Сергей КарпущенкоУБИЙСТВО В ДОМЕ СВИДАНИЙ
1. В БОРДЕЛЕ И В КНЯЖЕСКОЙ ГОСТИНОЙ
3 октября 1908 года в Петербурге легковой извозчик в коляске с поднятым кожаным верхом ехал около десяти часов вечера вначале по Лиговской улице, потом по приказанию седока свернул на короткий и грязный Чубаров переулок, а затем поворотил и на Екатерининскую, мрачную, почти не освещенную. Лишь то тут, то там, будто волчьи глаза в ночи, страшно светились красные огни перед входом в публичные дома, которых здесь, на окраине, неподалеку от железнодорожного полотна, было немало.
— К заведению Афендик правь! — спокойным, густым голосом приказал пассажир. — Знаешь?
— Как не знать-с! — бодро, с пониманием в голосе отозвался извозчик, возивший мужскую публику по домам терпимости российской столицы уже лет семь, с тех самых пор, как насовсем распрощался с родной Еремеев-кой и решил навек превратиться в городского <ваньку>. Наконец остановились возле нужного дома, трехэтажного, каменного, без вывес-ки. Только красные фонари у входа и плотно занавешенные окна — что требовалось полицейскими правилами — могли бы сообщить знатоку петербургского дна, что это не просто дом, а бордель с развеселой ночной жизнью и очень грустной и тягостаой утренней и дневной.
Рассчитавшись с извозчиком, седок соскочил на тротуар, чертыхнулся, угодив прямо в лужу, направился к крыльцу, на котороги его уже поджидал густо обросший шерстью звероподобный швейцар.
— Пожалте, господин хороший! — прорычал1 он. — Только вас и ждали! Проходите! Заведение наше из лучших будет, прямо Пале-Рояль с Мулен-Ружем! Вам здесь понравится!
Говорил так швейцар потому, что никогда прежде не видел в заведении этого мужчину, а он, обладая отличной памятью, помнил всех посетителей, приходивших даже единожды и на короткий срок.
В прихожей, отделенной от зала лишь аркой, швейцар помог мужчине снять шинель, фуражку, и, пригладив короткие, но густые и вьющиеся волосы, в зал вошел плотно сбитый, даже чуть-чуть грузноватый молодец в вицмундире чиновника Министерства путей сообщения. Даже завсегдатай такого рода заведений по тому, как держался посетитель, не мог бы сказать определенно: часто ли бываг ет в публичных домах этот молодой, лет тридцать всего, чиновник, или зашел в бордель так, скуки ради. Шел он к столику, на котором стояла ваза с бумажными цветами, неторопливо, просто, без скованности и без излишней важности: бывали, мол, знаем, какие тут порядки. А лицом он был кругл и смугл, глаза же его были ио-восточному раскосы, так что сидящие за соседним столом две проститутки, ждущие посетителей, подумали как-то разом: «Татарин пришел».
Как только сел за стол этот господин, как к нему сейчас же подлетел буфетчик, с показной услужливостью обмахнул тряпкой грязноватую скатерть, спросил:
— Чеп>-с пить будете? Напитки все исключительно прохладительные, кроме шампанского, конечно, и отличных французских вин. Коньяка и водки не держим-с — правила запрещают, чтобы не явилось буйство и неприличие. Так что-с изволите?
— Бутылку оранжада принеси, — кинул посетитель на стол две рублевые бумажки, а из-за соседнего стола уже пищали:
— А нам портеру!
— Пива по две бутылочки, господинчик симпатичный!
Чиновник немного подумал, нахмурившись и поддав ногтем свой нафабренный ус, а потом кивнул буфетчику:
— Да, три бутылки портера принеси-ка еще и… каких-нибудь конфет!
Проститутки зааплодировали и одна за другой, точно бабочки, перелетели за столик мужчины. Обе они были еще довольно красивы, лет по восемнадцати, то есть находились в том возрасте, когда публичные дома официально распахивают свои двери перед всеми желающими стать их обитательницами. Сифилис еще не изуродовал их лиц, правда, водка и необходимые в их ремесле физические излишества уже пустили по лицам нездоровую желтизну, а синие глубокие круги под глазами трудно было скрыть даже толстым слоем бе-лил и румян.
Когда явилось пиво и девицы принялись за него, посыпались вопросы:
— Вы к нам попервой? Вы, стало быть, в каком-то роде девственник? — спрашивала женщина в полупрозрачном костюме одалиски.
— А вы, толстоморденький жоржик, в каком ведомстве служите? — интересовалась крупнотелая, одетая в платье эпохи Помпадур проститутка с грудями, едва не вываливавшимися из декольте.
Но чиновник не отвечал девицам и только улыбался, потягивая из стакана оранжад. Ни одалиска, ни «Помпадур» его явно не интересовали, и он довольно откровенно и смело осматривал через плечо зал. Проститутки спускались со второго этажа в обнимку со своими «мужьями» и шли с ними в танцевальный зал, где негромко играл тапер, хотя последними правилами музыки и танцы в домах терпимости запрещались. Оттуда неслись не только аккорды польки, но доносилось и визгливое пение какого-то подгулявшего козлетона, старательно выводившего эпиталаму из «Нерона».
— Дуська, кого ты там все время ищешь? — спросила «Помпадур», начиная гладить ногу чиновника. — Ну, хочешь, я сяду к тебе на колени? Пойдешь со мной?
Но ни поглаживание, ни предложение сесть на колени не произвели на мужчину желательного эффекта. Он выказал полное равнодушие к сидящим рядом женщинам.
— А может быть, моим мужем, на сегодня станешь? — спросила одалиска, беря руку мужчины в свои руки и сильно прижимая ее к покрытой тонким газом груди. — Может — у тебя денег не хватает? Так я добавлю, сама дам тебе два целковых за просто так отдам, от моей доброты к тебе, потому что ты шибко красивенький.
Но мужчина, продолжавший изучать всех, кто бродил по залу, выдернул свою руку и согласно закивал:
— Хорошо, хорошо, я пойду с тобой, но если ты — Иоланта. Ты, случайно, не Иоланта?
И раскосые глаза чиновника еще более сузились.
Проститутки не были лишены чувства ревности даже по отношению к своим товаркам, поэтому вначале фыркнула «Помпадур», следом за ней — одалиска.
— Сдалась же вам, господинчик, эта тощезадая швабра, — презрительно откидываясь на спинку кресла, сказала одалиска. — Она и де-лать-то ничего толком не может — то ли больная какая, то ли ленится. Слыхала я, что хозяйка наша, госпожа Афендик, в другой дом ее перепродать захотела. Да вы-то откуда о ней слыхали? Вообще Иоланка, Ленка между нами, с посетителем сичас, так что лучше бы вам, чтоб время не тратить…
И одалиска с тяжким вздохом, будто что-то поправляя, вздыбила перед мужчиной подол своего газового платье демонстрируя богатые кружева панталон и окутывая его запахом дешевых помад, притираний и еще Бог весть каких снадобий, известных лишь одним обитательницам публичных домов.
Подошел буфетчик. Видя, что посетитель скучает уже больше получаса, подал ему большой альбом:
— Извольте взглянуть-с, здесь все наши барышни представлены на фотографических карточках. Выберите — и вам плод вашего воображения тотчас на подносе доставят. Пожалте…
Мужчина углубился в рассматривание фотографий, уже совсем не обращая внимания на приставания сидящих с ним девиц. Вдруг какая-то женщина в сопровождении мужчины в пиджаке мастерового и в косоворотке появилась на лестнице, спускаясь вниз, и чиновник невольно поднялся, устремляя взгляд на лицо высокой и худощавой блондинки, пытавшейся улыбаться, но изображавшей лишь кислую, усталую мину.
— Вот она, ваша Иоланка! — зло фыркнула — «Помпадур», вставая из-за стола и уходя.
А исполнивший свое недельное заветное намерение мастеровой танцующей походкой, молодцевато держа пальцы рук за пояском рубахи, даже не попрощавшись с женщиной, только что утолившей его голод, подошел к стойке буфета, с шумом и гаканьем осушил стакан вина и прошел мимо огромного швейцара, зачем-то погрозив ему пальцем.
Чинов ник-путеец направился к спустившейся в зал блондинке. Было видно, что он не знает приемов обхождения, принятых в этих заведениях, но женщина тотчас поняла его намерения, вначале улыбнулась развратной улыбкой полу победительницы-полу побежден — ной, а потом взглянула на мужчину с открытой простотой.
— Вы свободны? — спросил чиновник.
— Да, мы завсегда охочи! — с готовностью ответила женщина, но потом ее лицо вдруг побледнело, и она сказала уже другим, глухим и просящим голосом:
— Хоть пару минут подождите, я устала, лимонаду хотя бы выпить дайте.
Спустя минут пятнадцать они уже поднимались вверх по лестнице, а им вслед иэ-за столика с завистью глядели «Помпадур» и ее подруга. Хотя они должны были быть довольны — работы сегодня; было мало, а отдыха, праздности — много. Они пошлялись по залам, станцевали с двумя приказчиками новомодный та-нец кекуок, снова сели за стол, но когда раздался откудатто сверху истеричный, визгливый крик, точно резали поросенка, бросились вверх по лестнице, обгоняя путающегося в длинных полах форменного кафтана швейцара-вышибалу.
На третьем этаже, возле комнаты, где жила и принимала гостей Иол анта-Ленка, лежала горничная Даша. Дверь комнаты была приоткрыта. «Помпадур» заглянула в холодную светелку проститутки, мигом отшатнулась и, бледная, качая головой, сказала подруге:
— Глаша, ты только не гляди! Страшно! Дождались! И с нами всеми такое будетг.
И перекрестилась мелко и стыдливо.
А в то же самое время в роскошном особняке на Караванной, в уютной гостиной большой двенадцатикомнатной квартиры князя и сенатора Сомского Петра Петровича чаевничали двое — сам хозяин, сильно похожий на Вольтера в старости, только с совершенно не идущими его лицу длинными «сенаторскими» бакенбардами, и его дальний, очень дальний родственник, двадцатисемилетний отставной поручик лейб-гвардий Преображенского полка, Выжигин Степан Андреевич. Выжигин, очень красивый мужчина, хоть и не слишком высокого роста, стоял с чашкой чая возле потухшего камина, опершись локтем о мрамор доски. Вид его был сумрачен. Одно обстоятельство больно ущемляло его самолюбие, это было связано с тем, что несколько месяцев назад Степан Андреевич вступил в одну интересную, но такую далекую от его прежних привязанностей службу.