Узнав, что явились из сыскной полиции, притих, долго не мог войти в суть вопроса — дома ли надворный советник Арханос?
— С вечера не выходил. У себя спит-с, — изрек наконец привратник. — Я с десяти часов и ворот никому не открывал.
— А теперь пойди-ка и открой! — приказал Выжигин, хотевший спать и уже ненавидевший себя за то, что дал согласие пойти служить в сыскную полицию. В голове даже блеснула страшная, никогда не приходившая к нему мысль: «И какого дьявола я тогда, когда в мой взвод летели камни, не отдал приказ открыть по бунтовщикам огонь?» Ему еще вспомнились сейчас слова князя Сомского о неудержном характере русского народа, во исправление которого он и стоял сейчас в этой грязной, провонявшей водкой и кислой капустой дворницкой.
Прошли во двор, дворник не спеша подвел к нужному подъезду, поднялись на третий этаж. На дверях медная табличка:
АРХАНОС ИВАН ТРОФИМОВИЧ надворный советник.
Начали звонить. Кто-то внутри громко сказал, что никакой полиции не откроет, но дворник, голос которого хозяину, как видно, был известен, заверил, что пришли на самом деле полицейские чины, и вот уже Выжигин и его помощник стояли в большой прихожей, освещенной едва мерцающей электрической лампочкой.
— Арханос?! — сурово надвинулся на открывшего дверь мужчину Остапов. Желая нагнать страху, даже вынул револьвер и стал покручивать стволом перед лицом перепуганного, пожилого уже мужчины с длинными седыми усами.
— Да, я Арханос, надворный… — пролепетал испуганный путеец.
— Знаем, что надворный, — продолжал лютовать Остапов. — А расскажите-ка, милостивый государь, где одежонку с карточками вашими изволили оставить? — И стал вытряхивать из тюка Остапов вещи из спальни проститутки.
Он показывал предметы туалета один за другим, и Выжигин по лицу Арханоса, которое становилось все плаксивее, гаже в каком-то паническом испуге, понимал, что надворному советнику знакомы и шинель, и мундир, и брюки. Когда же Остапов вынул последнюю вещь, кальсоны, и буквально ткнул ими в усы чиновника, Арханос весь так и съежился, а тут еще скрипнула дверь одной из комнат и со свечой в руке на пороге прихожей выросла статная фигура молодой еще женщины, красивой и, судя по всему, властной.
— Что здесь происходит, господа? — с гордым недоумением спросила она.
Выжигин, быстро понявший, что Арханос не был сегодня там, где произошло убийство — его внешность совсем не совпадала с описанными приметами того, кто прошел в спальню Иоланты-Ленки, — решил успокоить хозяйку дома.
— Сударыня, мы здесь по Долгу службы…
— Молю-у-у вас, умоляю-у-у! — сложив лодочкой руки, тихо-тихо прошептал бледный надворный советник, по бритым щекам которого текли крупные капли пота — Милочка, у нас с господами служебные разговоры! Мы у меня закроемся, прости… — повернулся он в сторону дамы.
Та презрительно взглянула на жалкую фигуру мужа, кивнула головой в знак прощания и скрылась за дверью.
— Ну зачем же так, так громко! — шептал Арханос, и глаза его перебегали с лица Выжи-гина на лицо Остапова и обратно. — Давайте пройдем в мой кабинет! Там я вам все объясню!
Прошли в небольшую комнату. Арханос сразу же схватил со стола коробку с сигарами, вынул одну, забыв предложить гостям, отгрыз кончик и закурил.
— Так вы дадите объяснения, сударь? — снова насел на Арханоса Остапов, веривший в то, что странное поведение надворного советника целиком зависит от ощущаемой им вины за убийство девки из борделя.
— Право, я пока не ведаю, господа, в чем, собственно, я должен дать вам объяснения? Я не совершил ничего преступного, — покурив и немного успокоившись, сказал Арханос. — Скорее это вы должны объяснить, откуда у вас моя одежда? Вы нашли вора?
Выжигину не понравился уверенный тон надворного советника. Несколько минут назад он проявлял совсем иные эмоции, и Степан Андреевич знал, что поставить на место эту мокрицу в мужском обличье будет очень просто. Вот поэтому-то он и сказал именно так:
— Сударь, мы только что из одного веселого заведения к вам приехали. В одной из его спален, где, возможно, все еще лежит зарезанная проститутка, нашли вашу одежду. Вы ведь не отказываетесь от того, что она вам принадлежит? Там и пальчики остались. Мы их сейчас с вашими сличим.
И Выжигин быстро вынул из своего служебного портфеля коробку с подушкой, пропитанной густой сажей, лист бумаги и резко протянул к чиновнику руку:
— Ну же, ну же! Не мешкайте! Мне нужна ваша рука! Быстро!
Когда он вминал в черную губку пальцы надворного советника, они так тряслись, что коробка прыгала, как на сеансе столоверчения, но Степан Андреевич, обладая отличной памятью, которой славился еще в Пажеском корпусе, сразу увидел, что рисунок кожных линий, виденный им на сапоге, совсем не похож на полученный сейчас. Впрочем, он и не сомневался в том, что Арханос к убийству отношения не имеет. Однако, входя во вкус работы, Выжигин не без приятного для себя злорадства сказал:
— Дела ваши хуже некуда, милостивый государь. Придется вам в камере участка посидеть да подумать, что ответить на вопрос: зачем было убивать публичную женщину Елену За-рызину? Извольте немедленно одеться!
Недокуренная сигара, выпав из невольно разжавшихся пальцев Арханоса, покатилась по полу. Чиновник глотал раскрытым ртом воздух, а Остапов, внезапно Зауважавший своего начальника, наклонился за окурком:
— Поосторожнее с огнем, Иван Трофимович, — сказал он. — Выпрыгивали сегодня из окошка после убийства публичной девки?
— Господа… господа! — хлопал глазами Ар-ханос. — Не причастен к человекоубийству. Господь с вами! — перекрестился он. — А вся одежда была у меня похищена в прошедшую субботу. Вся, вплоть до белья, клянусь угодниками святыми, Пречистой Богородицей.
— Всякий так на вашем месте и сказал бы, — с мрачным видом промолвил Остапов. — Ну где, скажите на милость, все платье, от форменной шинели до кальсон, украсть можно!
— Можно, можно! — лепетал Арханос. — В банях Тарасовых, что в Первой Роте, весьма можно-с!
— Ну, это если вы в пятикопеечный класс вгомозились! — насмешливо сказал Остапов. — Там банные воры среди шушеры шнырят, одежонку таскают, но ведь вы-то, надворный советник, не ниже сорокакопеечного отделения себя цените. Там-то все платье на вешалку сдают и гардеробщики головой за нее отвечают. Чего врать-то?
Теперь Выжигину пришлось смотреть с уважением на своего помощника, знавшего такие нужные мелочи.
— Господа, я и не думал врать, — переходя почти на шепот и с тревогой в глазах бросая взгляд на дверь, сказал Арханос. — Я даже, простите, не в сорокакопеечном, а рублевом отделении мылся, для семейных.
— Ах, с дражайшей своей супругой изволили в баньку ходить? — широко осклабился Остапов. — Ну и как, потерли друг другу спинки? Легкий был парок? Вот бы женушку вашу сюда к нам пригласить да и повыведать у нее, куда же одежка ваша улетела?
Выжигин улыбнулся, начав догадываться о причинах беспокойства Арханоса.
— Тише, тише, молю вас, заклинаю! — шипел чиновник с перекошенным страхом лицом. — Ничего противозаконного я не совершил. Да, заказал банщику особ женского пола, трех, знаете ли, такой уж у меня вкус, вот он мне их и доставил. Ничего противогосударственного в моем поступке нет-с, только скандала по понятным причинам не хочу. Все состояние семьи моей — у супруги, да-с, а повод к разводу в сем интересном деле вполне бы нашелся. Тут уж Синод священный долго бы разбираться не стал — сразу бы сторону моей жены и принял бы-с.
— Хорошо, эту часть пропустите — нам до ваших семейных отношений дела нет, — холодно заметил Выжигин, с омерзением глядя на потное лицо Арханоса. — Что же с одеждой случилось?
— Вполне понятно! — с огорчением всплеснул руками надворный советник. — Одна из этих мерзких особ, покуда я мылся с двумя другими, покинула мыльню, прошла в кабинет, оделась и всю мою одежду унесла. Там ведь и деньги были — четыреста двадцать пять рублей, прекрасные часы! Эх, что говорить!
Остапов насмешливо хмыкнул:
— Как же вы, господин хороший, до дому-то добирались? Или веничком прикрылись? Вам ведь и владельцу бани претензию предъявить нельзя было — не он вам тех девок навязал, сами попросили. Не в пансион же благородных девиц ему за поблядушками посылать.
— Ваша правда, господин полицейский, — согласился потерпевший от своей неуемной пылкости чиновник. — Тогда же я банным телефоном воспользовался, в Гостиный двор позвонил, в лавку, и мне все нужное припасли, в кредит-с, а уж другой вицмундир у меня дома имелся.
Выжигину уже надоело выслушивать извинительное бормотание волокиты. Главным было то, что в рапорте начальнику отделения он должен будет оправдываться сам — убийца проститутки Елены Зарызиной по горячим следам пойман не был. Хотелось есть. Хотелось спать.
— Едем в участок, — твердо сказал Выжи-гин, поднимаясь.
— И мне с вами ехать? — в ужасе взглянул на сыщика Арханос, а Выжигин сказал с презрением:
— А вы-с, любитель семейных бань, можете дома остаться. В вас необходимости нет.
Через несколько секунд Выжигин и Остапов уже выходили из квартиры надворного советника. Городовой уносил тюк с одеждой чиновника, которую следовало приобщить к делу, а Степан Андреевич нес в своем сердце жгучую ненависть к тому, кто был так не похож на него в своем отношении к продажным женщинам.
4. КАЗНЬ — НЕ УБИЙСТВО
Князь Петр Петрович Сомский, выслушав подробный рассказ Выжигина о его ночных приключениях, расхохотался. Смеялся он долго, так что Степан Андреевич даже недовольно спросил:
— Отчего же вам так весело, ваше сиятельство? Ведь человека же убили…
Сомский унял смех и, обмакивая сухарик в сливки, сосал его и говорил:
— Ах, кузен, я просто этого надворного советника представил, его святое негодование — как же-с, он по-честному с девочками рассчитаться хотел, а они его так надули. А еще я смеялся потому, что невольно вспомнил один эпизод, происшедший со мной лет шестьдесят пять назад, то есть в возрасте младенческом. Пришел в наш дом тогдашний министр внутренних дел Перовский Лев Александрович, граф — дружил с папенькой моим. Так вот посадил он меня на колени, крендельком каким-то угощает, а я возьми да и обмочи ему панталоны. Как он негодовал — ну просто на Арханоса банного похож был!