— Вот, вот!.. А человек твой хоть и одет прилично, но вести себя не умеет. Я, понимаешь, шампанское пью, а он зевает да мухами пол усеивает… Мух не должно быть, половой обязан прислуживать, а не сидеть, развалившись, за столом. Доложу директору, так и знай!
— Все исправим, пан Зацепин! Мухи налетели из-за пролитого меда. Бывает!.. А Тимошка впервые в деле, научу, дайте срок. Он парень покладистый, только молод и слегка глуповат… Примите от меня в честь праздника небольшой подарок.
— Какого праздника? — поднял брови заседатель.
— День рождения моей супруги.
Купец сходил за прилавок и вернулся к столику с бутылкой настоящего «Шато Марго». Зацепин полюбовался на этикетку, усадил торговца за стол и сказал:
— В городе я бываю, сам знаешь, часто. Заседания суда и тому подобное. Но за всем не уследишь и всех сплетен не услышишь. Галерею же посещает почти весь Петродар… Меня вот, кто интересует: купец Анисим Агапов Ларин, коллежский регистратор Яковлев и коллежский асессор Бершов.
— Все они заглядывают в галерею. Что вы хотели о них узнать?
— У них есть любовницы. Что это за женщины? Можешь назвать их имена и фамилии?
— Скажу про подъяческую зазнобу.
— Так, так! — воскликнул заседатель, привстав из-за стола. Его зеленые глаза блеснули в предвкушении удачи.
— Это вдовая купчиха Матрена Филиппова дочь Иванова. О других мне ничего не известно.
Зацепин расстроено махнул рукой, сел и налил в бокал остатки шампанского. Тщедушному крючкотвору Яковлеву Матрена Иванова, может, и дарила носовые платки, но для расследования это теперь не имело никакого значения.
— Про разговор наш помалкивай, — сказал дворянин Делерсу, покончив с шипучим вином. — Ясно?.. Знаю вас, поляков, умеете на Руси воду мутить!.. Будь здоров!
Сунув бутылку бордо в карман, Зацепин покинул галерею, полюбовался на здание бювета и вышел к Старобазарной площади. На ней шумел воскресный торг. Люди ходили вдоль рядов каменных и деревянных лавок, выискивая нужный товар. Покупатели-мужчины были в разномастных картузах, сюртуках, панталонах и летних ботинках. Женщины носили легкие салопы, платья и полуботинки с каблучками. Встречались и молодые люди из купцов и мещан, разодетые в казачьи чекмени и шнурованные венгерки, с фуражками и галстуками разных цветов и фасонов. У прилавков мясного и рыбного ряда наблюдалась особая толчея.
В Красном ряду было намного тише. Покупатели, главным образом, приезжие дворяне, чинно ходили парами, останавливаясь возле каждой лавки и обсуждая тот или иной товар. Каменная лавка Терпугова стояла в середине ряда. Зацепин без церемоний вошел в нее и сел на высокий табурет. Толстый бородатый купец лет сорока пяти, узнав посетителя, сдержанно поприветствовал его.
— Как торговля, Филат Сидорыч? — cпросил заседатель, поглядывая на полки с тканями. — Наверняка, идет неплохо. Вон, дворяне так и жмутся к твоей лавке!
— Торгуем полегоньку.
— Рассказывай, полегоньку! Поди, полна кубышка?
— Куда там! Нынче народ пошел прижимистый. Даже дворянки иногородние, и те норовят мимо пройти. Товар под нос суешь, а они и не смотрят.
— Все вы, бородачи, прибедняетесь. — Зацепин достал носовой платок и показал его Терпугову. — Твой товар?
— Мой. Слава Богу, все платочки, а их было тридцать штук, распродал! Сегодня последний взяли. Недели две назад и ваша супруга один купила.
— Я к тебе по делу, и как раз насчет этих самых платков… Только у тебя такие были в продаже?
— Больше ни у кого. Жене спасибо, надоумила прикупить их в Тамбове.
— Можешь вспомнить всех покупательниц платков? Мужчины не в счет. Постарайся, Сидорыч, позарез надо!
Купец кивнул и сказал:
— Я своих покупательниц вспомню, дайте время. Но продавал их и сиделец мой, мещанин Семен Талдыкин. А он к жениной родне в деревню поехал. В город вернется под утро.
Зацепин положил платок в карман, подумал и проговорил:
— Вот что, ты напиши на бумажке имена и фамилии покупательниц. Пусть и Талдыкин это сделает… Ничего не остается, придется переночевать в городе. А поутру, что б все было готово! Зайду к тебе домой. И не распространяться об этом, понятно?!.. Ни товарищам, ни женам, ни любовницам… Да, говорят, купец Анисим Ларин завел себе зазнобу. Cедина в бороду, бес в ребро! Не знаешь, кто такая?
— Купчиха какая-то.
— А точнее?
— Не могу сказать. Спроси Егора Саввина, служителя в гостинице Зиновьева. Он говорил мне, что Ларин недавно заходил к нему со своей полюбовницей.
— Также ходят слухи, что коллежский асессор Бершов, ну, этот одноглазый хозяин Тимофеевки, влюбился в какую-то хорошенькую мещанку, — сказал он, щупая пальцами штуку ситца на прилавке.
— Чего не знаю, того не знаю.
— И на том спасибо!.. Постой, а не найдется у тебя рублей десять в долг? Отдам на неделе, что б мне провалиться!
— Ардалион Гаврилыч, вы мне прежний долг верните. Взяли пятнадцать рублей вот так же, и не видать вас!
Зацепин ничуть не смутился. Похожие претензии он слышал едва ли не каждый день.
— Верну, слово дворянина! Веришь, вчера был полон карман, думаю, надо вернуть долг Терпугову. И что ж, продулся в карты…
— Cтара побасенка.
— Да ты пойми, дубина, верну с процентами!..
— Обещаниями сыт не будешь.
— Значит, не дашь?
Купец отрицательно покачал головой.
— Ладно, борода, до утра. Твои хоромы, кажется, на Воронежской?
— На ней, возле дома купца Русинова.
Покинув рыночную площадь, Зацепин пешком добрался до гостиницы, располагавшейся в двухэтажном доме купца Щелочилина на Базарной улице. Заглядывал он сюда часто, ибо здесь готовили самый лучший пунш в городе. В буфете было тихо, за стойкой стоял, протирая стаканы, долговязый служитель, за дальним столиком пили вино двое горожан, одним из которых был сын содержателя гостиницы Козьмы Зиновьева. Завидя дворянина, Егор Саввин вышел ему навстречу со словами:
— Милости просим, Ардалион Гаврилыч! Садитесь, куда душа пожелает. Вам пуншику? Только заварили. И так, как вы любите — с вином, ромом, медом, чаем и пряностями.
— А сок лимона и апельсина?
— Добавили, подсыпали также корицы и гвоздики.
— Неси!
Скоро Зацепин сидел застолом, наслаждался горячим пуншем и поглядывал на улицу, по которой сновали разномастные экипажи — от крестьянских телег до дворянских карет и тарантасов. За домами соседнего квартала виднелись купола Покровского храма. Тихая беседа горожан в буфете как-то вдруг, в одночасье, переросла в жаркую перепалку. Спор возник из-за разногласий в отношении снятой ими у поручика Прибыткова степи. Один пустил на нее пастись чужих жеребят, другому это не понравилось, и он стал строго отчитывать товарища.
Зацепин знаком позвал к себе служителя.
— Кто этот темноволосый и худой парень с сынком купца Зиновьева? — cпросил он, кивая в сторону спорщиков.
— Купеческий сын Павел Егупов. Вместе дело делают. Захаживаю cюда часто, а вот скандалят впервые.
— Надо же, степь не поделили!.. Ты вот что, Егор, скажи-ка мне, с какой это женщиной посиживал купец Анисим Ларин на днях у вас в буфете?
— C купчихой Анной Муравьевой… Капризная, страсть! И котлеты из разварной говядины у нас не те, и рыба красная с душком…
Зацепин вскочил со стула. Буквы «А» и «М» так и запрыгали перед его глазами. Он прошелся по буфету, потирая руки. Посмотрим, что это даст нам с Евстигнеем Харитонычем! А вдруг купчина и был тем человеком, кто разделался с Матякиной?
— Молодец, Егор!.. В заведеньице этом мне всегда бывать приятно.
Зацепин допил свой пунш, на радостях расплатился и, оставив гостиницу, снова направил стопы в Нижний парк. В галерее он провел остаток дня, слушая музыку, играя в карты и интересуясь у местных дворян о любовнице Бершова. Долго его вопросы оставались без ответа, и в пору уже было отчаяться, когда присевший к карточному столу прапорщик Кузьмин заявил, что одноглазый поэт завел амурную связь с мещанкой Агафьей Маликовой. Сердце у отставного поручика cладко екнуло. Опять удача! Поездка в Петродар, сударики мои, оказалась не напрасной. Славно, славно!..
От избытка чувств заседатель достал из кармана бутылку и угостил вином всех присутствующих.
— Пейте, господа! — говорил он, сверкая глазами. — Наслаждайтесь! Это вам не какая-нибудь бурда, а бордо, что б мне провалиться!..
Покинул Нижний парк основательно подвыпивший заседатель только в двенадцатом часу ночи. Обнимаясь с каким-то купцом и дружелюбно называя его то торгашеской мордой, то хватом и барышником, он вышел на пустую Стробазарную площадь и затянул «Пал туман на сине море». Пел ночной певец хоть и с чувством, но безголосо и нескладно. Прервал его потуги квартальный надзиратель 2-й части города, отставной прапорщик Горлов.
— Вы, что ли, господин Зацепин? — спросил он, вглядываясь в лицо заседателю. — Снова за свое сине море!.. И хоть бы голос был, а то так, лишь бы глотку драть.
Зацепин узнал полицейского служителя и шепнул с ухмылкой купцу:
— Горлов это, кварташка.
Повернувшись к стражу порядка, он небрежно бросил:
— Чего тебе, Александр Иваныч?.. Ступал бы себе, петь мешаешь.
Отставной прапорщик с висками, подернутыми сединой, расставил ноги и вплотную приблизил свое лицо к физиономии Зацепина.
— Вы мне не указывайте! Я, как и вы, природный дворянин… Что это, в самом деле? Люди ко сну отходят, а вы орете, будто кот, которому хвост прищемили!.. Моду завели, понимаешь. На съезжую захотели?
— Ладно, не пугай… Пошли, как тебя…
Пока Зацепин объяснялся с Горловым, купец куда-то исчез, как сквозь землю провалился. Близилась полночь. Пошатывающийся заседатель задрал голову и долго фокусировал взгляд на незавершенной колокольне Христорождественского собора. Потом перевел его на луну, показал ей кукиш и поплелся к гостинице купца Болховитинова.
ГЛАВА 13
Ровно в четыре часа зазвучал колокол, созывавший хозяев и гостей дома на обед. Хитрово-Квашнин, занятый анализом показаний подозреваемых, потянулся, встал и вышел из кабинета. Этот прием пищи он старался никогда не пропускать.