Мергатройд, открыв дверь суперинтенданту Ханнасайду, недвижимо встала на пороге и вызывающе поинтересовалась, что ему нужно. Он спросил, дома ли мисс Верекер, и услышал в ответ:
– Может быть. Назовитесь, пожалуйста, и скажите, какое у вас дело.
В его глазах замерцали искры.
– Моя фамилия Ханнасайд, и дело у меня к мисс Верекер.
– Я прекрасно знаю, откуда вы, – сказала Мергатройд. – Сегодня у нас уже был один из ваших, и с меня хватит. Если полиция оставит нас в покое, будет лучше для всех.
Она посторонилась, пропуская Ханнасайда, и повела его по крохотному коридору в студию.
– Мисс Тони, это опять полицейский, – объявила она. – Думаю, вам лучше поговорить с ним.
Антония сидела возле окна, у ее ног лежали две собаки. Билли узнал суперинтенданта и оживленно завилял хвостом: однако его дочь, Джуно, поднялась с рычанием.
– Кто говорит, что у собак нет разума? – угрюмо произнесла Мергатройд.
– Тихо, Джуно! – скомандовала Антония. – О, это суперинтендант! Значит, я снова подвергнусь допросу. Хотите чаю?
– Спасибо, мисс Верекер, я уже пил чай, – ответил Ханнасайд, глядя на большой холст на мольберте.
Антония любезно сказала:
– Это «Утренний ветерок», новая картина моего брата. Она еще не закончена.
Ханнасайд подошел поближе к холсту.
– Ваш брат сказал мне сегодня, что его руки стоят больше, чем все богатства вашего единокровного, – заметил он.
– Да, Кеннет о себе высокого мнения, – согласилась Антония. – Если собираетесь часто видеться с ним, придется привыкнуть к его бахвальству.
– Знаете, я думаю, что, возможно, он прав. Я, конечно, не разбираюсь в искусстве, но…
– Оставьте! – взмолилась Антония. – Так говорят из лучших побуждений все идиоты. Мергатройд, чего ты там стоишь?
– А разве вам не нравится, что я осталась? – угрюмо спросила служанка.
– Нет, не нравится. Ты уже подвела Кеннета своим враньем, будто в полночь он лежал в постели.
– Я буду стоять на своем, – ответила Мергатройд.
– Какой в этом смысл, если тебе никто не верит? – рассудительно сказала Антония. – Хотя бы не стой там, это меня отвлекает.
– Ладно, если понадоблюсь, вы знаете, где я, – ответила Мергатройд и ушла.
– Садитесь, – пригласила Антония. – Что вы хотите узнать?
– Что было в том письме, – незамедлительно ответил суперинтендант.
– В каком? А, в полученном от Арнольда! Ничего особенного.
– Если ничего особенного, почему вы его уничтожили?
– Это было такое письмо.
– Какое?
– Какие уничтожают… Послушайте, мы начинаем говорить, словно вздорные комедианты! – заметила Антония.
– Очень похоже, – невозмутимо согласился суперинтендант. – Вы уничтожили его, потому что там содержалось серьезное обвинение против Рудольфа Мезурье?
Антония насторожилась.
– Нет.
– Вы твердо в этом уверены, мисс Верекер?
Антония подперла руками подбородок и нахмурилась:
– Жаль, не могу вспомнить, что я говорила в том мерзком полицейском участке. И готова раскаяться, что сожгла это письмо. Вы, похоже, думаете, что оно было очень важное, а на самом деле ничего подобного. Там была только ненависть к Рудольфу.
– Никаких конкретных обвинений?
– Никаких. Арнольд просто выискивал в словаре синонимы слова «негодяй» и вставлял их в письмо.
– Мисс Верекер, вы говорите, что там не было конкретных обвинений, но разве деловой человек вроде вашего единокровного брата стал бы угрожать возбуждением судебного дела против другого человека без определенных причин?
– Все дело в том, всерьез он собирался так поступить или просто пугал? – выпалила, утратив бдительность, Антония. – И я поехала, чтобы это выяснить. – Она умолкла и гневно вспыхнула. – Черт вас возьми, вы нечестно играете!
– Я не играю, мисс Верекер.
Она быстро подняла голову, уловив в его голосе суровую нотку. Но не успела заговорить, потому что Ханнасайд продолжал:
– Арнольд Верекер написал вам, пытаясь воспрепятствовать вашей помолвке с Мезурье. По вашим словам, без всякой на то причины. Но вы признали, что он грозился привлечь Мезурье к суду за какое-то преступление, и признали также, что это письмо вас сильно разгневало.
– Еще бы! – раздраженно воскликнула она. – Оно разгневало бы кого угодно!
– Может, оно еще и встревожило вас?
– Нет, с чего бы? Я не боялась Арнольда.
– Это понятно, но разве вы не тревожились за Мезурье?
– Нет, потому что не восприняла письмо всерьез.
– Вы восприняли его настолько всерьез, что в тот же день поехали в Эшли-Грин.
– Я только хотела узнать, что Арнольд имеет против Рудольфа, и заставить его прекратить распространять о Рудольфе грязные слухи.
– Как вы собирались это сделать, мисс Верекер?
Она задумалась.
– Не знаю. То есть плана не составила.
– Итак, вы до такой степени разозлились на него, что сразу же сели в машину и поехали в Эшли-Грин, не имея ни малейшего представления, что будете делать по приезде туда?
– О нет! – саркастично ответила Антония. – Я взяла нож, всадила его в Арнольда, а потом пошла и провела ночь в его доме исключительно с той целью, чтобы вы поняли: я убийца. К тому же я сказала вашему тупому полицейскому, что у меня на юбке были пятна крови. – Она умолкла, ее злобная насмешливость мгновенно улетучилась. – А это не так глупо, как кажется. Теперь думаю, что если бы я убила Арнольда, это был бы хороший план. Даже блестящий. Никакие присяжные не поверили бы, что у меня хватило глупости оставаться возле места преступления и демонстрировать запятнанную кровью одежду. Нужно будет сказать Джайлсу.
В эту минуту в студию вошел Кеннет. Антония тут же выложила ему свои соображения.
Суперинтендант уже достаточно познакомился с Верекерами и почти не удивился горячности, с которой Кеннет немедленно включился в дискуссию.
– Все это замечательно, – сказал он, – но как быть с подравшимися собаками?
– Я вполне могла спровоцировать эту драку, – с величественным видом промолвила сестра.
– В это время ночи нет, – возразил Кеннет. – Если ты убила Арнольда и твоя одежда была в крови, то встреча с охотничьей или какой бы там ни было собакой оказалась чистой случайностью. И ты не собрала достаточно улик против себя. Очевидно, если бы у тебя хватило ума совершить убийство и потом укрыться в доме убитого, тебе следовало бы сказать кому только возможно, что ты едешь разобраться с Арнольдом. После этого никто не поверил бы, что его убила ты. Что скажете, суперинтендант?
– Скажу, – ответил раздраженный Ханнасайд, – что ваши языки не доведут вас до добра.
– Ага! – воскликнул Кеннет с озорным блеском в глазах. – То есть вы не знаете, что о нас думать.
– Очень может быть, – сказал Ханнасайд без улыбки и с этими словами удалился. Но впоследствии он признался сержанту Хемингуэю, что парень верно оценил ситуацию.
А Антония пригласила жениха приехать, как только тот окончит работу. Появившись в начале седьмого, Мезурье застал брата и сестру спорившими по поводу того, сколько абсента вливать в шейкер. Невеста почти не обращала на него внимания, пока не было достигнуто согласие. Только когда Кеннет наконец одержал верх на том основании, что он старше, коктейль хорошо взбили и разлили по стаканам, Антония кивнула жениху и сказала:
– Я рада, что ты смог приехать. Здесь был этот суперинтендант, и, думаю, нам следует обсудить положение дел.
Рудольф бросил на нее быстрый взгляд.
– Дорогая, какой у тебя серьезный вид! Нельзя так из-за этого нервничать. Что теперь на уме у почтенного суперинтенданта?
– Коктейль никуда не годится, – бесстрастно заметил Кеннет. – Ты сбила его не так, как я сказал. Если думаешь, что эта ищейка в человеческом обличье интересуется тобой, ты ошибаешься. Он идет по моему следу, и я не направил его в другую сторону. А вот и Лесли! Лесли, дорогая моя, поднимайся! – Он высунулся из окна и во весь голос обратился к мисс Риверс: – Дорогая, я, можно сказать, в оковах, так что поднимись на последний коктейль. Хотя нет, не надо. Его сбивала Тони. Я угощу тебя выпивкой в «Кларенс армс».
Он поставил стакан на стол и стремительно выбежал из студии.
Антония, вновь отвлекшаяся от жениха, высунулась из окна и общалась с мисс Риверс, пока Кеннет не появился в извозчичьем дворе и не повел гостью в сторону «Кларенс армс». Только тогда она повернулась к Рудольфу и спросила, о чем у них шла речь.
– О, наверное, ты очень беспокоилась из-за этого суперинтенданта, так ведь? – сказал Мезурье. – Дорогая, тебя это ужасно расстраивает.
– Нет, – резко сказала Антония. – Но я хочу знать, Рудольф, что ты замышлял?
Он побледнел, но ответил с веселым смехом:
– Замышлял, Тони? Как это понять?
– Так вот, – сказала Антония, допивая свой коктейль, – у меня создалось впечатление, что ты подделывал подпись Арнольда или что-то в этом духе.
– Тони! – возмущенно воскликнул он. – Если ты обо мне такого мнения…
– Замолчи, – попросила Антония. – Это серьезно. Из-за этого я и поехала к Арнольду в субботу вечером. Он написал, что хочет привлечь тебя к суду.
– Свинья!
– Знаю, но объясни мне, в чем дело?
Мезурье, сунув руки в карманы, прошелся по квартире.
– Я в чертовски опасном положении! – неожиданно сказал он. – Видит Бог, я не хотел тебя в это втягивать, но если сам не скажу, скажет кто-нибудь другой. Думай обо мне что хочешь, только…
– Извини, что перебиваю, но, будь добр, открой тот шкаф, посмотри, есть ли там банка с соленым миндалем, – попросила Антония. – Я вдруг вспомнила, что покупала его и положила то ли туда, то ли…
– Здесь его нет, – обиженно сказал Рудольф. – Конечно, если соленый миндаль для тебя важнее, чем мои…
– Нет, но я точно помню, что покупала его, – сказала Антония. – И если он у нас есть, то жаль… Ладно, это не важно. Рассказывай дальше о своем подлоге.
– Никакого подлога нет. Хотя, видит Бог, при такой острой нужде в деньгах даже удивительно, что я не совершил ничего подобного.