лесо машины Арнольда Верекера оказалось спущено, так как в нем был большой прокол, она подалась к кузену и прошептала:
– Это разрушает версию Кеннета.
Свои показания Антония дала бодро, что в сочетании с отсутствием подобающего траура несколько потрясло членов жюри. К облегчению Джайлса Каррингтона, она не была резкой. На вопросы коронера отвечала с дружелюбием, которое, как она объяснила Джайлсу, было вызвано внешним сходством того с хирургом-ветеринаром, который помогал Джуно щениться.
Было очевидно, что ни коронер, ни присяжные не знали, как воспринимать Антонию, но ее неожиданное отношение к суперинтенданту Ханнасайду, которого она приветствовала, когда он встал, чтобы задать вопрос, как к старому и доброму знакомому, произвело хорошее впечатление.
Рудольфа Мезурье не вызывали, имя его не упоминалось, и разбирательство окончилось, как и предвиделось, обвинительным вердиктом в убийстве против неизвестного лица или лиц.
Выходя из зала суда, Джайлс Каррингтон приблизился к Ханнасайду и задумчиво пробормотал:
– Суперинтендант, это мастерски совершенное преступление.
В глазах Ханнасайда засветилась веселая искорка.
– Отвратительное дело, правда? Где ваша обезоруживающая клиентка?
– Отправилась в полицейский участок, – ответил Джайлс, – чтобы передать сержанту – забыл его фамилию, но он разводит эрдельтерьеров, – безотказный рецепт лечения экземы. Мезурье слегка сбил нас со следа, так ведь?
– О, значит, вы заметили эту загвоздку? – ответил суперинтендант. – Я ожидал этого. Кстати, я установил, что он не находился в своей квартире между двенадцатью и двумя часами той ночи, но на первый взгляд это почти ничего не дает. Однако сержант Хемингуэй, – он указал на ясноглазого подчиненного, – полагает, что из этого можно сделать вывод. Посмотрим.
– Несколько выводов, – сказал Джайлс, кивнув сержанту. – Вчера вечером мы обсуждали их ad nauseam[4]. Но мне идея о сообщнике не нравится.
– Конечно, сэр, – немедленно отозвался сержант. – Поскольку это убийство. Я так считаю. Но это вовсе не значит, что сообщника не могло быть.
Джайлс смотрел на Ханнасайда:
– Вам ведь не особенно нравится Мезурье?
– Мне никто особенно не нравится, – ответил Ханнасайд. – Однако кажется несомненным одно. Тот, кто убил Арнольда Верекера, был очень хладнокровным и умным человеком.
– В таком случае Мезурье, пожалуй, исключается, – сказал Джайлс. – Он не хладнокровен и не умен.
– Сэр, нельзя судить по тому, как он ведет себя теперь, – заговорил сержант. – Самые хитрые преступники умеют, притворяясь глупыми, сбить вас со следа. Судя по тому, как он подделывал счета компании, этот человек достаточно умен.
Джайлс достал портсигар, раскрыл его.
– Все тщательно спланировано, – сказал он. – Сделано не сгоряча.
Суперинтендант кивнул, но сержант Хемингуэй поджал губы.
– Похоже, убийство совершено преднамеренно, – заговорил он, – но, рассуждая так, можно сбиться с верного пути. Одни, распалясь, теряют голову, другие, напротив, становятся очень проницательными. Как от понюшки кокаина – я никогда его не пробовал, но говорят, он действует именно так. Это психология – с которой суперинтендант не считается.
Ханнасайд улыбнулся, но не стал вступать в спор. Взгляд его проницательных серых глаз был обращен на лицо Джайлса.
– Что вы прячете в рукаве, мистер Каррингтон? Собираетесь обрушиться на нас с чем-нибудь новым?
– Нет-нет! – ответил Джайлс. – Но вчера на меня нашел пророческий стих, и он еще не иссяк. Что-то должно появиться.
Сержант заинтересовался:
– Некое предчувствие?
– Предчувствие! – фыркнул суперинтендант. – Конечно, что-то появится. Я только надеюсь, что появится с алиби, которое я смогу проверить, не отправляясь ночью пешком в Ричмонд, или лежа в постели с головной болью, или находясь в одиночестве в чужом доме!
Глаза Джайлса вспыхнули.
– Суперинтендант, вы, кажется, раздражены.
Ханнасайд засмеялся и протянул руку:
– Вас это удивляет? Мне нужно идти. Эта ваша дерзкая клиентка! Надо же, сказать мне «О, привет!» в суде! Она вам говорила, что вчера мы расстались не в лучших отношениях? Можете при желании предупредить ее брата, что не всегда имеет смысл умничать с полицией. До свидания!
Они обменялись рукопожатием.
– Приезжайте вечером ко мне, выкурим по сигаре и беспристрастно обговорим это, – пригласил Джайлс.
– Беспристрастно с удовольствием, – ответил Ханнасайд. – Спасибо!
На этом они расстались. Ханнасайд и сержант пошли на железнодорожную станцию, а Джайлс – в полицейский участок за своей кузиной, чтобы накормить ее обедом и отвезти обратно в Лондон.
Антония пребывала в хорошем настроении и как будто считала себя вне опасности. Джайлс развеял ее иллюзии, и она тут же заявила, что если ее теперь арестуют, это будет вопиющей подлостью, на которую суперинтендант Ханнасайд, видимо, не способен.
– Если не считать случайных разногласий, мы с ним недурно поладили, – сказала она. – Кажется, я ему понравилась.
– Это не помешает ему сделать то, что он считает своим долгом.
– Да, но не думаю, что я в числе его подозреваемых, – сказала Антония. – Он был больше настроен против Кеннета, пока не появился Рудольф. Кстати, я никак не могу прийти к решению относительно Рудольфа.
– Выходить за него или нет? Давай помогу.
– О нет, дело не в этом! Собственно говоря, – добавила она откровенно, – я не удивлюсь, если он расторг помолвку. Знаешь, вчера вечером он был сильно раздражен. Вот что я имела в виду.
– Тони, ты знаешь его лучше, чем я. Не похоже, что он это сделал.
– Да, но я не совсем уверена. Не думала, что он почему-то так разволнуется. Я видела его в опасном положении всего один раз: как-то из боковой улицы на большой скорости выехал грузовик. Рудольф был спокоен и рассудителен. Отчасти поэтому я и влюбилась в него. Обычный человек нажал бы на тормоза, и грузовик бы в нас врезался, но он лишь прибавил газу, описал громадный полукруг, а потом продолжил начатую фразу.
На Джайлса это не произвело впечатления.
– Самый большой дурак из моих знакомых превосходно водит машину, – заговорил он. – Одно дело не терять головы за рулем, совсем другое, когда перед тобой, так сказать, маячит тень виселицы. Мне кажется, у твоего утонченного молодого человека, говоря попросту, не хватило бы духу это сделать.
– Я в этом не уверена, – сказала Антония, нисколько не обидясь на уничижительный отзыв о своем женихе. – Его мать была иностранкой – по крайней мере наполовину, потому что не то ее отец, не то мать были итальянцами – и у Рудольфа иногда проявляется горячая кровь. Ярость у него бывает неукротимой. От таких людей можно ожидать чего угодно. Конечно, та версия, которую он изложил, может быть верной, хотя, признаю, кажется неубедительной. Но, с другой стороны, она может быть шедевром низкой хитрости. Как и моя. Видишь ли, говоря так, я хитрю.
– Да, мне это приходило в голову, – согласился Джайлс.
– И Кеннет тоже хитрит, – продолжала его кузина. – Не говорит ни да, ни нет, потому что отчасти, думаю, наслаждается, отчасти считает бессмысленным говорить, что он не убивал Арнольда. Естественно, он должен это сказать. Но вот, Джайлс, что я думаю. – Антония сделала паузу, нахмурилась и, когда он вопросительно посмотрел на нее, заявила серьезным тоном: – Если убил Кеннет, я готова прозакладывать все до последнего гроша, что его никто никогда не уличит.
– Тони, я не стал бы этого делать.
– А я бы стала. Обычно убийцы попадаются из-за того, что совершают какую-то глупость или оставляют какую-то важную деталь на волю случая. Кеннет никогда так не делает.
– Моя дорогая девочка, Кеннет безнадежно небрежен.
– Нет-нет! В тех делах, какие считает неважными, возможно, но когда заинтересован в чем-то или считает что-то стоящим, тайком сосредотачивается на этом, по словам Мергатройд, как наш дед, – не Верекер, а другой. Кстати, ему следует идти на похороны?
– Да, конечно. Необходимо.
– То же самое говорят Мергатройд и Виолетта. Кажется, это единственное, в чем они хоть раз достигли согласия. Но Кеннет отказывается. Говорит, это будет дурно с художественной точки зрения. Однако я передам ему твое мнение.
Метод сообщения этой информации был характерен для нее и бестактен. Выйдя из машины у входа в извозчичий двор незадолго до четырех часов, Антония взбежала по лестнице к парадной двери и прямиком направилась в студию. Не смущаясь присутствием не только Виолетты Уильямс, но и Лесли Риверс, которая, свернувшись калачиком на диване, наблюдала за работой Кеннета, а также высокого, белокурого мужчины лет тридцати с небольшим, курившего у окна сигарету, она выпалила:
– Дознание было отвратительным, так что ты ничего не потерял. Но Джайлс считает, Кеннет, что тебе необходимо появиться на похоронах. Привет, Лесли! Привет, Филипп, я тебя не заметила. Собак кто-нибудь прогуливал?
– Да, я прогуляла, – спокойно и серьезно ответила Лесли. – Ты же меня просила.
– Хорошо, спасибо. Джайлс говорит, ты можешь взять подобающий костюм напрокат.
– Могу, наверное, только не возьму, – невнятно пробурчал Кеннет, сжимая зубами кисть. – Будь добра, выпроводи этих людей. Они думают, что пришли на чай.
– Тогда они вполне могут остаться, – сказала Антония.
– Это смутный инстинкт гостеприимства или просто безразличие? – спросил Филипп Куртене.
– Безразличие. А вы, собственно, зачем пришли?
– Из любопытства. Более того, дорогая, меня допрашивал похожий на девчонку полицейский, задавая нескромные вопросы о личной жизни Арнольда. Очень рад, что я вовремя отказался от должности секретаря.
– Что ж, по крайней мере дом на Итон-плейс был более или менее терпимым, когда ты там был, – сказала Антония. – Как себя чувствует Мод? И ребенок?
– Спасибо, оба вполне здоровы. Мод передает привет.
– Да расскажите же нам! – сказала Виолетта. – Что хотел узнать этот детектив?