. Нельзя быть уверенным, что это тот самый норвичский Дельсаль, происхождение которого неизвестно. Тем не менее допустимо строить предположения о его возможных наследниках. Одним из них мог быть очень богатый Юрнет из Норвича, который к 1150‐м годам, будучи все еще весьма молодым человеком, уже обладал известностью в Англии и международными связями. Юрнет (ок. 1130–1197), самый богатый человек в Норвиче, мог проследить родословную своей семьи в городе на протяжении трех поколений[349]. Юрнет и его брат Бенедикт, как и Дельсаль, давали займы с высоким риском невозврата, что явствует из выданных ими ссуд переоценившему свои возможности аббатству Бери-Сент-Эдмундс. Юрнет, возможно, ссужал деньги Норвичскому собору для ремонта после катастрофического пожара 1170 года. В его доме работали те же каменщики, которые ранее трудились в соборе, и это предполагает их тесные связи[350]. Томас Монмутский завершил «Житие» Уильяма в начале 1170‐х годов, непосредственно перед тем, как Юрнет построил себе дом на лучшей улице в центре города. Если, как говорится в «Житии» Томаса, прохожие начали шептаться и указывать на якобы пятна крови мертвого ученика, то постройка Юрнетом нового, прочного кирпичного дома станет вполне понятной, особенно если она последовала за разрушением оснований старого дома[351].
Евреи, которые жаловались на то, что не сумели добиться правосудия в деле об убийстве Дельсаля, уверенно говорили о той пользе, которую они приносят короне, и изначально симпатии суда были на их стороне. Дело казалось решенным, исход очевидным. Возможно, король Стефан обращался к евреям за деньгами и по их собственной просьбе; они были готовы щедро заплатить за правосудие. «Мы, евреи, – ваши, ваши данники год за годом, вы часто призываете нас, когда возникает нужда, и мы всегда верны и полезны вашему королевству», – цитирует Томас Монмутский их слова, обращенные к монарху[352]. Король Стефан уже был вроде бы убежден в истинности обвинения против Симона. Все соглашались с тем, что «в столь трудном деле речь защитника должна быть совершенно особенной»[353].
Евреи четко изложили суть дела:
Рыцарь-должник или хотел заплатить и имел такую возможность, или хотел и не мог, или не хотел и мог, или – такая возможность также остается – не хотел и не мог. Если он хотел и мог, почему он не заплатил? Или почему он столь долго пребывал в должниках? Если он хотел, но не мог, то невозможность расплатиться, несомненно, со временем возбудила в его душе желание освободиться от своего долга. Если он не хотел платить, но мог, то злой внутренний голос его разума уже подсказал ему это преступление. Но если – и мы думаем, что это наиболее вероятно – он не хотел платить и не мог этого сделать, то совершенно ясно, что преступление было тщательнейшим образом спланировано. И опять же, если он не хотел убийства еврея, в котором его обвиняют, если он ничего об этом не знал, если он этого не задумывал, почему же он не вернул долг вдове покойника или его наследникам, дабы отвести от себя всякие подозрения в подобном злодеянии?[354]
Ответа обвинителям не было. Однако у Симона имелся хитроумный адвокат, и Томас с восхищением писал о тактике, избранной епископом в суде, воспроизводя его слова как можно более верно, подобно любому хорошо обученному средневековому школяру, который должен был дословно записывать слова своего учителя[355]. Хотя традиционно считается, что Томас не столько воссоздал, сколько «вообразил» судебный процесс, во всем «Житии и страстях» именно сцена в суде вымышлена c наименьшей вероятностью. Томас вряд ли мог придумать, что король прибыл в Норвич, чтобы председательствовать в суде, если этого не произошло на самом деле. Процесс был «воображен», поскольку сам Томас на нем не присутствовал.
Епископ Уильям Тарб считался далеко не новичком в судебных делах – он был человек утонченный, много путешествовал, много читал, был известным оратором и уже достиг зрелого возраста. Томас сообщает, что умелым красноречием он «превосходил всех остальных». Он также очень серьезно относился к своим местным обязанностям, руководя крупным диоцезом, а также приоратом при Норвичском соборе. Несмотря на резкие возражения шерифа Джона де Чезни, Уильям был рукоположен в епископы в 1146 году (или в 1147‐м) и ко времени суда уже вернулся с Великого собора папы Евгения в Реймсе (1148 год) после провала Второго крестового похода[356].
Суд над Симоном давал Уильяму Тарбу возможность прославиться по всему королевству[357]. Большая часть его коллег-епископов были повсеместно знамениты, происходили из аристократических семей, занимали должности в королевской администрации или же являлись видными богословами. Ничего из этого не относилось к Уильяму Тарбу. Монахи свободно выбрали его епископом: он провел всю свою жизнь в Норвичском монастыре, куда пришел еще ребенком, когда семья посвятила его монашеской жизни (oblate)[358]. Он редко бывал при дворе. Будучи человеком, который своими силами поднимался по карьерной лестнице в церкви (ребенок-послушник, монах, помощник приора, приор, епископ-аббат), Тарб имел все возможности понять потребности Норвича, изучить историю церкви и набраться опыта как в юридической сфере, так и в сфере церковного суда. Хотя он не готовился стать юристом по каноническому праву, будучи представителем папы и архиепископа, он часто отправлял обязанности судьи[359]. Тарб весьма долго был епископом Норвича. Уже в 1160‐х его называли «престарелым» (iam centenarii), но он оставался деятельным до самой смерти в 1174 году[360].
Епископ Тарб, который провел в монастыре практически всю жизнь, радикально отличался от своих предшественников, назначенных монархом. Двое предшествующих епископов были женаты, и у каждого имелись многочисленные сыновья и родственники, которых требовалось обеспечить. Тарб, напротив, считал своей семьей приорат и в тяжелые времена удалялся в монастырь при соборе[361]. Можно предположить, что с другими монастырскими чинами у него сохранялись самые близкие, дружеские отношения.
Первый суд прошел в Норвиче «через некоторое время, когда король посетил Норвич и евреи собрались перед ним» и изложили свою просьбу предать рыцаря суду[362]. «А поскольку рыцарь был, как говорят, вассалом епископа, то с дозволения короля епископ Уильям посовещался с ними и предложил рыцарю совет»[363]. Епископ «вернулся, посовещавшись со своими людьми, и начал излагать свои доводы перед королем»[364]. Неясно, кто именно присутствовал на этом суде, скорее всего, состоявшемся в Норвичском замке; Томас сообщает нам только то, что «он тронул короля и всех присутствующих»[365]. Затем Стефан принял решение: «Поскольку предмет представлял интерес для всех христиан, король приказал отложить разбирательство до следующего совета клириков и баронов в Лондоне. Так и было сделано». На этот суд перед королевским советом епископ Уильям «прибыл со множеством своих людей и с обвиненным рыцарем». Также «в Лондоне собрались мудрейшие евреи из разных городов Англии», и обе стороны снова повторили свои доводы[366]. Томас делит речь епископа на две части, норвичскую и лондонскую, но поскольку они представляют собой единую защиту рыцаря от одного и того же обвинения, мы будем рассматривать эту речь как одно целое. Похоже, между двумя ее частями времени прошло немного.
Епископ знал, что на суде в Лондоне он обращается к группе аристократов и клириков, заранее не склонных верить его оправданиям для рыцаря-должника. Поэтому Тарб подошел к защите с другой стороны, затронув темы, которые, как он понимал, были актуальными для его современников, что и придало убедительности его речи. Он похвалил нрав рыцаря, быстро пробежался по его поступкам и перешел в наступление. Как пишет Томас, речь епископа «была посвящена тому, чтобы обратить обвинение на обвинителей». Тарб требовал отложить разбирательство, чтобы судебные чиновники могли вначале расследовать в судебном порядке преступление, якобы совершенное жертвой обвиняемого. «Мы думаем, – сказал епископ в пересказе Томаса Монмутского, – что мы, христиане, не должны отвечать таким образом на обвинения евреев, пока они вначале не оправдаются от обвинения в смерти нашего христианского мальчика, в чем их, как известно, ранее обвиняли, и обвинение снято не было»[367]. Епископ Тарб намеревался возложить вину за предполагаемое преступление, то есть смерть Уильяма, на всю еврейскую общину, хотя зачинщиком предположительно был лично Дельсаль. «Суровость правосудия не должна чрезмерно медлить, – требовал епископ, – мы молим, чтобы больше не было проволочек», обходя молчанием тот факт, что он никак не пытался преследовать это убийство по суду ранее, став епископом четыре года назад[368]. Сюжет этот для него оказался нов. По всей видимости, Тарб не касался данной темы в беседах с вышестоящими церковными иерархами, когда, например, его принимал архиепископ Кентерберийский в 1147 году