Купец вскочил как ошпаренный.
— Не убивал, Евстигней Харитоныч! Вот крест святой!.. Каюсь, понравилось ожерелье, но что б убить, на это я не годен. Кишка тонка! Как увижу кровь, дурно делается, в обморок, того и гляди, рухну!
— Присядь, Агапыч, присядь, — махнул рукой Хитрово-Квашнин. — Устроил представленье!.. Никто тебя пока ни в чем не обвиняет. В котором часу встал сегодня?
— Слава Богу! — Купец перекрестился и поудобнее устроился в кресле. — Встаю-то завсегда с петухами, торговлишка того требует. Если б лежебокой был, то числился бы не в купцах второй гильдии и откупщиках, а в мещанах, которых порят розгами да в рекруты спроваживают… Вот у меня сосед Куницын, купцом был, все чин чином, а тут за воротник стал закладывать. Что ни день, то гулянка, что ни гулянка, то до положения риз! Три лавки у него на Базарной площади, свой какой-никакой свечной заводик, крупорушка. Все запустил! Приказчики и рады, что с прохладцей можно работу делать. В ренсковый погреб то и дело ныряют, пьют, непотребных девок в лавки водят, торговле и всякому делу убыток!.. Говорю ему, Яков Лукич, остепенись! Что ты, в самом деле, зачастил! Пьешь, как оглашенный! Банкрутом стать желаешь?..
— Брось!.. Отвечай на заданный вопрос.
— Поднялся в восемь. Вышел из флигеля, погулял по парку… Завсегда люблю в нем прохлаждаться. Огромадный и красивый он у Андрея Василича!.. Такого в уезде больше и не найти. Деревья разные — липа, клен остролистый, дуб черешчатый, береза повислая, черемуха, ель, сосна. А аллеи! Подъездная широкая, вся в желтом песочке. Беседки, статуи, пруд укромный, а в нем вот такие караси! — купец широко раскинул руки. — Плавают, шельмы, и на меня поглядывают!.. Хожу эдак, воздухом дышу, слышу шорох вверху. Думаю, белка или птичка какая, поднимаю голову, иностранец, ну, Деверье этот. Сидит на суку и в дупло заглядывает. «Здорово, — говорю, — мусье», а он мне: «Бонжур!», очки поправил и давай карандашом водить в своем блокноте. Чуден, право слово!.. Потом к садовнику сходил, на псарне побывал, на конюшне.
— В котором часу зашел в дом?
— Где-то в половине десятого.
— Приблизительно в это время Матякина спустилась вниз из мезонина. Не видел ее?
— Нет, она не попалась мне на глаза. Чего таить, если б видел, сказал бы! Я сразу в столовую направился, после долгой прогулки захотелось плеснуть внутрь чайку. В столовой уж Яковлев с хранцузом посиживали. Лакей обслужил нас, принес чаю, остатки вчерашних пирогов, печенья. Посидели, поговорили и, насытившись, пошли в бильярдную… Играть-то я умею, только не шибко. Руку все никак не набью. Яковлев, вот кто в эвтом деле силен. Как начал шары в лузы загонять, смотреть — не оторваться!.. Видно, в уездном суде бильярд стоит, не иначе… Ну, а затем это столпотворение в мезонине… Ох, грехи наши тяжкие!.. И кто поднял руку на женщину? Какая такая скотина, ни дна ей, ни покрышки?
— Ступай… Постой, а где ж ты в бильярд играть научился?
— Гостиницу я недавно открыл в доме купца Ослина. Первым делом, стол в ней бильярдный поставил с добрым зеленым сукном… Приглашаю, Евстигней Харитоныч. Дворяне мою гостиницу уже жалуют. Стоит на видном месте, невдалеке Вознесенская церковь, базар. Ворота въездные широкие, два ледника рядом с домом. Закуска свежая, первый сорт! Вина на любой вкус!.. В гостинице печь израсцовая, буфет, десять столов, три дюжины стульев, две софы, два зеркала и прочее хозяйство. Мебель покрашена под красное дерево, загляденье! Словом, не хуже, чем у Болховитинова или Зиновьева…
— Тараканов-то вывел?
— Всех подчистую! Столько порошка на это дело ушло, жуть!..
— Понятно… Погоди, что соседский купец? Пить, поди, бросил.
— Куницын?.. Хм-м, брось он пить, все пошло б по-другому. Преставился, прости Господи ему все грехи! Петродарский сиротский суд меня назначил опекуном над оставшимся имуществом.
— Что ж осталось?
— Cлава Богу, дом цел и все, что в нем, тоже. А свечной заводик и крупорушку за долги описали.
Хитрово-Квашнин вздохнул и произнес:
— Ладно, Агапыч. Попроси сюда Леонида Игнатича.
Петин явился, сел в кресло и положил неизменный альбом на колени. Его добродушное лицо выглядело озабоченным. Посмотрев на Хитрово-Квашнина, он развел руками:
— Я было сунулся к Селиверстову, Евстигней Харитоныч, но он и слушать не стал. Отмахнулся как от назойливой мухи.
— Вы о чем?.. Ах, да! О вознаграждении. Не отчаивайтесь, ваше дело правое… Кого-нибудь еще осчастливили своим творчеством?
— Набросал портрет Бершовой в анфас. Получилось недурно, но ей не понравилось. Еле выжал пятерочку.
Хитрово-Квашнин потер мочку уха. Настойчивость в достижении цели у Петина была потрясающей. Получить деньги с людей, которые, по большому счету, едва себя узнавали на рисунках, было совсем непросто.
— А что же с портретом Матякиной? Успели вручить?
Петин крякнул, пошевелил бровями и сказал:
— Нет, не успел… Хотел было пойти, а вон что стряслось!
— Ну, оставьте себе на память или отдайте Потулову… Итак, Леонид Игнатич, у меня к вам несколько вопросов. Вы, как и я, ночевали в мезонине… В котором часу встали?
Мелкопоместный дворянин объяснил, что он со своей женой встал в начале десятого. Они не спеша привели себя в порядок, оделись и минут через сорок пошли в столовую, где уже допивали чай Яковлев, Ларин и француз. Купец с подъячим перешли в бильярдную, а Деверье остался читать книгу. Едва Петины принялись за еду, как разнеслась весть об убийстве Матякиной. Cупругу рисовальщика так потрясла страшная новость, что ей потребовались успокоительные капли.
— Она у вас столь впечатлительна?
— А разве не все женщины таковы?
— Резонно… Леонид Игнатич, если б возникла необходимость, вы смогли бы убить Матякину?
Петин вытаращил глаза.
— Как убить?.. С какой стати?
— Ну, что вы так разволновались!.. Это я так, для проверки… Спасибо, можете идти.
Хитрово-Квашнин хотел было вызвать Нестерова, но передумал. Титулярному советнику непросто, подумал он. Пусть он и изменял супруге, но ее смерть для него большой удар. Как он смотрел на исправника, когда Извольский привел однодворца и заговорил об убийстве Клавдии Юрьевны!.. Отвечать на вопросы ему, конечно, придется, но позже.
Рука штабс-ротмистра потянулась к книге, и вскоре он уже был в девственных американских лесах рука об руку с Соколиным Глазом, Чингачгуком и Ункасом. Французы и англичане вели в них кровопролитную войну друг с другом. Первые привлекли на свою сторону Гуронов и других дружественных краснокожих Канады, вторым пришли на помощь Ирокезы и Делавары. Хитрость и отвага дикарей, их свирепая кровожадность и преданность вызывали у читателя противоречивые чувства. Порой ему казалось, что автор чересчур большой выдумщик, но снова проникался к нему доверием и продолжал с увлечением листать страницы. Оторвали его от чтения большие напольные часы, пробившие два часа дня.
— Побеседуем-ка мы с нашим иностранным гостем, — произнес он вслух, откладывая книгу. — Порфирий, позови француза!
Смуглый Деверье вошел в кабинет, держа в руке какой-то предмет. Увидев книгу в руках дворянина, он улыбнулся.
— Ну, и как вам Купер?
— Читаю с удовольствием!.. До сих пор знания об Америке черпал только из сочинения Павла Петровича Свиньина. Оно называется «Опыт живописного путешествия по Северной Америке».
— Cвиньин?
— Русский писатель и художник, издатель журнала «Отечественные записки»… Путешествовал по Америке. На реке Кеннебек посетил индейцев пенобскотов. Побывал на могиле известного вождя короля Филиппа. «Cтрашного для белых своею предприимчивостью, храбростью и умом» — так, кажется, писал о нем Свиньин… А вы, мсье, каких индейцев встречали в Канаде?
— Мы с теткой и ее мужем жили в Квебеке. Рядом располагалась резервация индейцев гуронов. Лореттвиль называется. Бывал в ней не раз, даже подружился с одним из краснокожих, древним стариком по имени Ястребиное Око. Когда я уезжал, ему было около ста лет. Принимал участие во всех войнах французов и англичан на континенте… Вот его подарок.
Француз протянул Хитрово-Квашнину вещицу, которую вертел в руках. Это был замшевый браслет, расшитый бисером и переплетенный кожаными шнурками с бахромой.
— Какая тонкая работа! — проговорил штабс-ротмистр, ощупывая индейскую поделку.
— Старик уверял, что браслет приносит удачу.
— Надо же!.. А, что, мсье, гуроны и впрямь такие подлецы, как их описал Купер, а делавары мудрецы, богатыри и прочее?
— Чепуха! Купер — англосакс, потому и выставляет гуронов, которые всегда сражались на стороне французов, в дурном свете. Они у него и вероломны, и хитры, и слабы… Гуронов в конце 1640-х годов победили ирокезы, все верно. Но случилось это вследствие того, что они бились с беспощадным врагом в одиночку — французы соблюдали условия мирного договора с ирокезами, а давние союзники алгонкины и монтанье сами не знали куда бежать от воинов Пяти Наций… Гуроны не менее отважны и мудры, чем другие индейцы. Между тем, делавары в 1755 году обратили свой гнев на англичан, услышав от генерала Брэддока, что он в них не нуждается.
— Пяти Наций? В книге упоминаются союз шести союзных племен, одним из которых были мохавки.
— В Лигу ирокезов в прежние времена входили мохавки, кайюги, онейды, онондаги и сенеки. В 1715 году к ним присоединились тускароры.
Хитрово-Квашнин вернул браслет владельцу.
— Хм-м, любопытно. Буду иметь это в виду… Теперь, мсье, приступим к делу. Скажите, где вы ночевали?
— Во флигеле.
— Когда проснулись?
— Еще не было восьми.
— Встали, и сразу за дело, проводить свои исследования?
— Занимаюсь этим уже нескольких дней, чаще по утрам. В этот раз я сначала пошел в «белую беседку», где собралась молодежь. О встрече в беседке было договорено вечером. Потом все пошли гулять, а я взялся за свою работу.
Хитрово-Квашнин закивал головой.
— Когда конкретно вы покинули парк?
— В половине десятого.