– Я могу еще что-нибудь для вас сделать? – спросила Мэри.
– Вообще-то да, миссис Кэри, если это не слишком обременительно. Прошло несколько дней с тех пор, как я получил отчет о расследовании. Вы не возражаете, если я послушаю, пока вы разговариваете с детективами?
Мэри коротко вздохнула. Какой грустный, потерянный мужчина. Она помолчала и, решив проявить милосердие, взяла у него шляпу и повела обратно в гостиную.
Пока Джон Дрю тихо сидел в углу, Мэри беседовала с детективами, пытаясь вспомнить все, что могла. По ее словам, большую часть вечеров Хейзел оставалась дома, свернувшись калачиком с книгой. Она любила читать. У нее были друзья, но к ней не приходили джентльмены, и, насколько знала Мэри, она не встречалась с мужчинами с тех пор, как начала работать у Кэри в феврале того же года.
– Ну, вы знаете, одно время она была помолвлена, – сказал Джон Дрю. Все, кто был в комнате, повернулись к нему. Помолвлена? Хейзел? – У нее действительно был мужчина.
Дрю не мог вспомнить имя этого человека и даже не знал, называла ли его Хейзел.
Это было все, что следователи вытянули из Джона Дрю, но Джулия позже подтвердила его воспоминания. Ее муж прав в том, что Хейзел была помолвлена, сказала она, но мужчина просто перестал встречаться с ней весной 1907 года, когда она заболела гриппом, а он женился на другой женщине. Не иначе как на подруге Хейзел. Джулия тоже не могла вспомнить имя этого человека.
Незадолго до трагедии они говорили с Хейзел о ее личной жизни, Джулия сказала:
– Насколько мне известно, у Хейзел уже больше года не было кавалера. Недавно я спросила у нее: «Разве у тебя еще нет парня?» И она ответила: «Нет, меня это не волнует. Если бы у меня был кто-то, его бы отбила какая-нибудь другая девушка».
Джулия также вспомнила, как Хейзел однажды рассказала, что молодой студент юридического факультета – ей вспомнилось имя, Вольф – хотел жениться на ней, но не раньше, чем через три года, когда он будет финансово обеспечен. Она сказала, что Хейзел не интересовалась этим мужчиной и не собиралась выходить за него замуж.
Как оказалось, в Трое действительно жил человек по имени Лоуренс Вольф, который в 1905 году работал клерком в кабинете дантиста. В 1902 году, когда Лоуренсу было двенадцать, а Хейзел – четырнадцать, Вольфы и Дрю жили по соседству на Второй улице в Южном Трое. К 1905 году он переехал на Третью улицу, 187, в четырех кварталах к северу от Хислопов, на которых в то время работала Хейзел. Вольф состоял в церкви Святого Иоанна Крестителя. В то время как церковь Хейзел – методистская на Третьей улице – еще только строилась, прихожанам разрешалось молиться в часовне Святого Иоанна Крестителя.
Как вспоминала Мина Джонс, Хейзел встретила мужчину, который хотел жениться на ней, на рождественской службе в церкви в 1906 году. Был ли тем человеком Вольф?
Ответ на этот вопрос остается неизвестным, потому что имя Лоуренса Вольфа так и не всплыло в ходе расследования.
В понедельник, 20 июля, Уильям К. Хогардт, семнадцати лет, из Дедхэма, штат Массачусетс, отправил в «Трой таймс» сообщение из Бостона, в котором писал, что глубоко опечален смертью Хейзел Дрю, «одного из его самых близких друзей». «Хейзел была тихой и утонченной девушкой, которой восхищались все». Хогардт оказался одним из загадочных незнакомцев, чьи письма, подписанные только инициалами, были найдены в сундуке Хейзел.
– Как приятно все же разгадать загадку, – сказал О’Брайен.
– Не уверен, что это то решение, которое все ищут, – ответил Кей. – Помни, осенью тебя будут переизбирать.
Последние шесть лет Хогардт отдыхал у родственника по фамилии Фезерс в Восточном Поэстенкилле. Он познакомился с Хейзел летом 1907 года, когда она вместе с Блисами жила на Планк-роуд, примерно в миле оттуда. Хейзел провела там около недели, прежде чем переехать в другой пансионат, которым управлял Джон Линк, на озере Снайдерс, где она встретила своего преданного друга-художника Гарри. Хогардт и Хейзел познакомились друг с другом на танцах и вечеринках и регулярно переписывались, когда Хогардт вернулся в Массачусетс. Примерно за месяц до ее смерти письма перестали приходить. Хогардт получил всего двенадцать писем, начиная с сентября 1907 года, когда Хейзел работала у Тапперсов. В письме из Скенектади она просто написала: «Прекрасно провожу здесь время». Вторая открытка, датированная несколькими днями позже, была помечена почтовым штемпелем Троя и изображала Политехнический институт Ренсселера. «Всего в шаге от того места, где я живу», – написала Хейзел.
8 января 1908 года Хейзел написала Хогардту с фермы Тейлора, где выздоравливала после недуга: «Из-за болезни не смогла достать для тебя новогоднюю открытку. Но я желаю тебе очень счастливого Нового года. Спасибо за добрую память, Х.А.Д.». Несколько недель спустя, 3 февраля, она отправила ему еще одно письмо, в котором говорилось: «Получила твою открытку. Я беру отпуск на несколько месяцев. Никаких новостей от Гордона (их общий друг, девятнадцатилетний Гордон Холл из Восточного Поэстенкилла; по ее собственным словам, Хейзел больше думала о Гордоне, чем о Хогардте). Надеюсь скоро увидеть девочек, но в последнее время я никого из них не видела. У нас очень холодная погода. Этим летом я буду в Поэстенкилле с Белль. В настоящее время мой адрес: 400 Четвертая улица, Трой, Нью-Йорк. Х.А.Д.».
Пока никаких указаний на то, кто эта Белль.
7 марта 1908 года, вскоре после того, как она устроилась на работу к Кэри, Хейзел снова написала Хогардту: «Получила твое письмо. Мне действительно очень нравится мой новый дом. Летом здесь будет очень одиноко. У нас здесь довольно холодно для этого времени года. Я не получаю известий от Гордона. Х.Д., Уитмен, Уэст-Трой, Нью-Йорк». Любопытно, Хейзел упоминает, что Уитмен-корт находится в Уэст-Трое, хотя на самом деле он находился в восточной части города. Район, ранее известный как Уэст-Трой, был переименован в Уотервлит.
В апреле Хогардт получил две открытки от Хейзел, одну из Троя и одну из Провиденса, которые должна была отправить Мина Джонс. На открытке из Троя были только инициалы Х. А. Д. По словам Хогардта, это был его последний контакт с ней.
Переписка между Хейзел и Хогардтом казалась вполне безобидной, и следователи быстро отмахнулись от него как от серьезного подозреваемого. И все же образ Хейзел продолжал развиваться, меняться и обретать новые грани. Это суждение укрепилось, когда Уолтер Спрат, сотрудник почтового отделения Троя, утверждавший, что он друг Хейзел, сообщил О’Брайену имена нескольких молодых людей, которые, по его словам, сопровождали ее на танцы и пикники.
Очевидно, что тихая и скромная прихожанка, о которой изначально рассказывали детективам, была одновременно уверенной в себе, общительной женщиной с широкими социальными связями, за которой почти всем было трудно угнаться.
В спешке покидая резиденцию Кэри в понедельник, 6 июля, Хейзел оставила после себя кипу писем и открыток, которые были разорваны и выброшены в кучу мусора. Детективам пришлось склеить некоторые из них, чтобы расшифровать содержание. Одним из таких писем, которое привлекло их внимание, был разорванный листок бумаги с написанным на нем именем – Джон Э. Магнер, и адресом – 449 Лексингтон-авеню, Нью-Йорк.
Магнер, как вскоре выяснили детективы, был кондуктором вагона на так называемых скоростных почтовых поездах Центральной железной дороги Нью-Йорка, курсировавших между Нью-Йорком и Монреалем, с остановками в Трое и Олбани – двух местах, связанных с местонахождением Хейзел 6 июля. Поезд из Нью-Йорка отправлялся в 8:45 утра и приходил в Олбани в полдень, так что у Магнера было двадцать пять свободных минут, прежде чем состав, прицепленный к паровозу линии Делавэр и Гудзон, отправлялся на север – через Трой и Саратогу в Монреаль.
Поступали сообщения о том, что у Магнера был альтернативный маршрут, направлявшийся на запад из Нью-Йорка через Сиракузы в Чикаго. Этот поезд также проходил через Олбани, но в обход Троя. Как и на северном маршруте, в Олбани он прибывал в полдень. Если бы на самом деле Хейзел искала Магнера 6 июля и думала, что он в пути из Нью-Йорка в Чикаго, она бы отправилась в Олбани, чтобы встретиться с ним, а не ждала его в Трое.
В понедельник, 20 июля, репортер «Ивнинг Уорлд» разыскал Магнера у обеденного прилавка Юнион-Стейшн.
– Джон Магнер? – спросил репортер, заметив имя на униформе.
– Кто спрашивает? – поинтересовался Магнер.
– Я репортер из «Ивнинг уорлд».
– Вот как! И что дальше?
– Можете ли ответить на сообщения о том, что вы приезжали в Трой повидаться с Хейзел Дрю?
– Сообщения? Какие сообщения?
– Ваше имя нашли на клочке бумаги в ее вещах. Там же был и ваш адрес.
Магнер нахмурился.
– Послушайте, – сказал он, – я не знаком ни с какой Хейзел Дрю. Я даже никогда не слышал этого имени до того, как все это появилось в газетах.
Магнер сказал, что работал на линии Нью-Йорк – Монреаль около месяца, в том числе 6 и 7 июля.
– Вы проезжали через Трой 6 июля? – продолжал репортер.
– Да, и что?
– В котором часу?
– Приехал сюда в 1:25.
– Встречались с кем-нибудь?
– Нет, сэр, не встречался.
– Так вы уверены, что не знали Хейзел Дрю? – спросил репортер. – И вы понятия не имеете, как ваше имя оказалось на той бумажке, которую нашли в ее вещах?
– Я сказал, что не был знаком ни с ней, ни с какой-либо другой девушкой в Трое, – сказал Магнер, решительно заканчивая импровизированное интервью.
Он лгал.
Минни Тейлор первой подсказала следствию, что в рассказе Магнера что-то не так. Тетя Хейзел, до этого момента упрямо отмалчивавшаяся, за исключением случаев крайнего принуждения, внезапно обрела дар речи.
Утром во вторник, 21 июля, детективы Джон Мурнейн и Джон У. Лоуренсон доставили Минни в здание суда для очередного допроса. Чтобы избежать прессы, ее провели через черный ход в комнату большого жюри, в которую О’Брайен мог тайно попасть из своего кабинета. Встреча была короткой, но напряженной.