[557]. Отсутствие других источников, как церковных, так и светских, говорит о том, что и Гарольд Глостерский, и его история были мало кому интересны[558].
Глостер серьезно пострадал в ходе гражданской войны между Стефаном и Матильдой, а потом, с восстановлением мира и политической стабильности, – от королевских поборов. Обители св. Петра досталось особенно сильно. В начале века аббатство было одним из ведущих бенедиктинских монастырей в Британии, а потом потеряло богатые земли, распродало драгоценные произведения искусства, и монахи пришли в такое отчаяние, что даже подделывали документы, пытаясь возместить понесенные ими потери. Самый влиятельный сеньор в округе, Ричард де Клер, также срочно искал денег на свои военные авантюры.
Глостер расположен в ближайшей к устью реки точке переправы через Северн, между Южным Уэльсом и Англией; в то время стратегическое расположение города придавало ему особую важность в глазах английских королей[559]. Растущая железорудная промышленность Глостершира поставляла оружие для военных вылазок в Уэльс и Ирландию. Глостерский монетный двор когда-то был одним из самых значительных в Англии, а королевский замок, перестроенный в начале века, норманнские короли неизменно поддерживали в отличном состоянии и доверяли наследственным кастелянам и шерифам. Религиозность жителей Глостера отразилась в большом количестве церквей[560]. Поэтому, как и в Норвиче, обвинение в ритуальном убийстве возникло не в глухой провинции под влиянием неуправляемой, жаждущей крови толпы, бесчинствующих низших классов, но в стратегически и экономически важном центре, под бдительным надзором властей. Глостер был воротами в Уэльс, который норманны пытались покорить с тех пор, как Вильгельм завоевал Англию, путем создания на границе Англии и Уэльса цепочки «пограничных маноров», вверенных так называемым пограничным лордам, обладавшим большой властью и независимым от правового контроля короля. Семья де Клеров, на всем протяжении XII века возглавлявшая норманнское наступление на Уэльс, также имела большой вес в Восточной Англии, и в результате между этими двумя территориями существовали тесные связи[561]. Как и Норвич, Глостер был процветающим городом, хотя и конкурировал с Бристолем, который располагался ближе к морю в устье Северна.
Ил. 9. Бракосочетание Генриха Льва и Матильды Английской. Деталь миниатюры из Евангелия Генриха Льва, Вольфенбюттель. Библиотека герцога Августа. Вольфенбюттельский кодекс, 105 Noviss. 2°, f. 171v
Новости об обвинении, выдвинутом в Норвиче, как-то достигли Глостера, хотя исследователи так и не предложили правдоподобных путей распространения этих сведений[562]. Положение аббатства св. Петра позволяло его насельникам напрямую узнавать о событиях в Норвиче – монахам принадлежали церковь, рынок и земли в городе и окрестностях[563]. Они также держали значительное число мелких землевладений в Восточной Англии[564]. Кроме того, между глостерскими монахами и влиятельными особами Норвича существовали семейные, личные и институциональные связи. Гилберт Фолиот, настоятель обители св. Петра (1139–1148), был родственником Джона де Чезни и его брата Уильяма, которые, как уже отмечалось ранее, друг за другом занимали должность шерифа Норфолка и вместе с де Вареннами находились среди самых верных сторонников короля Стефана. Семейство Чезни видело в Глостере источник легких денег. Например, Уильям де Чезни, оксфордширский кузен шерифа, прославился тем, что беспрерывно вымогал деньги у своего племянника Гилберта Фолиота в бытность последнего аббатом[565]. Глостер был особенно уязвим для подобных требований. В 1140‐х годах округ пострадал как прямо, так и косвенно; вплоть до 1160‐х годов аббатство св. Петра, как и другие обители, пыталось возместить потери, понесенные во время гражданской войны. Будучи оплотом Стефана и значительным источником его богатства, Норвич мог лучше защититься[566]. На долю Глостершира, оплота королевы Матильды, выпали самые тяжкие сражения той войны, и основные тяготы военного времени легли на аббатство св. Петра[567].
Позднейшие документы отражают как нелегкие времена, с которыми столкнулось аббатство, так и действия монахов, которые предпринимали различные шаги, чтобы заявить свои претензии на особо ценные владения. Когда им не удалось найти нужные документы, они приобрели подложные грамоты числом более двенадцати, подтверждающие права, по убеждению братии, действительно у них имевшиеся[568]. Существование подобных подделок говорит о том, что большую часть своих владений обитель св. Петра потеряла во время гражданской войны. Но даже после войны на аббатство все еще обрушивались рукотворные катастрофы. Где-то между 1163 и 1179 годами рухнула одна из западных башен (возможно, из‐за плохо заложенного фундамента)[569]. Должно быть, перестройка обошлась в кругленькую сумму.
Есть указания на то, что обители пришлось расстаться с ценными сокровищами и землями, чтобы иметь возможность платить по счетам. Вероятно, именно в это время продали специально заказанную пару серебряных алтарных подсвечников – это были шедевры англо-норманнского ювелирного искусства, из которых сегодня сохранился только один[570]. Аббатство также передало одну из своих рукописей дочерней обители св. Гутлака в Херефорде, скорее всего, тоже не бесплатно[571]. Все еще нуждаясь в деньгах, в 1146 году аббат с монахами заняли восемьдесят фунтов у заимодавца-христианина, Роберта Фиц-Хардинга, отдав в залог манор Трегоф, земли в Пенхау и церковь в Ланкарване[572]. Похоже, что они не смогли соблюсти первоначальные условия сделки, по которым они должны были выплатить долг в течение пяти лет, потому что Фиц-Хардинг приобрел, по крайней мере временно, недвижимость аббатства св. Петра в Гламоргане[573].
Не все проблемы Глостера проистекали из войны и общественных потрясений. Генрих II приписывал себе честь восстановления закона и порядка в Англии, и при восшествии на престол в 1154 году он потребовал от города и аббатства денег – причем потребовал еще больше, чем его воевавшие между собой предшественники. Обитель св. Петра стала самым крупным держателем земель, получив права на них непосредственно от короля, и этот статус вначале дал аббатству определенные привилегии, но затем обернулся повышенными обязательствами[574]. Монастыри яростно протестовали против таких обязательств – самым знаменитым был протест епископа Герберта Норвичского, заявленный Генриху I, – но все оказалось бесполезно.
После разорений военного времени новые королевские поборы поставили и город, и аббатство в отчаянное положение – они нуждались в деньгах. Обвинение в ритуальном убийстве выдвинули против евреев вскоре после выплаты налога королю в 1166 году (скутагий, щитовых денег), который последовал за произвольным налогом (т. н. талья), наложенным на евреев и города, чтобы финансировать поход короля на Тулузу в 1159 году[575]. Население Глостера также должно было платить еще один налог (донум). Более того, в 1168 году, выдав замуж старшую дочь, Генрих II потребовал дополнительную плату (aid) от своих главных держателей земель. В том же году евреев вынудили выплатить еще и талью в пять тысяч марок, каким-то образом связанную с переговорами с германским императором Фридрихом; кроме того, с некоторых богатых евреев взыскали дополнительные суммы[576].
Горожан и монахов, рыцарей и евреев Глостера также заставляли оплачивать прихоти местных сеньоров. В 1168 году граф Ричард (Фиц-Гилберт) де Клер пожелал закрепиться в Ирландии[577]. Ричард, которого позднейшие почитатели именовали Стронгбоу (Крепкий лук), откликнулся на призыв о помощи изгнанного из Ирландии короля Лейнстера Диармайта мак Мурхады. Диармайт пообещал ему руку своей дочери Айфе (Евы) и предложил сделать его своим наследником, если де Клер поможет ему вернуть королевство[578].
К 1167 году, когда король Диармайт вербовал солдат в Уэльсе, Ричард де Клер не только остался без гроша, но и пребывал по уши в долгах. Уильям Ньюбургский, английский историк XII века, ясно дает понять, что Стронгбоу ввязался в ирландскую авантюру, чтобы сбежать от своих долгов[579]. Норманнско-валлийский автор Гиральд Камбрийский, тесно связанный с этим предприятием и стремившийся представить его в лучшем свете, риторически преувеличенно описывает Стронгбоу, рисуя его человеком, у которого «до того времени было блестящее имя, а не блестящие перспективы, слава предков, а не способности» и который «унаследовал не столько богатство, сколько имя»[580]. Другими словами, «славой предков он был богаче, чем деньгами»[581]. Товарищи Стронгбоу являлись такими же банкротами, как и он: хронисты сообщают, что у предводителей о