— Оставьте себе! И про Вислую пустошь можете забыть. Мой батюшка отдал ее мне в приданое. Зариться на пустошь чужакам не позволю! Какие мужики? Какое сено?.. Даже и не мечтайте!
— Но как же так! — опешил Петин. — Вчера Ардалион Гаврилыч сказал, что я могу…
— Ардалион Гаврилыч был в подпитии, вот и брякнул, не подумавши.
— Нет, это ни на что не похоже!.. Еще двоюродная бабушка моего дедушки в начале прошлого века владела той пустошью. Она написала духовное завещание в пользу троюродного внучатого племянника дедушки, а тот завещал ее, в свою очередь …
— Толкуйте! Двоюродная бабушка вашего дедушки владела куском Лошадиного луга, что граничит с пустошью. Об чем здесь говорить?! Даже смешно!.. Пустошь наша!
— Нет, наша!.. Это возмутительно! Я судиться буду!
— Да вы уж судились, кляузник! Правильно поступил Веня, что бросил вашу Лизку!
Тут не выдержала супруга непризнанного гения, Аграфена Васильевна. Покачивая головой, она проговорила:
— И не стыдно вам, милая моя, так собачиться! Вы, право, как ваша рябая бабка, та вечно со всеми ссорилась. Налижется до чертиков и давай нести околесицу!
— Вы, голубушка, помалкивали бы! Весь род у вас одни дурни да уроды! Дед был горбат, бабка падучей страдала, одна тетка с родимым пятном во всю щеку вышла за однодворца, другая, кособокая да бородавчатая, за мастерового!
— У вас род хорош. Что не предок, то продувная бестия! И прадед воровал, и дед брал взятки, а отец был таким мошенником, что его едва не посадили за растрату! А мать ваша…
Хитрово-Квашнину до смерти наскучила перепалка дворянок.
— Довольно, сударыни! Честное слово, невозможно слушать это! Идет расследование страшного убийства, а вы браниться!
Присутствующие на время смолкли. Снова послышалcя стук вилок и ножей. Нарушила молчание Анна Степановна Плахово, обратившись к Хитрово-Квашнину:
— Евстигней Харитоныч, а почему вы не приглашаете в кабинет женщин? Они ведь тоже могли подсмотреть что-нибудь любопытное. К примеру, выйди я из своей комнаты между половиной десятого и десятью, то могла бы увидеть того, кто поднимался в мезонин или из него спускался. Этого проклятого убийцу, который думает, что он в безопасности!
Хитрово-Квашнин внимательно посмотрел на капитаншу.
— Выслушивать женщин будет Ардалион Гаврилыч, как только вернется… А, вы, Анна Степановна, может, и впрямь видели что-нибудь такое, что помогло бы следствию?
Дворянка задумалась на мгновение, посмотрела на сидевших напротив мужчин, и проговорила:
— Нет, ничего такого я не видела.
Хитрово-Квашнину показалось, что Плахово знает больше, чем обмолвилась. Покончив с обедом, он вытер салфеткой губы и вышел из столовой. Решив посмотреть на Клавдию Юрьевну, он поднялся в мезонин и вошел в комнату Матякиной. Обе женщины лежали на столах, прикрытые белыми простынями. Над ними стоял священник местной церкви, отец Алексей, и негромко читал канон. Бледное лицо Нестеровой было спокойным. Видимо, она не успела даже испугаться перед смертью. Рана на ее голове была большой и глубокой. Прав был штаб-лекарь, жизнь ее оборвалась мгновенно.
Перекрестившись, Хитрово-Квашнин вышел из комнаты и спустился из мезонина в большой коридор. Вспомнив о несчастном конюхе, он счел нужным взглянуть и на него. Почившему отвели комнату на первом этаже бывшего барского флигеля. Пройдя между двумя кучами какого-то хлама, расследователь приблизился к широкой лавке, на которой лежало тело Прохора. Откинув простыню, он внимательно оглядел парня. Светлые вьющиеся волосы, выбившиеся из-под картуза, и небольшие усы придавали лицу несвойственную крепостным людям изящность. Правда, оно теперь утратило свою привлекательность, было бледным и осунувшимся.
— И нужно было тебе напиваться, парень! — проговорил вслух Хитрово-Квашнин. — Ходил бы себе по двору да девок очаровывал.
Он оставил флигель и вернулся в кабинет. Сев в кресло, набил трубку табаком и с удовольствием закурил. После нескольких затяжек его стало клонить ко сну. Положив трубку в пепельницу и откинувшись головой на спинку кресла, он задремал, а потом и крепко заснул. Ему приснился убийца, вернее его лицо. Оно маячило перед ним словно в дымке, и разглядеть его никак не удавалось. Он пытался снять пелену рукой — ничего не выходило. Лицо то пропадало, то вновь появлялось в полосах серого тумана. Губы постоянно двигались, выговаривая какое-то короткое слово. Какое? Непонятно. Нет, нет, кажется, ясно. Это слово — «найди»!
Хитрово-Квашнин проснулся, как от толчка. Черт, вот так сон! За окном уже стемнело, и он зажег свечу на столе. Боже! Напольные часы показывали без четверти двенадцать! Что же он будет делать ночью? В кабинете было душновато. Раскурив трубку и потушив свечу, он вышел наружу, в ночную прохладу. На парадном крыльце присел на верхнюю ступеньку, положил рядом с собой трость и посмотрел вверх. В вышине раскинулся Млечный Путь, мириады звезд мерцали серебристым блеском, чуть в стороне висела полная яркая луна. Слышалось жужжание майских жуков, летали ночные мошки. Хитрово-Квашнин повернул голову в сторону барского флигеля и от неожиданности вздрогнул. Ему показалось, что на втором этаже блеснул огонек свечи. Сразу вспомнились подпоручицы с их рассказом о призраке. Он не сводил глаз с окон, и ожидания его не обманули. Огонек снова показался и медленно проплыл по комнате. Там кто-то есть! Привидение? Ерунда!.. Хм-м… А вдруг и впрямь призрак?!
Хитрово-Квашнин нерешительно поднялся и, опираясь на трость, медленно зашагал к флигелю. Трость давно служила ему надежным оружием. Не раз он охлаждал ею пыл злых собак. А однажды на улице ночной Москвы так отдубасил тростью грабителей, что те бросились наутек, охая и держась за ушибленные бока. Покоящийся в правом боковом кармане мундира наградной пистолет также придавал уверенности.
Наружная дверь флигеля была открыта. Хитрово-Квашнин вошел и невольно посмотрел на дверь, за которой лежало тело Прохора. Оттуда не доносилось ни звука. Он стал осторожно подниматься по лестнице, заваленной истертыми диванными валиками, сломанными стульями и всяким тряпьем. На полпути остановился и посмотрел вверх, где темнел небольшой коридор. Шаг, еще один, последняя ступенька предательски громко скрипнула. Войдя в коридор, он почти ощупью двинулся вперед. Вот и нужная дверь. Приоткрыв ее, он беззвучно проник в комнату. Если в ней и горела свеча, то она потухла. Пахло застарелой пылью и какой-то затхлостью. В лунном свете виднелись кровать, стол, старинный шкаф и сундук с открытой крышкой. На стенах висели альбомные листы с рисунками. В одном простенке между двух окон стоял столик, на котором лежали разные безделушки. Штабс-ротмистр, приставив трость к стене, потрогал простенькую картонную шкатулку, взял пустой флакончик из-под духов и поднес его к носу — стеклянный сосуд все еще источал легкий аромат.
Другой простенок занимало большое, покрытое пылью, зеркало. В него-то и смотрелась Глафира, прихорашиваясь перед встречами с возлюбленным!.. Бедняжка! Какая горькая судьба! Штабс-ротмистр приблизился к треснувшему по всей длине зеркалу, взглянул в него и похолодел от ужаса. Кроме его отражения в нем маячило бледное мужское лицо с запавшими большими глазами, в которых светилась угроза. Сунув руку в карман и нащупав рукоятку пистолета, Хитрово-Квашнин резко обернулся: позади зияла пустота! В ней в призрачном танце порхал одинокий мотылек. Сердце бешено забилось в груди дворянина. Впервые в жизни он почувствовал, как шевелятся волосы на голове. Ну и дела!.. Неужели привидение Прохора?!
Он медленно повернулся к зеркалу. Теперь в нем отражалось только его лицо. Едва он перевел дыхание, как ему показалось, что у противоположной стены мелькнула какая-то тень. Он снова развернулся, однако не увидел ничего, кроме сумеречной пустоты. Поблазнилось! Но, что тогда заставило висевшие на стене рисунки слегка шевельнуться? Охотник за призраками, схватив трость, поспешно оставил комнату, спустился по лестнице и выскочил наружу. Прежде чем отправиться в свою комнату в мезонине, он перекрестился и трижды прочитал «Отче наш».
Забравшись в пуховую постель, Хитрово-Квашнин долго ворочался с бока на бок, переживая все перипетии посещения флигеля. Сна не было ни в одном глазу. Вспомнив об отцовской рукописи, он зажег свечу, взял с тумбочки исписанные листы и углубился в чтение.
ГЛАВА 14 (Из записок Харитона Авксентьевича Хитрово-Квашнина)
Один мой давнишний приятель, секунд-майор И.Л. Петин, попросил меня в письменной форме дать отчет о каком-нибудь интересном расследовании, которое мне довелось провести. Просьба необычная, но почему ж не уважить добряка? И хотя никаких художественных воспоминаний до сих пор я не писал, рассказ, на мой взгляд, вышел занятным. Вот подробности любопытного дельца… Случилась эта история в один из моих приездов в Можайский уезд, в Нескучное. Как-то ранним июньским днем 1797 года я был разбужен камердинером Потапом. Старик, служивший еще моему деду, стоял у кровати и легонько тряс меня за плечо.
— Просыпайтесь, Харитон Авксентьич. К вам лакей соседский.
— Что?.. Какой лакей?
— Пафнутий, из Трехсвятского.
Пафнутий состоял в камердинерах у моего соседа, морского офицера в отставке Григория Александровича Похвиснева. Я взглянул на часы. Была только седьмого половина.
— Боже, такая рань!.. Что ему нужно?
— Не могу знать, вас требует.
Поднялся я с постели в большом неудовольствии. Накинул на себя халат, сунул ноги в домашние туфли и пошел к выходу. Пафнутий, крупный и высокий мужчина средних лет, переминался с ноги на ногу у порога и мял картуз в руках. У цветника стояла бричка, запряженная парой гнедых.
— Не гневайтесь, Харитон Авксентьич, — сказал похвисневский лакей, кланяясь. — Я человек подневольный. Приказано вас разбудить и доставить в Трехсвятское. Григорий Александрыч места себе не находит.
— Что там у него стряслось?
— К господину гости нагрянули. Был ужин, потом все засели за карты. Просидели всю ночь, а под утро у Григория Александрыча обнаружилась пропажа. В кабинете, в ящике письменного стола он хранил шкатулку с драгоценностями. Ее-то и украли.