Евреям приходилось угождать своим господам: кредиторов ждали куда более серьезные риски от официальных властей, чем от отдельных строптивых должников. Папа Евгений III в своей булле Quantum Praedecessores освобождал христиан от клятвы платить проценты, тем самым уничтожая доходы, причитавшиеся христианским заимодавцам во времена крестовых походов[329]. Бернард Клервоский требовал, чтобы этот закон распространялся и на еврейских заимодавцев, по крайней мере, «по духу», хотя папа римский не имел прямого права регулировать еврейское ссудное дело. Под влиянием Бернарда Людовик VII освободил крестоносцев от обязанности выплачивать также и те проценты, которые они должны были евреям[330]. Некоторые усмотрели в этом даже намерение короля отменить выплату не только процентов, но и самой ссуды. Эфраим из Бонна позже отмечал: «Евреи потеряли большую часть своих богатств, ибо король Франции провозгласил: „Тот же, кто добровольно отправится в Иерусалим, получит прощение всех долгов евреям“»[331]. Возможно, Эфраим неверно понял королевский указ – или же заемщики воспользовались им, чтобы незаконно списать свои долги.
Финансирование евреями Второго крестового похода было щекотливой темой. Лидеры двух великих церковных центров Западной Европы, цистерцианского аббатства Клерво и бенедиктинского аббатства Клюни, призывали отчасти финансировать крестовый поход еврейскими деньгами. В 1146 году клюнийский аббат Петр Достопочтенный обратил свои нападки на доходы евреев от ростовщичества и потребовал конфисковать их и передать на нужды крестового похода[332]. В то время аббатство было вынуждено занимать деньги у всех – как у евреев, так и у христиан; Клюни также с трудом собирало собственные доходы; когда Генрих Блуаский, епископ Винчестерский, посетил аббатство в 1149 году, он обнаружил, что с креста, который он ранее подарил Клюни, уже сняли всю позолоту[333]. Возможно, нападки на финансовую деятельность евреев в начале крестового похода стали следствием высказываний некоторых клириков, и хотя официально эти мнения не признавались (брата Ральфа пришедший в ужас Бернард Клервоский быстро отослал от себя за разжигание толпы, а Петр Достопочтенный впал в немилость), шокирующими точки зрения обоих отнюдь не стали. Финансовая реальность последующих годов войны могла сделать подобные представления еще более приемлемыми. Не исключено, что у Симона имелись причины полагать, что совершенное им нападение на еврейского заимодавца стерпят или по меньшей мере признают обоснованным.
До сего дня исследователи обычно отмечали упоминаемые в единственном сохранившемся рассказе об убийстве банкира имена, но никаких попыток идентифицировать жертву или убийцу предпринято не было[334]. Мы попытаемся реконструировать, хотя и с помощью некоторых конъектур, важные фрагменты сети общественных, религиозных и экономических интересов, определивших поступки и убийцы, и жертвы, и тем самым пролить некоторый свет на функцию, которую обвинение в ритуальном убийстве сыграло в общине, где было впервые зафиксировано почитание св. Уильяма Норвичского.
Когда Томас Монмутский пишет об убитом еврее, он использует словосочетание «Deus-adiuvet» («да спасет Господь»). В прошедшем столетии это имя передавалось еврейским «Елеазар», хотя это не точный перевод с латыни[335]. Возможно, Томас выбрал такое именование, дабы иронически намекнуть, что жертве следовало обращаться к христианскому Богу за спасением. Нельзя точно сказать, какое имя убитому еврею дали при рождении, как его называли друзья и родные или как он подписывал документы. В повседневной жизни норвичские евреи не использовали имена на иврите; у большей части было имя религиозное (shem hakodesh), имя светское (kinnui), а часто и другие имена.
Хотя ранее Deus-adiuvet переводили как «Елеазар», маловероятно, что банкир пользовался этим именем, поскольку его почти не знали в анжуйской Англии. Гораздо более вероятно, что Томас Монмутский писал о ком-то, известном под французским именем Дельсаль (или Дельсо, то есть Dieu-le-saut: «да спасет его Господь»), весьма популярном в то время среди норманнских евреев[336]. Хотя нам неизвестно, как называли убитого банкира его современники, для удобства мы остановимся на имени Дельсаль.
Томас Монмутский вкратце описывает жертву: Дельсаль был убит около 1149 года, но он уже жил в Норвиче к 1144 году; он являлся самым богатым евреем во всей округе; после него остались вдова и родные, ставшие его наследниками, скорее всего, дети[337]. В момент убийства он имел при себе меч, и, как следует из текста жития, он привык вращаться среди христиан и без особых опасений отправляться в дальние верховые поездки в обществе других всадников[338]. Как-то раз он спорил с другим евреем или выбранил его, а тот, в свою очередь, донес на него христианам[339]. Он с уверенностью высказывался в присутствии декана Норвича. Многие были должны ему деньги, и рыцарь, подстроивший его убийство, оказался не самым крупным должником[340].
Томас Монмутский подразумевает, что Дельсаль являлся богатым и важным человеком в Норвиче. Конь и меч стоили дорого, содержать коня тоже было недешево, но они были собственностью банкира, а не просто оставлены ему в залог[341]. Евреи обычно не носили оружия, а в 1181 году им это запрещал закон. В целом их классифицировали как беззащитных. Тот факт, что еврей – жертва убийства выдал достаточно ссуд, чтобы побудить одного из более мелких должников (а Симону, который тоже принадлежал к норвичской элите, подходит именно такое определение) убить своего кредитора, предполагает, что у Дельсаля существовали необычно обширные ресурсы для заимодавца из провинциального городка. Он очевидно обладал влиянием среди единоверцев: монах, по сути дела, представляет Дельсаля ведущим представителем еврейской общины, намекая, что при решении спорных вопросов его мнение имело особый вес; Томас пишет, что он был «человеком с немалым авторитетом среди них»[342]. Подробности спора Дельсаля с уже упоминавшимся евреем также свидетельствуют о том, что Дельсаль обладал большой политической властью и нравственным авторитетом. Поскольку в еврейской общине выступившего против Дельсаля еврея никто не поддержал, он донес на своего оппонента; подобный поступок – это жест отчаяния; средневековые евреи смотрели на такие действия отрицательно, поскольку они противоречили еврейскому праву (mesirah)[343]. Томас пишет, что к 1144 году Дельсаль владел домом в центре города, а неподалеку жили его родственники. К этому времени он уже свободно вращался в христианском обществе, и к 1149 году у него уже имелись должники с серьезными просрочками, а это значит, что он не принадлежал к евреям, лишь недавно прибывшим из континентальной Европы.
Как перед Вторым крестовым походом, так и после него еврейские общины христианского мира пребывали в чудовищном смятении, подвергаясь высылкам, насильственным крещениям и жестоким нападениям. Бунты, сопровождавшие крестоносцев во французских и немецких землях, хорошо задокументированы. Однако в Англии подобного не происходило, и, возможно, европейские евреи перебирались во владения анжуйских правителей по обе стороны Ла-Манша. Большая часть английских евреев, хотя и не все, прибыли из нормандских и прирейнских земель[344]. Военные успехи мусульман выдавливали евреев из их старых общин на территорию, которая когда-то была христианской Испанией. Многие поселились в Толедо, другие перебрались дальше на север[345]. Когда сменился правитель, еще больше евреев прибыло на север из Нарбонны, пока не находившейся под властью французской короны[346].
Однако до пертурбаций середины века Дельсаль со всеми удобствами проживал в Норвиче, куда он почти наверняка прибыл из Лондона, а не из‐за границы. Насколько можно судить, Дельсаль был первым названным по имени евреем за пределами Лондона. Поэтому он представляется одним из евреев-первопроходцев в Норвиче, получив, по всей вероятности, дозволение от короля Стефана поселиться там со своей семьей[347]. Право покинуть Лондон обычно давалось не еврейской общине в целом, а отдельным торговцам и заимодавцам, и скорее всего, стоило дорого. Дельсаль располагал необходимыми средствами, чтобы привлекать должников из Норвича, и был достаточно молод, чтобы сняться с насиженного места, оставить своих единоверцев и поселиться в нескольких днях пути от столицы. Вероятность получения им личного разрешения короля поселиться за пределами Лондона подразумевает, что он являлся достаточно влиятельным лицом.
Дельсаль был не заурядным провинциальным заимодавцем, но довольно важным человеком, и не только в Норвиче. В одном реестре английского казначейства эпохи Генриха I, датированном 1130 годом, упоминаются евреи Авраам и Dieu-le-Saut, уплатившие одну золотую марку за помощь в истребовании долгов с некоего Осберта де Лестера[348]