защищать свою церковь и делать состояния под руководством королей и князей. Почти никто не обращает внимания на жалких, одиноких воинов, возвращающихся без своих сеньоров, без товарищей по оружию, без гроша в кармане и без духовного утешения, заложив свои доспехи и, возможно, даже потеряв коня[208]. Возвышенный статус крестоносца, отправлявшегося в путь, был серьезно подорван грандиозным публичным провалом. «Пыла славы Божией, пламенеющего среди вас», как описывал Бернард, вряд ли хватило, чтобы компенсировать потерянные годы, разочарование, высокую цену, которую пришлось заплатить, смерть друзей, соседей и близких родственников и море пролитой крови[209].
В многочисленных исследованиях рассматривались различные мотивы крестоносцев, проповеди и структура крестовых походов, время и организация армий[210]. Но почти никто не размышляет о демобилизовавшихся крестоносцах, вернувшихся домой, и о долгах, в которые они влезли. Монах Гийом из Сен-Дени был не одинок в своем желании узнать, почему «не выжил почти никто из столь великого множества воинов и армий двух могущественных королей и [почему] те, кто избежал меча и голода, вернулись, ничего не добившись»[211]. Многие умерли от полученных в бою ран, от нападений мелких отрядов противника, в кораблекрушениях, от болезней, от голода, многие утонули или умерли от яда. Потери по пути через Малую Азию были столь чудовищными, что хронист похода Вильгельм Тирский пришел к выводу, что девять десятых немцев умерло по дороге[212]. Анонимный биограф того времени замечает, что «многие женщины стали вдовами, а многие малые дети стали сиротами»[213]. Невеликим утешением было услышать, что все произошло в соответствии с замыслом Божиим. Бернард, в конце концов, уверял их в безопасности и в победе, если они отправятся защищать земли самого Христа от злодеев в тех местах, «где Он родился, жил, был распят и погребен»[214]. Петр Достопочтенный, настоятель аббатства Клюни, утверждал, что «победа несомненна»[215]. Многие соглашались с ожесточенным хронистом из Руана, который писал, что «большинство погибло, не обретя спасения»[216].
Насколько иначе все было во время Первого крестового похода пятьдесят лет назад! Тогда возвращавшихся победителей приветствовали процессиями, делались блестящие карьеры, складывались поэмы, семейные состояния увеличивались, заключались выгодные браки, закреплялось владение землей. Процветающая экономика Восточной Англии, административным центром которой был Норвич, дала королю Англии Вильгельму II Руфусу средства потакать собственным архитектурным вкусам и военным амбициям своего брата. Задуманное как роскошная и дорогая крепость-дворец и построенное королем в Норвиче здание называли самым амбициозным светским сооружением в Западной Европе. Эта постройка свидетельствует о богатстве и стратегической важности региона и о способности короля извлекать из него богатства и пользоваться ими[217]. Сам Вильгельм Руфус остался в Англии, собирая казну в Вестминстере и жирея на восточноанглийских овцах, а его старший брат, Роберт Куртгез (Короткие Штаны), унаследовавший Нормандское герцогство, заложил его Вильгельму за десять тысяч марок, чтобы отправиться в Первый крестовый поход. К концу Второго крестового похода регион страдал от последствий гражданской войны, а страна – от голода и болезней[218].
Крестоносцев, возвращавшихся в середине того века, религиозные общины не приветствовали церемониями взаимного уважения. Чаще воины спорили со своими церквями, и благодаря этому мы узнаем то немногое, что нам о них известно. Когда они вернулись домой в 1150 году, четверых спутников Бартельми из Сикона вызвали свидетелями, чтобы подтвердить, что он отказался от сделанного в Иерусалиме обещания вернуть имущество, которое он несправедливо отнял у своей местной церкви перед тем, как отправиться в поход[219]. Алярд из Эсплешена во Фландрии по возвращении начал тяжбу с местным аббатством, которое давало деньги на участие в крестовом походе[220]. Аналогичные судебные тяжбы велись с семьей кастеляна Лилльского замка из‐за заключенных им договоренностей; сам кастелян, по всей видимости, умер в походе[221]. Воины, возвращавшиеся из Второго крестового похода, не привезли с собой ценных реликвий и мощей для своих церквей; они не подарили церкви ни единой реликвии. Но именно в это время спрос на подлинные святые мощи вырос, ибо Святой престол определил, что они должны быть в каждом алтаре. Не нашлось и литературного признания: участники Второго крестового похода известны большей частью по документам, а не по поэмам в их честь.
Второй крестовый поход стал общественным разочарованием по всем статьям – военной, религиозной, политической и общественной. Англо-норманнам, которые отправились прямо в Святую землю, выпали позор, гнев и унижение, усиленные успехом их менее знатных соотечественников, которые добились заметной победы в Португалии (многие остались в Южной Европе пожинать плоды своего триумфа). Солдаты, возвращавшиеся с поражением (и их семьи, друзья и соратники), хотели переложить вину на кого-то еще, восстановить свой статус, дать выход своему гневу и получить духовное утешение. Пережитое ими в крестовом походе подсказало, кого можно было сделать козлом отпущения.
Погибший во время похода Вильгельм де Варенн, кузен французского короля, оказался среди тех, кто принес клятву крестоносца с другими ведущими французскими аристократами на Пасху 1146 года[222]. Как и многие англо-норманнские магнаты того периода, он владел землями по обе стороны Ла-Манша. Де Варенн подтвердил клятву крестоносца на следующий год во время большой церемонии на Пасху в замке Экр в Норфолке. Когда знатнейшие английские лорды, такие, как де Варенн, давали клятву крестоносца в основной резиденции (caput) своих обширных владений (своего гонора[223]), они делали это в присутствии толпы друзей, родственников, сторонников, своей личной свиты рыцарей (своей familia) и тех, кто держал от них земли; такую клятву де Варенн ранее принес в присутствии своего сеньора, короля Франции. Граф старательно делал вклады и получал благословения от религиозных учреждений, с которыми его связывали местные и семейные связи, а когда он отправился в крестовый поход, то оставил свои английские земли на попечение своего младшего брата Реджинальда, лорда Уормгей[224].
Рыцари графа, в свою очередь, начинали собственные приготовления, собирали деньги, добывали ссуды, получали одобрение семьи и делали вклады, давали дары и взносы в поддержку местных институтов и начинаний, которые одобрил их сеньор. Один из рыцарей де Варенна, Филипп Бэссет из Постуика, прямо заявил о своем намерении отправиться в крестовый поход, когда осуществлял свои финансовые приготовления в Норфолке[225]. Он договорился о ссуде с аббатством св. Бенета в Хольме (бенедиктинское аббатство в Норфолке, тесно связанное с аббатством Бери-Сент-Эдмундс) перед тем, как «в Иерусалим отправились король Франции, и бароны, и сам Филипп»[226]. Важно и то, что этот Филипп, один из немногих англо-норманнских крестоносцев, про которых нам хоть что-то известно, самоотождествлялся только с французами и не выразил никакого интереса к тому, чтобы сопровождать группу англичан или англо-норманнов.
Рыцарь Джон де Чезни (не путать с Джоном де Чезни, норвичским шерифом, который умер годом ранее; возможно, это его двоюродный брат), один из самых видных норфолкских воинов, державший землю от Варенна, также занялся финансовыми приготовлениями в то же самое время[227]. Он, похоже, готовился к крестовому походу, даровав монахам из Льюиса земли в Брайтоне, половину которых он отдал им ранее. Рыцарь и монахи заключили договор в день св. Марка, 25 апреля 1147 года, во время Пасхальной октавы (octave), сразу после того, как граф со свитой принесли присягу крестоносца, и незадолго до отправки английского войска в поход. Договор засвидетельствовали жена и братья Филиппа и арбалетчик (arbalistarius) Одо, а подтвердили договор граф Вильгельм и король Стефан[228]. Уильям из Оби в Норфолке, который четко сообщил аббатству о своих намерениях стать крестоносцем и посетить Гроб Господень, возможно, тоже был из тех, кто выступил в крестовый поход вместе с де Варенном в 1147 году[229]. Гуго де Гурне из Кестера в Норфолке, еще один кузен де Варенна (члены его семьи, которых тоже звали Гуго де Гурне, сражались в Третьем и Четвертом крестовом походах), вероятно, также принял участие во Втором крестовом походе.
Англо-норманнские военные обычаи заставляют предположить, что еще один из рыцарей де Варенна, сэр Симон де Новер, фигурирующий в нашей истории Уильяма Норвичского, тоже мог присоединиться к тем, кто отправился из Англии и служил вместе с французами под началом своего сеньора вместе с Джоном де Чезни и Филиппом Бэссетом