Все люди обывательской среды, незнакомые с техникой следственного дела, обычно рассуждают по одному шаблону: всякое, самое простое преступление им кажется чрезвычайно загадочным, пока оно не вскрыто, и каждое самое загадочное преступление им кажется чрезвычайно простым, когда оно вскрыто. Обычно и встречаешься всегда с рассуждениями: как преступники могли оставить неуничтоженным такой ценный предмет? Достоверно ли это?
Большевики – люди, и, как все люди, они подвержены всем людским слабостям и ошибкам.
Я им отдаю должное. Они совершили преступление, особенно вторую его часть: уничтожение трупов так тщательно, как могли.
Они лгали, отдаю им должное, умело.
Но они иногда переоценивали самих себя и свою осторожность.
Комиссар Войков, снабжавший рудник серной кислотой, всегда отличался склонностью к театральным жестам, глупостью и излишней болтовней, особенно в дамском обществе. Его там однажды спросили о судьбе царской семьи. Он напыщенно ответил: «Мир никогда не узнает, что мы сделали с ними».
В нашем следственном деле нет чудес. Терпением и энергией подходим мы к истине.
К 25 августа 1920 года мне была абсолютна ясна идея большевистской лжи: «Мы расстреляли только Царя, но не семью».
Они надели на себя революционную личину и подсовывали под преступление моральный принцип. Этим принципом они оправдывали убийство Царя.
Но какая мораль может оправдать убийство детей?
Им оставалось только одно средство: лгать, и они лгали.
Но они лгали для мира. Для себя и между собой они должны были говорить правдиво. В содержание этой правды не могло не войти, должно было войти слово «семья».
В числе других, оно было дано мною 25 августа 1920 года. Специалист-техник с колоссальным опытом и из ряда вон выдающимися способностями раскрыл смысл таинственной телеграммы.
Ее ключ, очевидно, слово «Екатеринбург», имеющее 12 букв.
В числе 65 телеграмм имеются и другие, зашифрованные тем же самым ключом.
Вот содержание двух, отправленных из Екатеринбурга в Москву 26 июня и 8 июля 1918 года:
МОСКВА
Секрсовнаркома Горбунову
с обратной проверкой
Предобласовета Белобородое.
26 Июня 1918 г.
№ 4323.
Таким образом, дословное содержание этой телеграммы следующее: «Ми уже сообщали что вес запас золота и платини вивезен отсюда два вагона стоят колесах Перми просим указал способ хранения на случаи поражения советвласти мнение облакома партии и обласовета случае неудачи вес груз похоронит даби не оставит врагам».
МОСКВА
Секрсовнаркома Горбунову
Для немедленного ответа
Предобласовета Белобородов.
8 Июля 1918 г. № 4369.
Таким образом, содержание этой телеграммы дословно следующее:
«Для немедленного ответа Гусев Петрограда сообщил что Ярославле возстание белогвардейцев поезд нами возвращен обратно ф Перм как поступат далее обсудите Голощекиним».
Итак, 18 июля 1918 года в Москве Яков Свердлов первый сообщил в присутствии президиума цика о судьбе царской семьи.
19 июля в Москве появились об этом печатные сообщения.
Та же самая картина и в Екатеринбурге.
20 июля здесь Шая Голощекин первый сообщил в присутствии президиума областного совета о судьбе царской семьи.
21 июля в городе были расклеены в разных местах печатные об этом сообщения.
Свидетельскими показаниями установлено, что именно говорил Шая Голощекин.
Текст одного из расклеенных объявлений был по моему требованию обнаружен 6 июля 1919 года чинами уголовного розыска в Екатеринбурге.
Основная идея и Москвы, и Екатеринбурга была одна и та же: Царь «казнен по воле народа», жизнь семьи сохранена[126].
И Свердлов, и Голощекин лгали одинаково. Этой общей ложью они сами себя связали, как соучастники преступления.
Но роль их была не одинакова в этом преступлении.
Почему Москва первая сообщила о смерти Царя, а Екатеринбург, где он был убит, сообщил об этом только через два дня?
Большевики в панике, трусливо бежали из Екатеринбурга. От испуга они оставили на телеграфе и свои подлинные телеграммы и свои подлинные телеграфные ленты.
Одна из них содержит переговоры Якова Свердлова, которые он вел 20 июля 1918 года из Москвы с неуказанным в ленте лицом из Екатеринбурга.
В ней на вопрос Якова Свердлова: «Что у вас слышно?» – неизвестный отвечает:
«Положение на фронте несколько лучше, чем казалось вчера. Выясняется, что противник оголил все фронты и бросил все силы на Екатеринбург; удержим ли долго Екатеринбург, трудно сказать. Принимаем все меры к удержанию. Все лишнее из Екатеринбурга эвакуировалось.
Вчера выехал к вам курьер с интересующими вас документами.
Сообщи решение ЦИК, и можем ли мы оповестить население известным вам текстом?»
Свердлов отвечает:
«В заседании президиума ЦИК от 18-го постановлено признать решение Ур. Обл. Совдепа правильным. Можете публиковать свой текст. У нас вчера во всех газетах было помещено соответствующее сообщение. Сейчас послал за точным текстом и передам его тебе.
Пока же сообщаю следующее: 1) держитесь во что бы то ни стало посылаем подкрепление во все районы отправляем значительные отряды надеемся при их посредстве сломить чехов. 2) Посылаем на все фронты несколько сот надежной партийной публики из питерских и московских рабочих специально для постановки широкой агитационной работы среди армии так и среди населения. 3) Еще раз напоминаю необходимости обеспечить тыл. 4) Сообщу о немцах. После убийства Мирбаха немцы потребовали ввода батальона в Москву. Мы категорически отказали были на волосок от войны. Немцы теперь отказались от этого требования. По-видимому войны сейчас не будет больше пока ничего сообщить нечего. Сейчас передам точно текст нашей публикации.
Заголовок
Расстрел Николая Романова»[127]
Кончаю на этом: дальше идет текст той самой большевистской телеграммы «Бюро Печати» за № 6153, который указан выше.
Запись вскрывает причину, почему о смерти Царя Москва заговорила раньше Екатеринбурга: Екатеринбург не смел сам говорить об этом без разрешения Москвы.
Как же он сам мог осмелиться убить, когда без позволения Москвы он не смел даже сказать об этом?
Кто говорил со Свердловым?
Этот человек знает состояние фронта. Голощекин знал фронт, так как он был областной «военный» комиссар.
С этим человеком Свердлов на «ты».
В.Л. Бурцев хорошо знает и Свердлова, и Голощекина. Он показывает: «И Свердлова, и Голощекина я знаю лично. Между собою они «на ты».
18 июля Яков Свердлов сказал, что из Екатеринбурга выслан в Москву специальный курьер с документами о раскрытом заговоре контрреволюционеров, намеревавшихся спасти Императора, и что в распоряжении цика уже имеются дневники и письма царской семьи.
Документы о заговоре никогда не отправлялись к Свердлову из Екатеринбурга по той причине, что такого заговора не существовало.
Дневники же и письма царской семьи были действительно доставлены к Свердлову, но 18 июля он их у себя не имел и никак иметь не мог.
Он снова солгал. Так говорят логика и факты.
Утром, 15 июля, наказывая монахиням принести ему яиц, Юровский знал, что в лесных дебрях он будет терзать детские трупы.
Прошло всего несколько часов после ухода монахинь, и в дом Ипатьева пришли бабы мыть полы. Вспомним, что нам рассказала о Юровском Стародумова: «…Он сидел в столовой и разговаривал с Наследником, справляясь об его здоровье».
Как техник, имеющий некоторый опыт в раскрытии подлых дел человеческих душ, я отдаю должное истине: Яков Михайлович Юровский несомненно человек «с характером».
Он тщательно обдумал преступление и свой характер выдержал до конца.
Он обманом выманил царскую семью из ее комнат: под предлогом отъезда из дома. И только тогда, когда она была в застенке, он вынул из кармана свой револьвер.
Он шел к своей желанной цели, соблюдая большую осторожность, ибо не желал, чтобы его цель была раскрыта раньше времени.
Дневники и письма царской семьи были при ней в доме Ипатьева. Нет сомнения, для Царя письма к нему Императрицы были самым ценным. Как же можно было раньше убийства взять у него эти письма? Сделать это – раскрыть умысел убийства.
Эти письма взяли у Царя, перешагнув через его труп.
Убийство случилось в ночь на 17 июля.
18 июля Свердлов не мог иметь у себя ни дневников, ни писем царской семьи. Чтобы это понять, надо только посмотреть на географическую карту России: там обозначено, сколько верст от Екатеринбурга до Москвы.
Эти весьма ценные предметы были отправлены к Свердлову с особым курьером. Им был Яков Юровский, выехавший с ними из Екатеринбурга 19 июля.
Его отвозил на вокзал из дома Ипатьева кучер Елькин[128]. Он так описывает отъезд Юровского: «В последний раз я подал Юровскому лошадь 19 июля к дому Ипатьева. Из дому вышли молодые люди и с помощью старшего красноармейца вынесли и положили ко мне в экипаж семь мест багажа; на одном из них, представлявшем из себя средних размеров чемодан черной кожи, была сургучная печать».
Юровский спешил доставить в Москву эти документы и так торопился, что забыл в доме Ипатьева свой бумажник с деньгами.
Дорогой 20 июля он телеграфировал со станции Бисерть Белобородову: «Мною забыт в доме особого назначения бумажник деньгами около двух тысяч прошу первым попутчиком прислать Трифонову для меня Юровских».
Почему для доставления денег потребовалось посредничество Трифонова и почему телеграмма кончается словом «Юровских», а не «Юровский»?
Юровский – слишком видная фигура у большевиков. Если бы он эвакуировался в Пермь, где он потом и находился, его адрес был бы в любую минуту известен Белобородову
19 июля он выехал из Екатеринбурга с женой и детьми. Он их оставлял в Перми, а сам ехал в Москву. Трифонов – это видный пермский чекист. Он потому и указан, что ему был поручен надзор за семьей Юровского ввиду отъезда его самого.