[931]. Хотя ни о ее сооружении, ни о ее предназначении ничего точно не известно, стиль, датировка (примерно между 1155 и 1186 годами) и ее вероятная функция хорошо согласуются с предполагаемой датой смерти Ришара Понтуазского и намерениями покровителей его культа[932]. По всей видимости, своей архитектурой башенка напоминала о часовне, посвященной невинным мученикам в Вифлееме, и соединяла Ришара и с младенцем Христом, и со святыми младенцами. Своей восьмиугольной формой эта «загадочная» башенка похожа на колокольни XII века, строившиеся по образцу восьмиугольного martyrium, воздвигнутого Константином над базиликой Рождества Христова в Вифлееме (и восстановленного французами в 1160‐х годах)[933]. В башенке на кладбище регулярно били в набат. Хотя уже давно забыто, зачем именно это делалось, стоит упомянуть, что в набат били и в других церквях, посвященных святым младенцам[934]. Не исключено, что звон колокола в башенке на парижском Кладбище les Innocents в Париже также имел подобный смысл.
Другие строения вокруг les Halles и les Champeaux также были призваны напоминать приходившим туда людям, что от евреев постоянно исходит угроза, которую отвел от них король Франции. Стены и ворота на кладбище и в домах купцов украшали резьба, изображения и оскорбительные надписи в адрес евреев, сделанные или на иврите, или знаками, похожими на еврейские буквы[935]. На входе в les Halles предположительно имелась надпись: «Берегись дружбы безумца, еврея или прокаженного», или, в другом варианте, «Берегись еврея, безумца и вора»[936]. Многих жителей этого квартала продолжали тесно связывать с изгнанными евреями; некоторые перешли в христианство, лишь бы не покидать королевство[937]. В XVII веке над старьевщиками этого квартала все еще насмехались, связывая их с евреями[938]. Помещенное на воротах предупреждение говорило о том, что в этом квартале нет евреев, тем самым придавая поступкам Филиппа дополнительный вес, оправдывая экспроприацию имущества евреев, их лавочек, магазинчиков и мастерских и снимая всякие сомнения в законности действий короля.
Неясно, как именно финансировалось строительство зданий и сооружений XII века вокруг les Innocents – церкви, фонтана, кладбища, стен, ворот, башенки и даже дорог и мостовых: об этом сохранилось мало документальных свидетельств, но имеющиеся четко показывают, что за короткий срок король потратил на свой замысел большие деньги. Население квартала столетиями сохраняло память о том, что когда-то здесь жили евреи, хотя в конце XII века юный король публично и решительно изгнал их на том основании, что они участвовали в ритуальном убийстве.
Утверждалось, что культ Ришара Понтуазского был популярен в Париже из‐за широко распространенной враждебности по отношению к евреям, но подтверждений того, что почитание Ришара привлекало широкие слои населения, мало. Ришар не упоминается в парижских литургических календарях, нет и сведений о существовании его изображений, сделанных в ту эпоху. Его гробница не отмечена ни на одном плане церкви[939]. К XV веку культ мученика XII века слился с культом святых младенцев, который, в свою очередь, получил новый импульс к развитию благодаря ранним гуманистам и покровительству Людовика XI[940]. Представляется, однако, что в конце XII века культ Ришара испытал краткий расцвет, и распространяли его власти ради своих политических целей, а не потому, что этого требовал народ. Как только монарх потерял к нему интерес, почитание Ришара перестало волновать народное воображение. Один из Капетингов сделал ценный вклад в память Ришара. Вероятно, серебряный реликварий, в котором хранились частицы его черепа, был даром короля Филиппа, а не его потомков в XV веке: вполне возможно, что к тому времени этот реликварий был уже утерян[941].
Подобно тому, как Филипп поддерживал культ св. Ришара, столетие спустя Эдуард I будет оказывать поддержку культу маленького св. Хью Линкольнского. Изгнав евреев из своего королевства в 1290 году, Эдуард, как и Филипп до него, прилагал все усилия, чтобы задокументировать предполагаемое преступение евреев и утвердить образ короля как рьяного защитника христиан[942]. Филипп, как и Эдуард после него, содействовал почитанию Ришара, построил гробницу и разрешил перенести туда останки предполагаемой жертвы ритуального убийства сразу после изгнания евреев из королевских земель[943]. Как и культ Хью Линкольнского в начале своего существования, культ Ришара Понтуазского, что бы он собой ни представлял, был обязан своим возникновением монарху и использовался исключительно в политических целях.
В Париже XII века было много лиц, обладавших властью и авторитетом, но мало кто мог сравниться с епископом Парижским, который контролировал обширные участки земли в culture l’ évêque и в районе, именуемом villa episcopi. Другие феодальные сеньоры также владели землями и располагали большой властью в городе, а у многих монастырей и церквей имелись свои привилегии и права на землю, людей и налоги. Например, дед Филиппа, Людовик VI, отказался от своих прав на парижских евреев в пользу аббата Сен-Дени[944]. Апеллируя к Ришару Понтуазскому и взяв на себя роль защитника города, Филипп упорядочил и формализовал свои права и власть. В качестве монарха-покровителя юного святого Филипп узаконил свое господство над Парижем. Превратив изгнание евреев в религиозный вопрос (как это сделал и аббат Бери), он ограничил секулярные прерогативы епископа и подорвал притязания церкви на парижские земли. Одновременно король усилил и укрепил духовную власть епископа, учредив приход les Innocents, первый из нескольких основанных Филиппом. Эти новые отношения между епископом и королем позже будут подтверждены особой хартией[945].
Действия Филиппа помогли ему разорвать паутину противоречивых притязаний на власть в Париже, особенно со стороны графа Меланского и епископа Парижского. Король обеспечил себе поддержку епископа, передав ему один из самых лакомых кусков парижской земли, то место на окраине villa episcopi, где стояла старинная еврейская синагога. К тому времени, когда Филипп конфисковал ее и позволил епископу Морису де Сюлли превратить ее в церковь la Madeleine, она уже более шестисот лет была еврейским храмом. La Madeleine быстро стала одной из главных церквей города – ей покровительствовал сам король.
Поддержку христианских купцов, торговцев и ремесленников монарху обеспечили щедрые дары из конфискованного у евреев имущества. Не исключено, что такие подарки получили и обратившиеся в христианство евреи, после изгнания 1182 года продолжившие заниматься теми же ремеслами, что и раньше. Но какая-то часть собственности отошла христианам, бывшим, возможно, коллегами или конкурентами изгнанных. Король отдал восемнадцать домов скорнякам или меховщикам (pelletiers) за арендную плату в семьдесят три ливра, а двадцать четыре дома – обойщикам за арендную плату в сто ливров[946]. Часть территории превратилась в квартал мясников; другая – в квартал пекарей (pannificorum)[947]. Четыре акра виноградников, принадлежавших еврею Аврааму, король сдал ювелиру за арендную плату в тридцать су. Видимо, евреи также работали в тех сферах, которые стали именоваться fripperie и tacherie – изготовление застежек для одежды; это ремесло было тесно связано с ювелирным искусством, и, когда они покинули свои дома, им пришлось его бросить[948]. В 1217 году Филипп передал один из рынков, когда-то принадлежавший евреям, своему управляющему (échanson) Рено л’Аршеру за арендную плату всего в двенадцать денье; там торговали только пшеницей из Боса (halle au blé)[949].
Такое разнообразие мест и их последующих названий свидетельствует о том, что в XII веке парижские евреи занимались широким спектром важных для города дел – производством и торговлей шерстью и тканями, кожей, предметами интерьера, одеждой, зерном, вином и различными продуктами питания. Разумеется, наибольшее внимание привлекал обмен денег, который они производили на Большом мосту под бдительным надзором королевских властей, но это была только часть их деятельности[950]. Восхваляя изгнание евреев, Ригор заявляет, что им принадлежало полгорода[951]. Эти слова говорят нам о том, какое значение для той эпохи имели их имущественные притязания, и хотя сегодня утверждение хрониста считается преувеличением, от него не стоит пренебрежительно отмахиваться. До нас практически ничего не дошло от огромного массива записей о передаче христианам принадлежавших евреям строений.
Когда в 1198 году им позволили вернуться в Париж, евреи обосновались главным образом на левом берегу и создали новые поселения или расширили старые в более бедных районах и непривлекательных кварталах[952]. Они ограничивались в основном обменом денег, уже не занимаясь, как раньше, различными ремеслами, и с этих пор перестали быть составной частью экономически диверсифицированного сообщества.