Г. М. выглядел удивленным.
– Да ни в чем. Мужчину шрамы украшают, сынок. Это знак отличия. Причем первый, что я получил, занимаясь своим ремеслом, за четверть века. И что еще приятнее, все на борту носятся ошпаренными кошками по первому моему слову. Хо! Куриный бульон. Жрать, жрать и жрать. Вина пассажирам не подают – только не мне. Знаете, держу пари… – лицо его сделалось мечтательным, – держу пари, что, вздумай я сфотографироваться в кителе с медными пуговицами и фуражке с золотым галуном на капитанском мостике, коммандер отдал бы соответствующий приказ. Нет, со мной все в порядке. Есть только одна вещь, которой я не переношу. Вот, слушайте, опять начинается.
У-у-у! Это взревел корабельный гудок, исполняющий роль противотуманной сирены. Г. М. поморщился и сжал руками голову, злобно уставившись на потолок.
Здесь, наверху, на шлюпочной палубе, противотуманный горн звучал особенно громко. «Эдвардик» полз так медленно, что слышен был плеск воды, набегающей на его борта ласковыми волнами, как в тихом озере.
Макс ринулся в атаку:
– Послушайте, Г. М., через минуту сюда поднимутся все остальные и ввалятся к вам. Я подумал, что смогу их опередить. Знаете, какой сегодня день?
– Может быть, четверг?
– Полдень пятницы. Вас вывели из строя в четверг, ранним утром. Врач запретил все визиты до сегодняшнего дня. Люди в смятении, гадают, когда мы высадимся и где. Некоторые утверждают, что это случится уже завтра, хотя воскресенье кажется мне более вероятным днем.
– Я слышал, у нас есть конвой.
– Да, нас теперь сопровождают. В этом вся суть. Опасность не миновала, но уменьшилась настолько, что люди начинают сходить с ума из-за другого. Это я про разгуливающего по теплоходу убийцу, на счету которого уже три жизни.
– Вот как?
– Когда мы увидели эсминцы в четверг утром, нас посетило чувство небывалого единения. Но потом мы вспомнили об убийствах и теперь опасаемся встреч наедине в коридоре. С этим надо что-то делать. Вы помните, что с вами случилось, когда прозвучала ложная тревога?
Откинувшись на подушки, Г. М. поправил очки и покрутил большими пальцами сложенных на животе рук.
– О да, сынок. Я помню.
– Вы видели, кто вас ударил? Или кто убил помощника старшего стюарда?
– Нет.
Настроение у Макса упало.
– Но если это вас как-то утешит, – тихо добавил Г. М., – мне и не нужно было этого видеть. Я и так могу вам сказать, кто совершил убийства, почему и зачем. Я могу объяснить, откуда взялись отпечатки пальцев призрака, почему они там оказались и что это была за игра. – Лицо его помрачнело. – Вы ведь доверяете старику, сынок. Позвольте мне поиграть в кошки-мышки. Я знаю, что делаю.
У-у-у! Над головой снова взвыл противотуманный гудок, и Г. М. поморщился.
– Во всем этом виновен один человек?
– Один, и только один.
– Ладно. Но не могли бы вы хотя бы поведать, что произошло той ночью – или, скорее, утром, – когда был ограблен офис старшего стюарда?
Мерривейл фыркнул:
– Осмелюсь предположить, вы и сами способны догадаться. Я предупреждал Грисуолда – чтоб мне сгореть, если не предупреждал! – что кто-то может предпринять подобную попытку. Я просил принести карточки с отпечатками пальцев мне. Еще вечером. Так нет! Он, видите ли, был занят. Полагал, что еще успеется, дело терпит до следующего дня. Как же… На следующий день все и случилось. Услышав сигнал тревоги, я подумал: вот оно, началось! – и спустился к офису старшего стюарда. Там был молодой человек – весьма приличный парень – возле сейфа. Мы стояли спиной к двери. А дальше в памяти отпечатался такой кадр: на меня рушится потолок. И последнее, что я запомнил, видится мне как в огненном облаке. Выражение лица юного Тайлера, когда он обернулся и заметил, кто стоит у меня за спиной.
Подбородок Г. М. выдался вперед. Откинувшись на подушки, он завернулся в одеяло.
– Я не видел лица убийцы, – объяснил он, – но молодой Тайлер видел. Поэтому от него пришлось избавиться. Это была грязная работа. Убийце следовало поторапливаться.
– Но черт возьми, зачем все это понадобилось? Ведь он оставил без внимания карточки с отпечатками пальцев пассажиров!
– Оставил?
– Даже не притронулся к ним.
Снова взревел гудок, сотрясая воздух и давя на барабанные перепонки. Затемненный иллюминатор каюты Г. М. был приоткрыт. Струйки белого тумана, липкого, как влажная вата, просачивались сквозь щель и таяли, подобно пару от дыхания на холодном воздухе.
У изголовья койки Г. М. горел тусклый ночник. Старик жестом велел Максу закрыть иллюминатор и включить свет.
– Видите ли, – продолжил он извиняющимся тоном, – я был с вами не совсем откровенен. Вы не первый посетитель, которого я сегодня вижу. Уже приходили капитан и старший стюард. От капитана я получил это. – Потянувшись к прикроватному столику, Г. М. открыл ящик и достал служебный револьвер 45-го калибра, который положил себе на колени. – А от старшего стюарда наконец добился вот этого. – Он достал карточки с отпечатками пальцев пассажиров и расправил их веером. – Думаю, мне понадобится и то и другое, прежде чем я стану старше на несколько часов.
Макс осмотрел оружие. В каюту вползло беспокойство, столь же ощутимое, как и назойливое прикосновение тумана.
– Что именно вы собираетесь сделать?
– Как только у капитана появится свободное время, – ответил Г. М., взглянув на часы, – он зайдет сюда. Я собираюсь ему объяснить, что это была за игра и как она велась. Затем у него появится выбор. Он может либо сразу арестовать убийцу, что, вероятно, и сделает, либо… но последнее уже моя идея. В любом случае предупреждаю вас: мы застукали негодяя. Есть веские доказательства, сынок. К этому времени он, должно быть, уже совсем впал в отчаяние.
У-у-у! Опять протрубил противотуманный гудок. Его звук сначала разорвал туман, а затем был заглушен им, и только эхо затрепетало вдали.
– А теперь сматывайтесь, – мягко приказал Г. М. – И дайте мне заткнуть уши ватой, чтобы у меня не сорвало крышу.
– Но…
– Я сказал: сматывайтесь! Брат все равно прогонит вас, когда придет.
Макс пожал плечами и сдался. Последнее, что он увидел, выходя в узкий коридор, тянущийся поперек шлюпочной палубы, был Г. М., со свирепой решимостью усевшийся читать журнал с комиксами. Мэтьюз закрыл дверь каюты. Затем толкнул наружную дверь в конце коридора и вдохнул туман.
Туман шевелился и собирался в клубы, как дым. Сначала он защекотал, а потом ужалил ноздри. Макс втянул его в легкие и закашлялся. Когда же он провел по лицу рукой, то почувствовал, что на щеках осела сырость, похожая на сажу. Уже на расстоянии пятнадцати—двадцати футов ничего не удавалось разглядеть, очертания же более близких предметов расплывались или исчезали по мере наползания тумана. Макс ощупью пробрался на корму из носовой части палубы (которую пассажирам было запрещено посещать), миновал маленькие железные воротца и оказался на общедоступной территории.
Несмотря на туман, весь день воздух казался родным. Они возвращались домой. Запах земли почти ощущался. Местоположение судна оставалось загадкой для всех, кроме капитана и его помощников, которые о нем помалкивали. Последние два дня Макс разговаривал с Валери Четфорд, играл с Валери Четфорд в настольный теннис, плавал с ней в корабельном бассейне и ломал из-за нее голову…
Бац!
Он резко остановился.
Этот звук, приглушенный туманом, донесся откуда-то спереди. Гудение сирены заглушило его, но, когда эхо взрыва затихло вдали, Макс услышал то же самое. Бац! Звук, похожий на удар кожи по дереву, за которым скрывается что-то дикое.
На некотором расстоянии впереди него, у площадки для игры в настольный теннис, была дверь, ведущая в небольшой спортивный зал. До сих пор им никто не пользовался. На открытой палубе перед дверью, теперь скрытой туманом, стоял небольшая, открытая спереди клетка для отработки ударов при игре в гольф, а с ее деревянной крыши свисала боксерская груша. Казалось, кто-то в тумане время от времени бил перчаткой по груше. И Макс почувствовал, что чье-то сердце изливает таким образом переполняющую его ярость, рожденную ужасом и отчаянием.
Бац!
– Привет! – окликнул он невидимого боксера.
Раздался последний глухой удар груши о деревянный навес. Можно было почти почувствовать импульс гнева. Дверь закрылась. Когда Макс добрался до входа в спортзал, груша все еще раскачивалась, но боксер уже ушел.
Такая вот атмосфера царила на «Эдвардике». Спустившись вниз, Мэтьюз обнаружил Валери плачущей в углу длинной галереи. Она не пожелала с ним разговаривать и ушла в свою каюту. Между Лэтропом и Хупером пробежала черная кошка. Лэтроп отказался сыграть в дартс, утверждая, что в умелых руках дротик способен послужить смертоносным оружием. Макс попытался читать, невольно отвлекаясь на рев противотуманного гудка. В половине седьмого – раньше, чем он ожидал, – в салоне к нему подошел старший стюард.
– Не желаете подняться в каюту старика? – прошептал Грисуолд, склоняясь к Максу. – За мной только что послали.
– Прямо сейчас?
– Да. Как думаете, что меня попросили прихватить с собой? Так и быть, скажу. Мой чернильный валик и штемпельную подушечку Бенуа. Нас ждут. – Грисуолд напрягся в ожидании воя сирены. – Думается, что-то должно произойти. И скоро.
Когда они постучали в дверь каюты Г. М., голос коммандера велел им войти. Каюта, в которой имелась отдельная ванная комната, теперь была ярко освещена. Капитан, явно томившийся от неловкости, курил сигару. Г. М. сидел на койке. Воротник его старомодной шерстяной ночной рубашки был застегнут, и, несмотря на головную боль, он курил свою черную трубку. На коленях у него лежала чертежная доска с листами бумаги и карандашом. На прикроватном столике Макс с некоторым удивлением заметил портативный радиоприемник, план «Эдвардика» и чистый носовой платок.
– Входите, – проворчал Г. М., вынимая трубку изо рта. – Всё принесли? Чернильный валик и штемпельная подушечка с вами?