Выжигин слушал уверенную, самодовольную речь Фиделли со все нарастающей ненавистью. Впервые в жизни, совершенно не думая о приличиях, о возможности кого-то обидеть, он прошептал, придвигая свое лицо почти вплотную к лицу женщины:
— Мерзость! Не будь ты бабой, я бы задушил тебя вот этими руками!
И потряс перед глазами Фиделя и дрожащими от напряжения пальцами. Когда ой резко развернулся и пошел к лестнице, то услышал брошенное вослед:
— Я вам этого так не оставлю! Вы не знаете, какие у меня есть знакомства!
Но он не обернулся.
8. ВОЛОКИТА
И эту ночь, вернее последние предутренние часы, Выжигин провел на жестком кожаном диване в здании участка. Но он не спал. Голова была полна обрывками мыслей, еще неясных суждений, воспоминаний о пережитом дне. Сомский с его убежденностью в том, что большинство женщин носят в себе зерна проституции, Даша с наговором на себя, бессмысленным с точки зрения логики, встреча с панельной проституткой Ольгой, подарившей Выжигину час острых, давно не испытываемых наслаждений, о которых было стыдно вспоминать, особенно перед близкой встречей с Катей. А потом — как заключительный аккорд — приезд в публичный дом на Васильевский.
Он вдруг понял то, что убийцей или человеком, вынуждавшим проституток совершить самоубийство, была женщина. Нет, он и не пытался сейчас вдаваться в мотивы ее действий — все это он потом проделал бы с Сом-ским. Сейчас он связывал в один-единствен-ный узел обрывки нитей материальной стороны дела. Представлял в воображении обряженную в мужскую одежду женщину, каким-то неизвестным пока образом выведавшую имена нужных ей девиц, когда-то бывших дворянками, но потом по какой-то причине ставших проститутками. Он еще не знал наверняка, уходила ли эта страшная женщина из дома на Екатеринославской в женской одежде и была ли дворянкой Елена Зарызина, но был почти уверен в этом.
Воссоздав кое-как образ действий убийцы до прихода в спальню вместе с жертвой, Вы-жигин стал рисовать картину поведения ряженой женщины во время уединения с той, которая должна была умереть. «Ну, положим, — говорил он сам себе, — относительно легко засунуть голову в петлю или вложить в рот ствол револьвера. Потом движение ногой, нажатие пальцем на спуск докончат начатое. Но как можно убить себя кинжалом, не имея к тому никакого желания еще за полчаса до этого? Неужели преступница обладала такой огромной силой внушения? Наверняка! А потом требовалась лишь помощь, поддержка!
Вдруг на память пришла найденная в коридоре публичного дома подвязка с пятнами крови, и внезапное озарение осветило сознание Выжигина: «Так вот в чем дело! Убийца помогала Елене Зарызиной вогнать в грудь кинжал, поэтому и пальцы ее были окровавлены! Потом, одеваясь, она испачкала подвязку, которая, возможно, будучи велика, соскочила в коридоре с ноги убийцы, и некогда да и незачем ее было поднимать! Только бы Даша сказала ему сегодня, что из шкафа зарезанной женщины пропала ее одежда!»
Выжигин встал со своего ложа в шесть утра. Сыскное отделение по ночам пустовало, а около семи должны были появиться чины полиции, начальник же приезжал к девяти. Нужно было успеть. Выжигин знал, где хранились вещи, служившие вещественными доказательствами при расследовании убийств. Зажег свет и достал одежду чиновника-путейца, наряд купца, а потом и мундир студента, привезенный в участок им лично. Сейчас он сделал то, до чего не додумался раньше. Сравнил длину рукавов и порчин на всех трех костюмах, осмотрев предварительно места подгибов. Все вещи носили следы подгонки под какой-то определенный рост, рост преступницы, которая, имея женское, особое отношение к платью, не позволила себе прийти в наряде, не соответствующем ее росту. Тем самым Выжигин получал наглядное доказательство того, что во всех трех убийствах-самоубийствах было замешано одно лицо. Кроме того, теперь можно было представить рост той странной и страшной женщины — обычный средний женский.
Закончив с одеждой, Выжигин сел писать отчет обо всем, что увидела и выполнила на месте происшествия его группа. Здесь он позволил себе предположить, кем мог быть преступник, а также предположительно охарактеризовал мотивы его действий. Но и на этом он не остановился, а вкратце наметил меры по поимке преступницы. Главным, писал он, является определить, из какого источника почерпнула убийца свои сведения о том, что в таком-то доме содержится проститутка-дворянка, а также ее имя, как настоящее, так и являющееся кличкой или псевдонимом, непременно получаемым при поступлении в заведение. Выжигин был уверен, что, обнаружив информатора, а им должен был быть один из чинов паспортного отдела городской полиции, где хранились отобранные у вступавших в дом женщин их документы, можно будет отыскать и убийцу. Еще Выжигин рекомендовал закрыть на некоторое время все публичные дома Петербурга, чтобы постараться за это время закончить дело.
Фотограф, как и обещал, пришел в восемь, и Выжигин сразу бросился к нему:
— Ну что, успели?!
— Как вы просили, — порылся в портфеле заспанный фотограф, обещавший Выжигину изготовить снимки отпечатков пальцев, которые Степан Андреевич обнаружил на ручке шкафа. — Получите.
Даже не поблагодарив мастера, Выжигин кинулся в архив, разыскал фото обнаруженных на сапоге «чиновника» отпечатков пальцев, сел за стол и принялся сличать и даже вскрикнул от восторга, когда понял, что к сапогу и ручке прикасался один и тот же человек. Пожалуй, именно в этот радостный момент Выжигин понял, что работа в сыске завлекла его, пленила, и ни о чем другом теперь он даже и помышлять не будет.
Было начало девятого, и Выжигин, надев пальто, побежал к главному зданию части, где располагались камеры для временно задержанных, а также отделение, куда на ночь свозились при помощи городовых и дворников пьяные, валявшиеся по улицам в бесчувственном состоянии. Именно к дверям такой камеры вначале и направился Выжигин. Он показал служебное удостоверение дежурившему полицейскому и попросил подобрать какого-нибудь уже успевшего отрезвиться любителя спиртного, но чтобы тот имел вид поприличней. Скоро полицейский вывел в дежурку плечистого малого, фабричного рабочего, судя по одежде. Выжигин тут же отвел его в сторонку и заговорил:
— Приятель, ты на часы смотрел?
— Нет, а что такое? — испугался парень.
— Ты ведь, я понимаю, заводской?
— Заводской я, точно, — закивал рабочий, лишь недавно пришедший в себя со вчерашнего перепоя. Было видно, что ему очень нездоровится.
— Так ведь на работу ты уже опоздал, родимый, а я тебе помогу, если одну услугу мне окажешь. Или хочешь, чтобы тебя уволили?
Было видно, что на заводе, где работал парень, порядки были строгие, потому что рабочий скривился и замотал головой:
— Не хочу, господин полицейский! Помогите!
— Ладно, из участка к директору письмо получишь — мы-де задержали, для собственных нужд. А ты вот что подтвердишь, когда я сейчас одну девицу приведу сюда. Только знай, что все это как бы в шутку, вины же за тобой нет совсем…
Через пять минут Выжигин с заводчанином зашли в коридор, где были камеры для временно задержанных, мужчины слева, а женский пол — справа. Надзиратель здесь имелся один на всех, ему-то строго и приказал Выжигин, показав служебную книжку:
— Задержанную Челнокову выведи из камеры минут на десять.
— На то особое разрешение нужно. Не могу! — был непоколебим надзиратель, награжденный природой крепкой, как дубовый комель, статью.
— Братец, — достал Выжигин из кармана «синенькую», — на десять-то минут всего. А то ведь можно и места своего лишиться. Я бы разрешение принес, да долго больно за ним ходить. Ты же рядом здесь постой — не убежит.
Аргументы служителя сыскной полиции, с которой полиция общая ссориться очень не любила, оказались достаточными для того, чтобы обитая железом дверь камеры через минуту распахнулась.
— Челнокова, есть такая? — прогудел надзиратель в зловонную темную пасть камеры. — Выходи!
Даша появилась через несколько секунд. Увидела Выжигина и испугалась. Он шагнул к ней, приветливо сказал:
— Ну, здравствуй. А я к тебе с претензией. Зачем же поклепы на себя возводишь?
Лицо Даши от испуга стало серым, губы затряслись:
— Я не возводила…
А Выжигин, дернув парня за рукав, поставил его напротив девушки:
— Поймали мы убийцу. Вот кто Ленку За-рызину ножом проткнул! — и, обращаясь к парню, потребовал: — Ну, говори! Ты девку публичную зарезал?
— Я это… — как бы нехотя промолвил парень.
— А зачем же такое сотворил?
— Пьяный был, в беспамятстве. Потом в окно убег, как был, голым, — без запинки ответил заводчанин, затвердив то, что велел ему сказать Выжигин.
— Ладно, постой в сторонке, — приказал Выжигин, а сам нагнулся к уху Даши: — Нехорошо полицию обманывать. Зачем же сделала такое, Даша?
Девушка вначале стояла, глаза потупив и тяжело дыша, а потом сказала:
Жить в публичном доме больше не могла! Лучше каторга, решила, чем проституткой стану! Меня хозяйка заставляла к мужчинам выходить, а убежать не могла — паспорт у меня отобрали. Господа Бога молила, только бы избавил меня от этой доли — с мужчинами спать. Вот и позвонила по телефону, который вы мне дали. Наговорить на себя решила Пусть бы каторга была..
И Даша зарыдала, а Выжигин смотрел на плачущую девушку и вспоминал невольно князя, его слова о легкости, с которой женщина может за деньги отдаваться.
— Больше к Афендик не пойдешь, — сказал Выжигин наконец. — Я тебя в другое устрою место, к князю одному. Будешь у него в горничных служить. Только, когда за тобой пришлют и ты снова перед вчерашним полицейским начальником встанешь, от показаний своих откажись решительно. Другой есть виновный! И вот что я у тебя спросить еще хочу: Зарызина Елена была дворянкой?
Даша подняла на Выжигина заплаканное лицо и кивнула:
— Да, все знали, была из благородных.
— Ты в шкафу ее смотрела? Пропали какие-нибудь вещи?
— Да, пригляделась я потом. Платье куда-то делось и шерстяной большой платок.