— Ну все, тебе спасибо. Только помни: от показаний сразу откажись!
Даша лишь кивнула, и Выжигин сам подвел ее к двери, ведущей в камеру, зловонную, холодную и темную, где девушке, однако, было лучше, чем в уютном, сытом, теплом заведении госпожи Афендик.
Григорий Фомич Замысловский, начальник сыскного отделения второго участка Александро-Невской части, читал рапорт Выжигина долго, подперев подбородок обеими руками, и при этом бакенбарды его постоянно и мелко тряслись. Иногда Замысловский коротко похохатывал, и Выжигин, сидевший рядом со столом начальника, мог не сомневаться, что Григорий Фомич не верит ни единому слову рапорта. Наконец Замысловский перестал читать, убрал от лица руки и протяжно сказал:
— НемыслимоІ Просто не-мыс-ли-мо! Я двадцать лет служу в полиции, чего только ни видывал за это время, но чтобы случился такой маскарад с переодеваниями, всеми этими фокусами, клоунскими штуками, — нет, не поверю! Главное — зачем женщине ходить каждый вечер в публичный дом, чтобы убить проститутку? Ведь об этом вы ничего не говорите, милейший Степан Андреевич!
— Не говорю, потому что пока и сам не знаю, — глухо ответил Выжигин. — Возможно, мы имеем дело с психически ненормальным человеком, но не наш ли долг остановить его? Уже ясно, что убивает она или принуждает к самоубийству только дворянок, так что же, позволить этому чудовищу в женском обличье отправлять на тот свет каждую ночь по женщине дворянского происхождения, если таковые в городских домах терпимости еще пребывают?
— Нет, вы правы, мы никак не можем этого допустить, но давайте порассуждаем, какие мы к тому имеем способы. Во-первых, вы надеетесь допросом всех чинов паспортных отделов города, где хранятся метрические и прочие документы проституток, определить, кто из них давал нужные сведения убийце. Но, помилуйте, — кто же из чинов вам об этом расскажет?
— Вполне возможно, что чин паспортного отдела и не осознавал весь возможный вред от предоставления таких данных, а поэтому, не ощущая своей вины, чистосердечно признается нам в этом.
— О нет, уважаемый Степан Андреич! — покачал пальцем начальник. — Никто, согласно инструкции, не смеет разглашать паспортных данных, а тем более предоставлять их лицам, к документам граждан касательства не имеющим. Это уже должностное преступление, а посему каждый чин, если уж он согрешил, будет нем как рыба. Итак, сей путь нам следует отвергнуть. И потом, с какой стати я должен разделять вашу теорию? Разве вчера у нас не было повода убедиться в том, что переодевания к убийствам женщин отношения не имеют? Разве не сидит предполагаемая убийца под замком в полицейском доме нашего участка?
— Я разговаривал сегодня с Челноковой, и она призналась, что оговорила себя напрасно, ложно.
— Вот как? Странная перемена. А мне вчера казалось, что она была искренна и убедительна. Впрочем, что можно ждать от продажной шлюхи 1 Она собирается менять свои показания?
— Да. Дело в том, что особа, которую вы изволите называть шлюхой, решила оговорить себя лишь потому, что именно шлюхой быть не хочет. Ее к тому принуждала хозяйка заведения, и Челнокова не видела иного способа, как позвонить в полицию. Не веря, что освободится от зависимости хозяйки дома, она была готова спрятаться от нее на каторге, лишь бы не стать проституткой.
— Ну это просто роман какой-то сентиментальный! — рассмеялся Замысловский. — В такое и поверить в наши времена трудно. Впрочем, пусть все подробно опишет. Никто на каторгу волочь ее не собирается. Все равно градоначальник сделал мне выговор вчера — надеялся, что все утихомирится с обнаружением убийцы, но не тут-то было…
— Не то еще будет, господин начальник отделения! — энергично сказал Выжигин. — Нет сомнений в том, что преступница будет убивать и убивать. Давайте сделаем так — я сейчас же по телефону обзвоню все двенадцать паспортных отделов, и мне уже через час отзвонят, чтобы дать сведения о других проститутках дворянского происхождения!
— Хорошо, такие данные мы получим, верю. Но что же дальше делать?
— Все очень просто! Я уверен, что дворянок не много будет, а поэтому мы устроим дежурства в каждом доме! У нас есть приметы! Следя за каждым посетителем, проходящим с женщиной в ее спальню, мы сумеем задержать убийцу! Не забывайте, у нас есть отпечатки пальцев!
— Право, не представляю, как мы сможем задержать убийцу. Ну, ведет проститутка в свою спальню господина, тут из укрытия выскакиваете вы или вот Остапов, — Остапов, тоже сидевший в кабинете, саркастически хмыкнул, — направляете на подозрительного типа револьвор и говорите: «А расстегните, милостивый государь, свою одежду. Мы хотим проверить, не женщина ли вы». Так, что ли?
И Замысловский громко захохотал, а с ним вместе засмеялся и Остапов. Выжигину же стало очень стыдно — картина на самом деле выходила прекомичнейшая, а быть автором смешных проектов Степану Андреевичу не хотелось, и он сказал:
— Тогда нужно на некоторое время просто закрыть все публичные дома. Возможно, та ненормальная женщина подвержена какому-нибудь погодному, даже лунному влиянию — я читал об этом. Пройдет ее затмение, и все нормализуется. Ведь не случайно она начала вдруг убивать и убивает день за днем.
Начальник все еще с влажными от смеха глазами сказал уже вполне серьезно:
— Нет, сударь! Закрыть публичные дома никто не позволит, а позволение на это может дать только градоначальник! Вы, видно, не представляете, что значит эта клоака для выхода мужской энергии в большом городе. Вам мало одной революции? Получите вторую, еще более страшную. Не будьте легковесны, Степан Андреевич. Давно уж известно, что нормальное функционирование публичных домов — это дело даже более чем государственное — мировое! А ну-ка, попробуйте лишить Петербург отхожих мест, выгребных ям, канализации и прочего и прочего, куда полтора миллиона людей сбрасывают всякого рода отходы. Да нас съест зараза, какая-нибудь чума. Закроете публичные дома — начнутся катаклизмы политического характера, а потом и война всех держав мира. Я не говорю уже об огромных денежных потерях! — и Замыслов-ский снова наставительно поднял вверх палец.
— Ну а предупредить дворяйок-проституток мы хотя бы можем? — с надеждой спросил Вы-жигин.
— Можем, а почему бы и нет? Это даже будет весьма благородно с нашей стороны, только и сию акцию следует проводить очень осторожно, чтобы не довести проституток до паники, а то они, того гляди, откажутся посетителей принимать, что равносильно первой беде — за-крытию домов терпимости. Впрочем, займитесь на самом деле выяснением, кто там еще в борделях благородного происхождения. При помощи телефона и впрямь это несложно будет сделать.
Начальник принялся рассматривать фотографические карточки, сделанные во время последнего выезда, и покачал головой:
— Да, но если это баба балует, то шалая особа! И швейцара не пожалела, ухлопала беднягу ни за что ни про что!
Выжигин, обескураженный, опустошенный, уже хотел было идти, но его задержало дребезжание телефонного аппарата, висевшего на стене. Замысловский поднялся, снял трубку, и лицо его приняло почтительное выражение:
— Да, господин обер-полицмейстер, внимательно слушаю вас. Нет, вы, наверное, ошиблись, в моем отдалении не Зажигин, а Выжигин служит полицейским надзирателем. А что случилось? Н-да, н-да, на самом деле нехорошо-с получилось, разберусь непременно, желаю здравствовать многие годы.
И повесил трубку, потом хмурый сел за стол, стал барабанить по нему пальцами.
— Как же так, господин Выжигин, получается? — обратился он к Степану Андреевичу сухо и строго. — Оскорбляете даму, грозите ей физической расправой, чуть ли не убийством, учиняете, короче говоря, форменный дебош, и все это, что особо неприятно, при исполнении служебных обязанностей. Вы догадываетесь, о чем речь?
Выжигин сразу же вспомнил, как тряс перед лицом хозяйки борделя руками, грозя задушить ее, но стыдно при этом ему не стало, а поэтому он сказал равнодушно:
— Признаться, я не ощущаю в себе признаков раскаяния. Госпожа Фиделя и, владелица борделя на Васильевском, вынуждала вот эту самую особу, — Выжигин ткнул пальцем в снимок мертвой женщины с револьверным стволом во рту, — принимать по тридцать мужчин в течение трех дней. Такую на нее положили епитимью за дерзость. Говорят, она едва не умерла потом. Так что, не приди в публичный дом наша таинственная дама в мужском костюме, убийцей этой женщины стала бы Фиделли. Интересно, как суд присяжных отнесся бы к нарушению хозяйкой инструкции, где, дословно привожу отрывок, содержательницы борделей подвергаются строгой ответственности за доведение живущих у ней девок до крайнего изнурения неумеренным употреблением? Уверен, что присяжные бы молчали только потому, что до суда это дело не дошло бы.
— Все верно, — сочувственно закивал в общем-то добросердечный, но подверженный влияниям извне Замысловский. — Все эти бандерши сами когда-то были проститутками и, будучи хозяйками, отыгрываются за свой давнишний позор. Но вам, Степан Андреевич, следовало быть сдержанным. Полицмейстер просил меня отстранить вас от ведения дела. Уверен, мы все уладим, но пока прошу вас… просто требую. Не вмешивайтесь ни во что. Впрочем, обзвонить паспортные отделы я вам разрешаю. Будем знать, кто там у нас еще из благородных промышляет древним ремеслом. Я сейчас уйду, а вы можете работать с телефонным аппаратом.
Замысловский на самом деле, натянув шинель, ушел из кабинета, а Остапов, тоже поднявшись, сказал, с сочувствием глядя прямо в глаза Выжигину:
— Ей-ей, Степан Андреич, бросили бы вы гусей дразнить. Сдались вам эти бляди! Да они сотнями, тысячами в Калинкинской больнице мрут, так чего жалеть этих-то, когда еще и не понятно: сами ли они себя или их кто-то? Тем более, видите, не желает начальство правду знать. Им бы только дома сохранить, чтобы они четко, как молотилка механическая, работали. Ей-богу, подумайте…
Провел рукой по рукаву Выжигина и вышел в коридор.
…Для того чтобы обзвонить все паспортные отделы полицейских частей Петербурга, потребовалось около часа. Возражений со стороны чинов этих подразделений общей полиции не было, потому что оказывать содействие сыскной полиции в случае необходимости должны были все служащие как общей полиции, так и корпуса жандармов. Теперь нужно было дождаться ответов, но и они стали поступать довольно быстро, потому что и не требовалось много времени, чтобы просмотреть все отложенные в особый ящик паспорта, метрики и прочие личные документы зачисленных в публичные дома женщин. Звонки следовали один за другим, но звонившие сообщали, что дворянок среди тех, кто отдал паспорта в их отдел, нет. Вскоре, однако, позвонили и назва» ли фамилию «Вирская», потом сообщили о какой-то Зарызиной, документ Татьяны Поздее-вой, найденный в ящике паспортного отдела Васильевской части, тоже оказался в рукдх того, кто позвонил Выжигину, и вот, когда на листе бумаги, где Выжигин отмечал сообщения, оставались лишь два незачеркнутых названия — Выборгская и Рождественская часть, сообщили, что в публичный дом на Шлиссельбургском проспекте год назад поступила женщина, принадлежавшая к дворянскому сословию, и Выжигин, радуясь чему-то, записал ее фамилию и имя, а также номер дома, где находилось принявшее ее заведение. Последний звонок принес известие, что дворянок, по