(пироги, ватрушки, сухари), орехи. Как-то самАвдеев сказал нам, что Император нуждается втабаке. Так он и сказал тогда — “Император”. Мы итабаку доставали и носили. Все от нас всегдапринимал или Авдеев, или его помощник. Как,бывало, мы принесем провизию, часовой пустит насза забор к крыльцу. Там позвонят, выйдет илиАвдеев, или его помощник, и все возьмут. Авдеев иего помощник очень хорошо к нам относились, иникогда мы от них худого не слыхали. 22 июня (постарому стилю) мы принесли разную провизию. Ее отнас взяли. Кажется, помощник Авдеева взял, но тутзаметно было, что у них смущение: брать или небрать. Мы ушли, но скоро нас догнали двоекрасноармейцев с винтовками, посланные изипатьевского дома, и нас вернули назад. Там к намвышел новый уже комендант, вот этот самый,карточку которого я вижу (предъявлена карточкаЮровского), по фамилии, как потом мы узнали,Юровский, и строго нас спросил: “Это вам ктопозволил носить?” Я сказала: “Носим поразрешению коменданта Авдеева и по поручениюдоктора Деревенько”. Тогда он стал нам говорить:“А другим арестованным вы носите, которые втюрьмах сидят?” Я ему отвечаю: “Когда просят,носим”. Ну, больше ничего не было, и мы ушли. Надругой день 23 и 24 июня мы опять носили провизию.Носили молоко и сливки, Юровский опять к нампристал: “Вы это что носите?” Мы говорим:
“Молоко”. — “А это что в бутылке? Тожемолоко? Это сливки”. Ну, после этого мы стали приЮровском носить только одно молоко. Так и носилидо 4 июля по старому стилю... Носили мы царскойсемье провизию не в монастырском одеянии, а ввольном платье. Нам так доктор Деревенько сказал,а он об этом с Авдеевым уговорился. Авдеев и знал,что мы из монастыря носим, но никому, должно быть,из своих красноармейцев не сказывал”.
Мария: “В прошлом году позвала меняматушка Августина к себе и приказала мне:“Надень светское! Будешь с Антониной молоконосить в ипатьевский дом”. Тут сказала она, чтоцарской семье это молоко пойдет. Светское янадела, Антонина тоже, и понесли мы молоко.Четверть понесли. А было это 5 числа июня месяца.Потом мы стали носить сливки, сливочное маслоредис, огурцы, ботвинью, разные печенья, иногдамясо, колбасу, хлеб. Все это брал у нас или Авдеев,или его помощник. За забор нас пустят, к крыльцумы подойдем; часовой позвонит, выйдет Авдеев илиего помощник, возьмут от нас провизию, и мыуйдем... Очень хорошо к нам Авдеев и его помощникотносились. Так и носили мы провизию до 22 июня. 22числа приносим. Какой-то, кажется, солдат взял унас провизию, но какое-то смущение у них было, ичто-то такое непонятное говорили: “Брать или небрать?” Взяли. Дорогой нас солдаты с винтовкамидогнали и назад вернули. Мы пришли. К нам вышелновый комендант, вот этот самый, который накарточке изображен (предъявлена карточкаЮровского), Юровский по фамилии, и говорит строгонам: “Кто вам носить дозволил?” Мы отвечаем:“Авдеев приказал по распоряжению доктораДеревенько”. А он говорит: “Ах, докторДеревенько! Значит, тут и доктор Деревенько!”Видать, что он тут доктора Деревенько с Авдеевымв одном повинил; что оба они царской семьеоблегчение делали. А потом нас и спрашивает: “Выоткуда носите?” Ну, мы знали, что известно былоАвдееву, кто мы такие и откуда молоко носим. А тутскрываться хуже, пожалуй, будет, мы и говорим: “Сфермы носим”. — “Да с какой фермы?” Мы и сказали:“С монастырской фермы”. Юровский тут же нашиимена записал. Ничего больше он нам не сказал.Запрещения не было носить, мы и на другой деньснесли провизию и на третий день (24 июня постарому стилю) понесли. Тут нас Юровскийспрашивает, на каком основании мы сливки носим.Мы говорим, что молоко носим, а не сливки (вотдельной бутылке), а что не было запрещенияносить кроме четверти еще и бутылку. Он сказал,чтобы мы носили только одну четверть молока, абольше бы не смели носить. Мы стали носить одномолоко”.
Скажут, что не царской семье шлипродукты, а товарищу Авдееву. Я допускаю, чтомногое, быть может, не доходило до семьи. Но нетсомнения, что соглашение у Деревенько с Авдеевымбыло, и чекисты не знали об этом.
Обвиняемые Проскуряков и Якимовобъяснили:
Проскуряков: “Я вполне сам сознаю, чтонапрасно я не послушался отца и матери и пошел вохрану. Я сам теперь сознаю, что нехорошее этодело сделали, что побили царскую семью, и японимаю, что и я нехорошо поступил, что кровьубитых уничтожал. Я совсем не большевик и никогдаим не был. Сделал это я по глупости и по молодости.Если бы я теперь мог чем помочь, чтобы всех тех,кто убивал, переловить, я бы все для этогосделал”.
Якимов: “Вы спрашиваете меня, почему япошел караулить Царя. Я не видел в этом тогданичего худого. Как я уже говорил, я все-таки читалразные книги. Читал я книги партийные иразбирался в партиях. Я, например, знаю разницумежду взглядами социалистов-революционеров ибольшевиков. Те считают крестьян трудовымэлементом, а эти — буржуазным, признаваяпролетариатом только одних рабочих. Я был поубеждениям более близок большевикам, но и я неверил в то, что большевикам удастся установитьнастоящую, правильную жизнь их путями, то естьнасилием. Мне думалось и сейчас думается, чтохорошая, справедливая жизнь, когда не будет такихбогатых и таких бедных, как сейчас, наступиттолько тогда, когда весь народ путем просвещенияпоймет, что теперешняя жизнь не настоящая. Царя ясчитал первым капиталистом, который всегда будетдержать руку капиталистов, а не рабочих. Поэтомуя не хотел Царя и думал, что его надо держать подстражей, вообще в заключении для охраныреволюции, но до тех пор, пока народ его нерассудит и не поступит с ним по его делам: был онплох и виноват перед Родиной или нет. И если бы язнал, что его убьют так, как его убили, я бы ни зачто не пошел его охранять. Его, по моему мнению,могла судить только вся Россия, потому что он былЦарь всей России. А такое дело, какое случилось, ясчитаю делом нехорошим, несправедливым ижестоким. Убийство же всех остальных из его семьиеще и того хуже. За что же убиты были его дети? Атак, я еще должен сказать, что пошел я на охрануиз-за заработка. Я тогда был все нездоров и большепоэтому пошел: дело нетрудное... Я никогда, ниодного раза не говорил ни с Царем, ни с кем-либо изего семьи. Я с ними только встречался. Встречибыли молчаливые... Однако эти молчаливые встречис ними не прошли для меня бесследно. У менясоздалось в душе впечатление от них ото всех.
Царь был уже немолодой. В бороде у негопошла седина... Глаза у него были хорошие, добрые...Вообще он на меня производил впечатление какчеловек добрый, простой, откровенный,разговорчивый. Так и казалось, что вот-вот онзаговорит с тобой, и, как мне казалось, ему охотабыла поговорить с нами.
Царица была, как по ней заметно было,совсем на него непохожая. Взгляд у нее былстрогий, фигура и манеры ее были, как у женщиныгордой, важной.
Мы, бывало, в своей компанииразговаривали про них, и все мы думали, чтоНиколай Александрович простой человек, а она непростая и, как есть, похожа на Царицу. На вид онабыла старше его. У нее в висках была заметнаседина, лицо у нее было уже женщины не молодой, астарой. Он перед ней означался моложе.
Такая же, видать, как Царица, былаТатьяна. У нее вид был такой же строгий и важный,как у матери. А остальные дочери Ольга, Мария иАнастасия важности никакой не имели. Заметно поним было, что были они простые и добрые.
Наследник был все время болен, ничегопро него я сказать Вам не могу.
От моих мыслей прежних про Царя, скакими я шел в охрану, ничего не осталось. Как я ихсвоими глазами поглядел несколько раз, я сталдушой к ним относиться совсем по-другому: мнестало их жалко...
Раньше, как я поступил в охрану, я, невидя их и не зная их, тоже и сам перед ниминесколько виноват. Поют, бывало, Авдеев стоварищами революционные песни, ну, и я маленькоподтяну, бывало, им. А как я разобрался, как оно ичто, бросил я все это, и все мы, если не все, томногие, Авдеева за это осуждали...”
Не сомневаюсь: общение с Царем и егосемьей что-то пробудило в пьяной душе Авдеева иего товарищей. Это было замечено. Их выгнали, авсех остальных отстранили от внутренней охраны.
Семья была окружена чекистами. Этобыло уже приготовлением к убийству.
Глава XVI
Царская семья была в домеИпатьева до ночи на 17 июля
Оно случилось в ночь на 17 июля.