[635]. В пьесе, полной местных деталей, Адам, сын Уильяма Валлийца, входит в дом еврея Самуила, где последний вместе с женой и сыном подвергают его пыткам и в конце концов распинают. Ее именовали «глупейшей историей» (fabula ineptissima), и эта пьеса не служила очевидным политическим или экономическим целям; она содержала нравственные наставления, комические сцены и сатиру[636]. Интерес к таким историям был соответствующим: единственный сохранившийся список «Адама Бристольского» оказался в XV веке в руках аббата Норвичского соборного приората; там есть маленькая картинка, где Самуил тычет палкой в Адама, висящего на кресте: это самое раннее дошедшее до нас изображение предположительно совершаемого евреями ритуального убийства[637].
Ил. 10. Бенедиктинское аббатство Сен-Ломе де Блуа на реке Луаре
Глава 6Блуа
Исследователи обычно полагают, что обвинения в ритуальном убийстве легко распространялись по Европе, но данные указывают: понадобилось два десятилетия, чтобы кровавый навет вышел за пределы Норвича; однако затем он стал стремительно растекаться по континенту. 1170 год оказался переломным. К следующей весне обвинения в ритуальном убийстве были засвидетельствованы по крайней мере в четырех городах в северной и центральной Франции, тогда как ранее ничего подобного практически не встречалось[638]. До 1170 года как в Норвиче при Генрихе II[639], так и по всей северной Европе еврейские общины переживали золотой век, разрастаясь, обретая более сложную структуру, развиваясь духовно и материально[640]. Хотя можно было бы предположить, что после зверств Первого и Второго крестовых походов еврейские общины будут неуклонно хиреть, они снова зажили стабильной жизнью, только временами прерываемой всплесками насилия[641]. Во Франции они процветали как в интеллектуальном и культурном, так и в экономическом отношении, по всей видимости, не подвергаясь ни преследованиям, ни угрозам. Аналогичная ситуация сложилась в Шампани в восточной Франции, а также в королевских землях, управлявшихся самим монархом из Парижа. На западе страны, в графствах Блуа (которым правил граф Блуа) и Ле-Ман (которым правил граф Анжу), евреи мирно жили веками[642].
Начиная с 1170 года, всего за двенадцать месяцев, в северной Франции обвинения в ритуальном убийстве были зафиксированы в Лош-сюр-Эндре, Эперне, Жанвилле и Понтуазе. Однако детально нам известно только то, что произошло в Блуа, где по приказу графа прилюдно сожгли более тридцати евреев. Реакция общества была немедленной и имела далеко идущие последствия. Остается только гадать, почему население всех этих городков северной Франции одновременно стало обвинять евреев в детоубийстве. Одно из возможных объяснений состоит в том, что монахи Норвича сознательно распространяли историю Уильяма за границей. В это время в норвичском монастыре произошел чудовищный пожар, причинивший собору огромные разрушения, и некоторые обгоревшие камни сохранились до сегодняшнего дня[643]. Братия испытывала насущную потребность собрать средства на восстановление здания, и епископ Уильям рьяно взялся за дело. Монахи вспоминали, что он сидел рядом с собором и лично собирал пожертвования. В монастырской хронике сохранилась запись: епископ «поклялся, что не удалится от своей церкви более, чем на двенадцать лиг, если его не побудит к тому необходимость [курсив мой. – Э. Р.], и он также заново отстроил Норвичский собор»[644].
Поездка для сбора пожертвований с демонстрацией мощей юного Уильяма стала бы удобным способом вызвать интерес к новому святому, которым теперь мог похвалиться Норвичский собор, и побудить людей жертвовать на восстановление сгоревшего храма. Томас Монмутский был явно заинтересован в распространении поклонения Уильяму и понимал, насколько важно, чтобы у нового святого появились почитатели за границей[645]. Когда написание жития еще находилось на начальной стадии, он уже защищался от обвинений в самонадеянности и от возражений в связи с тем, что Уильям мало кому известен. Томас объяснял: «Мало про кого из святых можно сказать, что их знают во всех землях, где процветает христианская вера». Успешное путешествие за рубеж дало бы Томасу Монмутскому дополнительное оружие против критиков, сомневавшихся в святости Уильяма.
Блюстители мощей хорошо сознавали преимущества путешествий и распространения частичек мощей для рекламы и сбора средств[646]. Существовал старинный обычай возить останки святых по городам и весям (такие поездки именовались delatio или circumlatio) и рассказывать про них драматические истории, чтобы вдохновлять и радовать слушателей, которые потом щедро жертвовали на церковь[647]. Такие delatio сочетали в себе развлечение и религиозное просвещение, а также позволяли людям ощутить вкус чего-то экзотического[648]. Часто подобные поездки совершались после пожаров, как в случае circumlatio с мощами из Амьенского собора в середине XII века[649]. Иные из этих «турне» предпринимались в начале строительства или при масштабной перестройке церковных зданий. Так, например, Людовик VII дозволил такое же delatio по своим землям, когда началось строительство собора в Санлисе в 1155 году[650]. После опустошительного пожара 1194 года успешное circumlatio позволило начать постройку знаменитого Шартрского собора[651]. Вероятно, норвичскому епископу Уильяму было известно, какие значительные суммы собрали в его собственном диоцезе монахи Стоука-бай-Клер в Суффолке, возившие мощи из своего собора, чтобы накопить средства на новые монастырские здания[652].
Обычно с мощами отправлялись в северную Францию, и, возможно, именно туда отбыл в 1170 году епископ Уильям Тарб со своими монахами, чтобы найти деньги на восстановление Норвичского собора. Епископ собрал необходимые средства столь быстро и эффективно, что его преемник смог отменить налог, наложенный семьдесятью пятью годами ранее с тем, чтобы этот самый собор построить. Тем не менее нет сведений о том, что Тарб в это время получал крупные земельные пожертвования или вклады, а это означает, что большая часть даяний осуществлялась наличными или натуральными продуктами.
Путешествие епископа с мощами Уильяма позволило бы объяснить, почему обвинения в ритуальном убийстве внезапно вспыхнули на континенте именно в тех местах, куда он, вероятнее всего, и отправился бы с повествованием об истории норвичской святыни[653]. Если не рассматривать подобную форму непосредственного распространения кровавого навета, необходимо выдвинуть другую гипотезу, объясняющую, почему обвинение в ритуальном убийстве вдруг возникло в одних местах, но не в других – например там, где евреи жили наиболее плотно и компактно, где к ним относились с особенной подозрительностью, где напряженность в отношениях между христианами и евреями сохранялась дольше всего или где вопрос богоубийства вызывал наиболее обостренный интерес у клириков и богословов.
Гипотеза о том, что именно епископ Тарб распространил историю св. Уильяма, наиболее вероятна, потому что этот церковный иерарх был завзятым путешественником, а также рьяным сборщиком средств[654]. Он несколько раз ездил на континент – в частности, именно он представлял английский епископат на Реймском соборе 1148 года, а в 1163 году присутствовал на папском совете в Туре[655]. Томас Монмутский восхваляет Тарба, заявляя: «Сам Рим признал ваш дар красноречия, о нем узнали в Галлии, и вся Англия неоднократно могла в нем убедиться». Отсюда можно заключить, что епископ недавно проповедовал во Франции[656]. Замечания Томаса противоречат представлению о том, что к тому времени епископ был уже слишком стар, чтобы принимать участие в важных мероприятиях[657].
В 1170 году епископу Уильяму нужно было уехать из Англии по двум причинам: не только собирать пожертвования на собор, но и избежать нежелательного внимания Генриха II. Король и епископ уже давно находились в скверных отношениях. Тарб симпатизировал Томасу Бекету и ввязался в знаменитый спор между архиепископом Кентерберийским и королем[658]. В 1164 году на Кларендонском соборе король пытался запугать епископа Норвичского; по крайней мере в одном источнике утверждается, что ему угрожали смертью[659]. В ноябре 1169 года Тарб еще более прогневал короля, отлучив от церкви графа Норфолкского, который встал на сторону Генриха[660]. Поэтому отправиться на некоторое время на континент было для епископа предпочтительнее и безопаснее, чем оставаться в Англии[661]