ГЛАВА 8
Утром Хитрово-Квашнина разбудил стук в дверь. Он открыл глаза и посмотрел в окно, за которым ярко светило солнце. Вдали мычали коровы, а где-то совсем рядом прокукарекал петух. Вставать не хотелось, и он повернулся на другой бок. Перед ним начали рисоваться приятные летние картины, берег пруда с золотистым песочком, круги на тихой воде…
— Евстигней Харитоныч, откройте же! — настойчиво звучал озабоченный голос.
«Видно, не отстанут», — подумал Хитрово-Квашнин, морща лоб.
Накинув халат и сунув ноги в домашние туфли, он подошел к двери и распахнул ее. Перед ним стояли наспех одетые Извольские, а за их спинами испуганно таращил глаза дворецкий.
— Беда, друг мой! — сурово проговорил хозяин дома.
— Такая беда, что просто ужас! — добавила сквозь слезы хозяйка.
— Что такое? — спросил недоумевая Хитрово-Квашнин.
— Матякину убили! — проговорил Извольский, хмуря брови.
— Как?.. Где?
— В ее комнате… Убили жестоко!.. И убийцу, как это ни печально, следует искать среди приглашенных. Cо стороны в дом никто не мог проникнуть, его бы заметили…
— Совершить такое могли и слуги, — сказала Елена Пантелеевна, прикладывая к заплаканным глазам кружевной платочек.
— За исправником мы уже послали, — продолжал Извольский. — А я вот о чем, Евстигней Харитоныч: не возьмешься ли осмотреть место преступления и провести дознание до приезда Селиверстова?.. Чтобы не терять время, по горячим следом, что называется. На Зацепина надежды мало, сам знаешь, что за фрукт: носится как угорелый, а толку чуть.
— Я согласен.
— И вот еще что, Прошка, конюх мой, приказал долго жить.
— Вот тебе — на!.. Отчего же смерть приключилась?
— Я сказывал, сердце у него пошаливало. Вчера слугам по случаю именин Леночки было разрешено выпить, ну, он и угостился как следует… А тут еще утренняя езда на Бароне. У въездных ворот с коня и свалился.
— М-да, хороший был слуга… Господи, но как же жаль Лидию Ивановну!.. Позвольте одеться, Андрей Василич.
Извольские с дворецким оставили комнату. Хитрово-Квашнин быстро ополоснулся водой из кувшина, облачился в мундир, обулся и вышел вслед за ними. В противоположной части мезонина уже толпилась большая часть приглашенных гостей. Люди смотрели на бывшего исправника во все глаза, храня молчание.
— Какой ужас, Евстигней Харитонович! — раздался тонкий, как у комара, голос Щегловой.
Едва взглянув на нее, штабс-ротмистр пробрался через толпу и вошел в комнату Матякиной. Подпоручица, одетая в изящный турецкий халат, лежала на полу посреди комнаты, раскинув руки в стороны. Возле ее головы в тускло поблескивавшей лужице крови лежала бронзовая статуэтка русалки. Рядом валялись стул с высокой спинкой, бюро красного дерева и кружевная салфетка.
Хитрово-Квашин перекрестился, повернулся к двери и строго сказал:
— Доступ сюда закрыт!.. Андрей Василич, кто обнаружил ее?
— Терентий, дворецкий.
— Войдите вместе с ним и прикройте дверь. Никого не впускать без моего разрешения!
Извольский втащил дворецкого в комнату и сам закрыл дверь. С худого морщинистого лица старика все еще не сходило испуганное выражение. Он был очень взволнован.
— Ну, Терентий, расскажи, все как было, — сказал Хитрово-Квашин, оглядывая дворецкого.
В этот момент дверь распахнулась, и в комнату влетел Зацепин. В его небольших зеленых глазах горел азарт, брови вразлет сошлись у переносицы, ноздри раздувались, как у коня перед барьером.
— Андрей Василич, заседатель нижнего земского суда готов к действию! Мне по штату положено вести расследование и…
— Ардалион Гаврилыч! — резко перебил его Извольский. — Вести расследование будет Хитрово-Квашнин… Вопросы?
Заседатель, переминаясь с ноги на ногу, промычал что-то невразумительное. Поднял было руку в подтверждение вертевшегося на языке довода, но так и не высказал его. Видимо, смирился с тем, что в этом деле ему будет отведена лишь второстепенная роль. Спорить с Извольским было бессмысленно.
— Мы слушаем тебя, Терентий, — Хитрово-Квашнин тронул слугу за руку.
— Соберись, важна каждая деталь, — предупредил Извольский.
Старик скосил глаза на убитую, перекрестился, прошептал молитву и начал:
— По утрам я завсегда обхожу дом. Привычка, батюшка Евстигней Харитоныч. К тому же, надо было барыню Нестерову проводить… Встал, семи не было, и пошел. Проверил, все ли везде ладно, проводил в начале восьмого вместе с Ильей Евсеичем, конюхом Прошкой и лакеем Гришкой Клавдию Юрьевну. Барин вернулся в комнату и закрыл дверь на ключ, чтобы еще малость поспать. Спустя час Прошка оседлал жеребца и выехал из имения. А в начале десятого, глядь, лошадь без него возворачивается! Ну, думаю, с парнем стряслось что-то. Cердце у него завсегда пошаливало. К тому же, вчера крепко выпил. Пошли мы с лакеем по парку, встретили по пути возвращавшуюся с прогулки барыню Матякину, да у въездных ворот и наткнулись на Прохора. Лежит на травке без всякого движения!.. Видно, плохо ему стало, упал с лошади и сломал себе шею… И отец его, Cтепан, тоже прибрался в младые годы от больного сердца… Вот оно как!.. Ну, Гришка припустил бегом к барину Ардалиону Гаврилычу, что б он, тово, Прохора освидетельствовал…
— Поглядел на покойника, — кивнул заседатель. — Шею сломал при падении, точно.
— С больным сердцем шутки плохи, — вздохнул Извольский. — Оно валит с ног и не таких молодцов… Продолжай, Терентий!
— Взяли мы с Гришкой мертвеца и понесли во флигель. Как раз барины Бершов и Нестеров возвращались с прогулки. Увидал Бершов Прохора, руками всплеснул и молвит: «Такой молодой — и в могилу!»… Вернулись из флигеля, Гришка повел Барона в конюшню, а я зашел в дом. Иду по коридору в буфетную, гляжу, барыня Матякина вниз спускается. Пробыв в буфетной минут двадцать, я опять прошелся по дому и поднялся в мезонин. Подхожу к комнате Лидии Ивановны, дверь приоткрыта. Она всегда отворяется, если ее не закрыть изнутри на задвижку. Отходит, стало быть. За дверью ни гу-гу. Подумалось: «Барыня, видно, еще не вернулась». Но что такое?.. Изнутри как бы тихий стон доносится. Навострил уши — тишина. Только слышно, как часы в гостиной громко бьют десять. Поблазнилось, говорю себе. Уж собрался было идти дальше, опять стон, да явственный такой. Заглядываю внутрь, батюшки светы!.. Убивство! Наклонился к лежащей на полу барыне, а у той, видно, с последним стоном и жизнь вон — взгляд стеклянный, не дышит… Ну, и поспешил оповестить Андрея Василича.
Дворецкий, одетый в темный сюртук и длинные панталоны, мотнул головой и стукнул ладонями по бедрам, давая этим знать, что все сказал.
— Куда направилась Матякина, спустившись из мезонина? — cпросил его Хитрово-Квашнин. — Есть какие-нибудь соображения?
— Не могу знать, не оборачивался. Может, зашла к кому.
— В котором часу она спускалась?
— Часы в гостиной только-только пробили десятого половину.
Хитрово-Квашнин нахмурился и проговорил с расстановкой:
— Труп был обнаружен в десять. Выходит, за эти полчаса и убили несчастную.
Извольский с ним согласился и рассказал о том, как он с супругой и дворецким осмотрел комнату, где произошло убийство, и как отправил гонца в Петродар, к капитан-исправнику Селиверстову.
— Надеюсь, не трогали здесь ничего? — cпросил Хитрово-Квашин, внимательно осматривая все кругом.
— Оставили все, как есть, — сказал Извольский. — Судя по всему, убили Матякину из-за ожерелья. Его нигде не видно. Заодно сорвали серьги с ушей и прихватили кошелек — я заглянул в ридикюль.
— Х-мм, позовите сюда Петина.
Художник-любитель вошел в комнату, держа альбом под мышкой. Посмотрев из-под густых бровей на мертвое тело, он со вздохом покачал головой и перекрестился.
— Леонид Игнатич, спите вы, что ли, со своим альбомом? — ухмыльнулся Зацепин. Вчерашние уверения в дружбе и любви под шафе им были напрочь забыты. — Как ни глянешь, все вы с ним таскаетесь.
Петину тон совсем не понравился.
— Вам-то что? — буркнул он.
— Так, ничего… Вместо того, чтобы дарить свои художества, вы деньги берете Бог
знает что… Заняли бы мне рублей тридцать, что ли. С выручки-то.
— Ну да, ищи вас потом!
— Леонид Игнатич, будьте любезны, набросайте на бумагу положение тела несчастной
и обстановку, — обратился к художнику Хитрово-Квашин.
Петин кивнул и тут же принялся за работу, привычно сопя и шевеля бровями. Справившись с грехом пополам с заданием, он отдал готовый набросок штабс-ротмистру.
— Спасибо за помощь следствию, — поблагодарил его тот, хотя рисунок был откровенно слаб и неказист.
— А вознаграждение?
Хитрово-Квашин на секунду опешил. Аппетиты доморощенного художника, по истине, не имели границ.
— За этим — к исправнику, в нижний земский суд!
Мастер карандаша открыл было рот, но промолчал, осознав, что на этот раз использовал свой недюжинный талант впустую: получить деньги с казенного учреждения представлялось делом бесперспективным.
На лице Зацепина расцвела довольная улыбка. Глядя на Петина, он выдал с сарказмом:
— Не все коту масленица!
Петин покраснел и насупился, отчаянно шевеля бровями и прикидывая, чем бы ответить ернику, но был вовремя выпровожен за дверь. Хитрово-Квашин после его ухода сказал Извольскому:
— Андрей Василич, мы тут с Ардалионом Гаврилычем еще осмотримся, а вы прикажите подготовить какую-нибудь комнату, где я мог бы опрашивать подозреваемых. В мезонине несколько тесновато.
— Мой кабинет к вашим услугам.
— Cпасибо… До особого распоряжения все должны оставаться в Отраде. Говорите, пропали серьги, кошелек и ожерелье убитой?.. Придется проверить карманы у каждого и провести обыск во всех помещениях.
— Это само собой. Смело занимайтесь своим расследованием… Так, Терентий, как только Евстигней Харитоныч оставит комнату, покойницу омыть теплой водой, нарядить в новые одежды, положить на стол и накрыть белым саваном. На дворе гроб смастерить. Перед тем как положить дворянку в гроб, окропить и его и ее святой водой. Да, послать в село за священником, пусть читает канон. Потом отправим тело в Прудки, на погребение…