. С течением времени спецэффекты становятся все более впечатляющими и дорогими, а постановки – все более сложными и стереотипными, к особенной радости самых юных и наименее образованных зрителей, к наставлению которых и должна была послужить драма.
Ordo представлял собой своего рода диспут, имеющий своей целью опровергнуть убеждения евреев устами их собственных пророков. Поэтому традиция Ordo Prophetarum тесно связана с хорошо задокументированной полемической традицией Adversos Iudaeos («Против иудеев»). Петр Достопочтенный из Клюни начинает свою знаменитую проповедь 1146 года «Adversos Iudaeos» первыми словами позднеантичной проповеди, послужившей основанием Ordo Prophetarum, а заключает ее свидетельством из Книги пророка Даниила, смысл которой должен быть очевиден евреям[751]. Известно, что в XII–XIII веках бытовало по меньшей мере пять вариантов Ordo Prophetarum, и изображения, основанные на «Драме о пророках», занимают видные места на церковных стенах, особенно в скульптурных программах романских соборов. Даже если среди зрителей не было евреев, драма считалась важным инструментом и для укрепления христианской веры, и для обращения неверующих. В Риге в начале XIII века «Драму о пророках» ставили, чтобы язычники и неофиты «могли научиться начаткам христианской веры по свидетельству своих глаз (gentilitas fide etiam disceret oculata)»[752].
«Драма о пророках» была открыта театральным доработкам и преувеличениям. Глупого Валаама и его упрямую ослицу, например, изображала деревянная лошадка или, как в Руане в XIII веке, актер в костюме лошади[753]. Части этого представления вскоре превратились в самостоятельные драмы, в частности, драмы Рождественского цикла. К началу XII века Даниил был героем собственной мистерии (Ludus Danielis), которая дошла до нас в разных вариантах. В «Действе о Данииле» есть лишь упоминание пещи огненной, но зато кульминацией «Игры об Адаме» середины XIII века (Ordo Representacionis Adae) является процессия пророков и сожжение трех отроков; мистерия была понятна широкой публике, потому что исполнялась на разговорном англо-норманнском, а не на латыни.
Зрители, собравшиеся на аутодафе евреев в Блуа, наверняка вспоминали не только Даниила, но и схожие мотивы в историях о Деве Марии, набиравших популярность в середине XII века. Христиане рассматривали троих юношей, сожженных в Блуа, в контексте растущего почитания Девы Марии и в четком противопоставлении иудаизму. В популярном миракле «Маленький еврей из Буржа» Дева Мария спасает мальчика из огня, куда его бросил разъяренный отец за то, что мальчик осмелился причаститься вместе со своими школьными товарищами[754]. Заступничество Девы Марии за сожигаемого мальчика прямо сравнивалось с заступничеством Христа за трех отроков в пещи огненной. Для христиан у этой истории был счастливый нравственный конец: еврейский мальчик принимает крещение, мать обращается в христианство, а отец сгорает в огне вместо своего сына[755]. История еврейского мальчика подкрепляет представление о том, что родитель-еврей был готов помешать крещению и убивать христианских детей[756]. Но в пересказе XIII века в попытке убийства мальчика виновен не только его отец, но и все евреи. В своей рождественской проповеди норвичский епископ Герберт Лозинга провозглашал, что «те, кто не желал поверить в Воплощенное слово, все сгорели в этом пламени», которое он назвал «справедливейшим отмщением, падшим на евреев»[757].
История «Маленького еврея из Буржа» многократно изображалась, особенно в романских соборах, самым разным образом – и на витражах, и в скульптуре, и в иллюстрациях в рукописях. В наиболее грубом приближении здесь речь идет о том же, что и в Книге пророка Даниила. На эту книгу и ориентируется миракль: маленький еврей, невинно осужденный огню, в пламени обретает веру и становится набожным христианином. Возможно, христиане, собравшиеся на аутодафе, надеялись, что именно это произойдет с юными еврейскими учеными из Блуа: они сыграют отведенную им роль в традиционной христианской истории о спасении[758].
Но прежде всего, глядя на мучения троих юных ученых, зрители-христиане вспоминали троих школяров (tres scholari, clerici, literati) из мираклей о св. Николае, еще одного аналога эпизода из книги Даниила[759]. В этом случае трое школяров попадают к трактирщику или мяснику, который, подстрекаемый женой, намеревается украсть их деньги, разрубить юношей на куски, а их мясо зажарить и подать на стол[760]. Св. Николай появляется как раз вовремя, чтобы разоблачить трактирщика и спасти или воскресить мальчиков. Перед нами снова трое невинно осужденных на смерть юношей, и в последний момент их спасают искренняя вера и заступничество христианского святого. История трех школяров оказалась даже популярнее в средневековом искусстве, чем три отрока в пещи огненной или маленький еврейский мальчик; этот сюжет появляется на купелях, на витражах и в рукописях[761].
Подобно школярам св. Николая, трое юношей, сожженных в Блуа, были учеными; всех трех называли раввинами, двое происходили из семей священников, но, судя по имеющимся данным, все трое не были женаты – и, следовательно, скорее всего, еще очень молоды[762].
Для христиан из Блуа история о св. Николае имела особое значение: с начала XII века долина Луары становится центром почитания этого святого, а главная церковь в Блуа, которой прежде всего покровительствовала семья Тибо, посвящалась св. Николаю[763]. «Трех школяров» («Tres Clerici»), как и другие мистерии об этом чудотворце, по всей вероятности, разыгрывали там же, где, возможно, сожгли евреев Блуа – рядом с церковью св. Николая при аббатстве Сен-Ломер. В этот период были сочинены четыре мистерии о св. Николае, и из текста одной из них ясно, что по крайней мере она ставилась прямо рядом с этой церковью. Эти четыре драмы дошли до нас в так называемом рукописном сборнике «Флери», куда входило десять мистерий; он датируется примерно 1200 годом, но основывается на более ранних источниках и посвящен св. Ломеру[764]. Этот сборник мистерий обычно связывают с аббатством Флери недалеко от Орлеана, где его обнаружили, но многие ученые сейчас уже полагают некорректным соединять его появление с конкретным местом в долине Луары и считают, что мистерии были созданы в разных местах разными авторами[765].
Как уже давно указывалось теми, кто относил создание книги мистерий к Блуа, репутация Сен-Ломера как важного интеллектуального центра значительно недооценена[766]. Однако книга мистерий, скорее всего, была составлена там, где «много лет процветали литература и музыка и где были обширные связи с Францией, Англией и империей»[767]. Чем более мы узнаем о Блуа в середине столетия, тем более вероятной представляется атрибуция книги аббатству Сен-Ломер. Ему покровительствовала Адела Блуаская (бабка Тибо V, как уже отмечалось выше), там было положено основание карьере Петра Блуаского (ок. 1135–1203 годов), автора «Против вероломства евреев»; он начинал свои штудии в Сен-Ломере и только потом перебрался в Тур, затем в Париж и Болонью и далеко продвинулся на поприще дипломата и богослова на Сицилии и в Англии; отсюда можно заключить, что и в городе, и в соседнем аббатстве существовала богатая культурная среда. Если сборник мистерий действительно составили в Блуа (а это вполне вероятно), рукопись могли отправить во Флери вскоре после пожара в аббатстве в 1204 году, когда Сен-Ломер стал приходить в упадок и политически, и экономически.
Стихотворные музыкальные мистерии о св. Николае, включенные в сборник, скорее всего, сочиняли школяры или мелкие клирики, возможно, в качестве школьного упражнения. Музыкальные реминисценции из этих мистерий также повлияли на заглавного героя действа о Данииле, которую ставили хористы и иподьяконы[768]. Написание текста и музыки и исполнение подобных драм имело целью преподать христианские ценности низшим клирикам, мирянам, школярам и ученикам монастырских школ. В этих средней популярности мистериях вводились и кратко, в упрощенном виде излагались сложные концепты; подобные драмы должны были привлекать именно таких зрителей, как те, кто собрался на аутодафе в Блуа, – не массовую аудиторию неграмотного населения, но и не особенно образованную и утонченную публику[769].
В сюжете о трех школярах и св. Николае евреи не упоминаются, но они фигурируют во многих других историях о святом чудотворце, особенно в еще одной мистерии из той же рукописи, «Образ св. Николая» («Iconia Sancti Nicolai»); ранее главный персонаж ее был язычником, а теперь он – еврей. В этом действе еврей-протагонист, по всей вероятности, купец, оставляет свои товары под защитой образа св. Николая, прибегая к нему с просьбой о защите имущества[770]. Когда он возвращается и узнает, что весь его товар украли воры, он мстит образу святого, бьет и бранит его. Николай является ворам и велит им вернуть товар, и тогда воры каются, а еврей, должным образом впечатленный, принимает крещение. Как и в историях Даниила и еврейского мальчика, здесь также наличествует благополучный конец – крещение. В XV веке школяры из Сен-Ломера ставили одну из мистерий о св. Николае на Сен-Ломерском кладбище