Если доктор Элиас Бойс, который практиковал в течение пяти десятилетий, был прав, то Хейзел Дрю задушили. Могла ли она тоже стать жертвой «Душителя девушек»?
Кроме того, Мэми Киллион была напоминанием о том, как политика отравила почти все аспекты жизни в Трое, включая систему уголовного правосудия.
Напоминанием не единственным – для тех, кто вспомнил «Убийцу под вуалью», еще одно печально известное дело из истории Троя. Весной 1853 года два ирландских иммигранта, Тимоти Ланаган и его невестка Кэтрин Люби, были отравлены до смерти в своем продуктовом магазине в Десятом округе Троя. Мотив убийства так и не был окончательно определен. Главный подозреваемый – голубоглазая красавица с черными волосами, любовница банкира Джона Коттона Мазера, видного политика-демократа и потомка министра-пуританина семнадцатого века Коттона Мазера. Коттон был печально известным охотником на ведьм, автором скандальной книги «Чудеса невидимого мира», оправдывавшей салемские суды над ведьмами.
В момент совершения преступления Джону Мазеру грозило обвинение в коррупции в связи с его должностью комиссара канала штата Нью-Йорк. Женщина, выступавшая под вымышленным именем Генриетта Робинсон (не путать с Генриеттой Робертсон из дела Хейзел Дрю), на протяжении всего судебного процесса (и даже в тюремной камере) закрывала лицо темной вуалью. Ходили слухи, что под личиной Робинсон скрывалась Шарлотта Вуд, богатая выпускница женской семинарии Эммы Уиллард, бывшая замужем за британским аристократом сэром Уильямом Фрэнсисом Августом Эллиотом, и дочь Роберта Вуда, по общему мнению, незаконнорожденного сына Эдварда, герцога Кентского.
Робинсон, которую защищал Мартин И. Таунсенд, бывший окружной прокурор округа Ренсселер и будущий конгрессмен, в конечном счете была признана виновной в убийствах и приговорена к смертной казни, хотя позже это наказание заменили пожизненным заключением.
И теперь, столько лет спустя, Джарвис О’Брайен надеялся, что у него на руках не будет другого такого же дела, как это.
Но газетный репортер по имени Уильям М. Клеменс был убежден в обратном. И он собирался сделать все, что в его силах, – используя власть прессы, – чтобы убедить общественность в том, что Хейзел Дрю была замешана в непристойной интрижке, которая привела к ее смерти.
Глава 10В город приезжает цирк
Для прессы Хейзел Дрю была при жизни призраком.
В газете она появилась, возможно, только один раз: в выпуске «Трой таймс» от 2 июля 1907 года ее имя указано в списке женщин-участниц конкурса на «Бесплатную поездку» в Эсбери-Парк, штат Нью-Джерси, спонсируемого обувным магазином «Миллардс». Из тридцати двух участниц Хейзел получила всего 201 голос, меньше, чем все остальные.
После смерти Хейзел Дрю стала суперзвездой.
В течение трех недель летом 1908 года газеты – не только Троя или даже штата Нью-Йорк, но и газеты по всей стране – не могли перестать смаковать историю очаровательной молодой женщины с льняными волосами, которая была забита до смерти неизвестным нападавшим на густо заросшей лесом окраине Сэнд-Лейка и чей труп был хладнокровно брошен в пруд у ближайшей дороги.
Освещая эту историю, пресса также и продвигала ее.
Репортеры – «сыщики-хокшоу в резиновых сапогах», на языке того времени – вторглись в Сэнд-Лейк и Трой, отслеживая зацепки, проверяя подозреваемых и улики, преследуя всех, кто когда-либо пересекался с загадочной Хейзел Айрин Дрю. Каждое предположение – обоснованное или нет – тут же попадало на первую страницу. Оргии в летнем лагере! Женщин удерживали против их воли! Тайные любовники! Греховная беременность!
Отделить факт от фантазии было нелегко тогда и нелегко сейчас. Никто не спорит с тем, что немалые площади газетной бумаги были потрачены на сенсационную историю, чтобы продать больше газет, но репортеры также обнаружили важных подозреваемых и улики, которые следователи каким-то образом упустили из виду.
В начале расследования Луис Х. Хоу из «Ивнинг телеграм» и Джон Келли из «Ивнинг уорлд», двух нью-йоркских газет, бродя по месту преступления, сделали важное открытие. Ничего не добившись от стекавшихся к пруду зевак, Хоу и Келли прогулялись по окрестностям, не отрывая глаз от земли, в надежде наткнуться на нечто такое, что просмотрели сыщики.
– Эй, вон там, – сказал Хоу, указывая на камень на берегу пруда.
– Да, сэр, – отозвался Келли.
Присев на корточки, журналисты залюбовались своей находкой: парой сломанных золотых очков-пенсне и маленькой серебряной шляпной булавкой.
– Что ты об этом думаешь? – спросил Хоу, указывая на разбитые очки.
– Я не знаю, – пожал плечами Келли. – Может быть, здесь боролись?
– Либо так, либо, может быть, один из этих увальней не смотрел, куда идет, и наступил на них.
– Будь осторожен, – предупредил Келли. – Взгляни-ка на это пятно на линзе. Что это – отпечаток пальца?
Похоже, так оно и было. Хоу вытащил носовой платок и осторожно обернул им обе находки.
– Давайте отдадим их копам, – сказал Хоу. – Может, хоть раз услышим от них слова благодарности.
Репортеры передали свои открытия детективам. Как выяснилось, и то и другое принадлежало Хейзел. Окружной детектив Дункан Кей, забравший очки, пообещал лично доставить их в государственную лабораторию в Олбани для анализа отпечатков пальцев – все еще относительно новая практика в то время, – но ему потребовалось почти две недели, чтобы сделать это, и о каких-либо результатах никогда не сообщалось публично.
Пресса также сыграла ключевую роль в общении с некоторыми из ближайших друзей и подруг Хейзел, которые предоставили ценную информацию о повседневной жизни девушки, информацию, которой члены семьи либо не могли, либо не хотели делиться. Двое из этих подруг – Мина Джонс и Кэрри Уивер, – которых не было в городе в день убийства Хейзел, переписывались с местными газетами, запрашивая последние новости по этому делу.
Были ли эти и другие разоблачения репортеров вызваны небрежной работой полиции или изобретательностью прессы – спорно, но иногородним газетам на самом деле было все равно. Они безжалостно поджаривали окружного прокурора Джарвиса О’Брайена и его следователей, требуя арестов каждый раз, когда появлялся новый подозреваемый, вызывая у читателей праведное негодование каждый день, который не приносил результатов. Газеты предупреждали, что, если в ближайшее время кого-нибудь не арестуют, горожане могут взять дело в свои руки и даже начнут линчевать подозреваемых по своему выбору.
Только 26 июля «Трой нозерн баджет» писала:
«Многие ложные слухи были пущены в ход с подачи охочих до сенсации газет, и самые дикие истории были напечатаны с единственной целью – взволновать публику, породить ажиотаж и создать впечатление, что должностные лица округа и города не справляются со своими обязанностями. Эти столичные газеты послали сюда своих самых «блестящих» репортеров, поддержав их криминалистами, сыщиками, фотографами и всеми прочими, кем они могут командовать, но они ни на шаг не приблизились к раскрытию личности убийцы девушки. Теперь, когда они так явно потерпели неудачу в своих усилиях и им была оказана всяческая любезность и помощь в пределах полномочий окружной прокуратуры, они пытаются скрыть свой провал, критикуя должностных лиц округа и города».
Во время одного из регулярных утренних брифингов с журналистами осажденный ими О’Брайен призвал всех успокоиться и отчитал за третирование трех наиболее известных фигурантов дела: дяди Уильяма Тейлора, тети Минни Тейлор и «тупого» работника Фрэнка Смита, что было весьма любопытно, потому что сам О’Брайен все это время бросал различные клеветнические намеки в адрес всех троих.
– Слушайте внимательно, – сказал О’Брайен, начиная одну из своих знаменитых речей. – Некоторые требовали ареста Уильяма Тейлора, дяди. Против него нет никаких улик, у него нет никаких мотивов для убийства девушки. Другие выступали за арест мисс Тейлор, тети. Она ответила на все наши вопросы, по-видимому честно, и снова и снова заверяла нас, что сделает все возможное, чтобы привлечь к ответственности преступника. Конечно, никто ее не подозревает, но некоторые думают, что она знает о предыдущем местонахождении девушки больше, чем рассказала. У нас нет оснований так полагать.
– Другие требовали ареста Смита и Руди Гандрума, – продолжал О’Брайен, – но, с точки зрения законности и справедливости, нет ничего, что могло бы оправдать действия, которые подвергли бы их жизнь опасности. Делается все, что можно. Если другие смогут приехать в этот город из Нью-Йорка или любого иного места и поймать убийцу, я буду рад. В данном случае мы не ищем славы. Все, чего мы хотим, это чтобы виновный или виновные предстали перед судом.
Репортеры делали все возможное, чтобы не отставать от него, записывая каждое слово как можно точнее, кивая в знак согласия, и все это в то время, как в их головах рождалась еще одна история на еще одну страницу. А потом они побежали освещать дело в точности так, как делали все предыдущие дни.
Рубеж двадцатого века был золотым временем для газет. Историки называют это эпохой популярной прессы, но то была также эпоха «желтой» журналистики.
С началом промышленной революции – наиболее заметным достижением которой стало изобретение Оттмаром Мергенталером в 1886 году линотипной машины, позволившей печатникам набирать шрифт автоматически, а не вручную, – газеты были изобретены заново, став больше, смелее и своевременнее. Достижения в области связи – телеграф, телефон, морские кабели – позволили мгновенно получать новости из отдаленных мест. Железные дороги доставляли репортеров на передовую и обратно с беспрецедентной скоростью, одновременно производя революцию в скорости доставки газет читателям.
Инновации в фотографии конца девятнадцатого века также увеличили тираж. Новостные события фотографировались еще в 1850-х годах, но перед публикацией фотографии приходилось копировать вручную на дерево для совместимости с печатными станками того времени (так была опубликована знаковая работа Мэтью Брэди о гражданской войне в «Харперс уикли»). 4 марта 1880 года газета «Дейли график оф Нью-Йорк» опубликовала первую полутоновую (а не гравированную) репродукцию новостной фотографии, последовали дополнительные инновации, такие как изобретение порошка для вспышки в 1887 году. К 1897 году полутоновые фотографии можно было воспроизводить на печатных станках, работающих на полной скорости.