— Вот так оказия!..Что ж, Пафнутий, я только приведу себя в надлежащий вид.
Ополоснув лицо и одевшись в свой уланский мундир, я сел в бричку и поехал в сторону усадьбы Похвиснева, находившейся на краю сельца Трехсвятского.
Похвиснев, сорокалетний человек с черными, как смоль, волосами и усами, встретил меня на парадном крыльце своего двухэтажного особняка с красивыми, увитыми плющем, террасами. Встречались мы с ним нечасто, поскольку он, будучи непоседой, постоянно бывал в разъездах. То его уносило в Санкт-Петербург, то он жил в Москве, то уезжал заграницу. Обычно жизнерадостность в нем била ключом, но в то утро он выглядел подавленным и растерянным.
— Доброе утро, Григорий Александрыч! — я спрыгнул с брички, подошел к нему, и мы обменялись рукопожатием.
— Харитон Авксентьич, дорогой! — начал капитан-лейтенант умоляющим тоном. — На вас вся надежда. Понимаете, пропала шкатулка, в которой хранились мои драгоценности.
— Когда это случилось? — спросил я.
— Около полуночи она была на месте. Когда же под утро я зашел в кабинет, ее не оказалось…
— А поподробнее.
— Извольте… Ко мне вчера вечером приехали сослуживцы… Давно уж они меня не навещали… Ну, поужинали в столовой, перешли в кабинет, посудачили о том о сем. Когда зашла речь о драгоценных каменьях, я не удержался от того, чтобы не похвастать перед товарищами рубином, который попал ко мне совсем недавно. Необработанный, красивый, c желтыми прожилками, формой походивший на человеческое сердце. Как он у меня оказался? История любопытная, и о ней, если попросите, я расскажу позднее… Так вот, сослуживцы, как я и предполагал, были от камня в восторге. Он переходил из рук в руки, на него смотрели во все глаза, никто не остался равнодушным …
— Вы говорили «мои драгоценности», значит, в шкатулке лежал не один рубин, — заметил я.
— Она была доверху набита золотыми и серебряными побрякушками — брошками, цепочками, браслетами… После того, как все насмотрелись на камень, я сунул его в шкатулку, которую запер в ящичке письменного стола. Порешив засесть за карты, мы переместились в гостиную. Я вышел из кабинета последним, стал закрывать дверь на ключ, а он едва проворачивается в замочной скважине. Что такое? Я так и эдак вставляю его — не замыкает, и все тут! Пришлось вызвать камердинера Пафнутия и посадить его у дверей кабинета на страже… Драгоценностей-то на тысячи! В гостиной пошла игра в вист на интерес, и за этим занятием мы провели почти всю ночь. Сначала мне везло, но малу-помалу проигрался, просадил всю наличность до единого рубля! Ничего не оставалось, как идти за драгоценностями. Пары цепочек вполне хватило бы для продолжения игры. Вхожу в кабинет, и что же? Ящик в столе оказался взломанным, шкатулки и след простыл!.. Это было перед рассветом. Я Пафнутия за грудки, а он божится, что ничего не трогал. Сослуживцы также все как один заявили, что они тут не при чем… Обыскал со слугами весь дом. Ничего! Что делать, ума не приложу!.. Потом вспомнил про вас, Харитон Авксентьич. Вы не раз рассказывали мне о своих расследованиях!.. Так что, дорогой сосед, если кто и сможет вернуть мне шкатулку, то только вы… Пойдемте в гостиную, я познакомлю вас с моими сослуживцами. Они предупреждены, что будет иметь место неофициальное следствие… Неужели кражу совершил один из них?
— Дознание покажет, Григорий Александрыч.
Мы вошли в гостиную, в которой отчаянно пахло табачным дымом. Представив меня заядлым курильщикам, Похвиснев устроился на кушетке, стоявшей возле большого трюмо, и указал мне на место рядом с собой. Я сел, оглядел сослуживцев Похвиснева, одетых в морские мундиры, и начал:
— Итак, господа отставные флотские, в кабинете хозяина ночью случилась кража. Пропала шкатулка, в которой лежали драгоценности, в том числе и рубин, который все вы видели и держали в руках… Григорий Александрыч, в какой последовательности покидали кабинет ваши гости, после того, как решено было cыграть в карты?
— Да как сказать, — почесал затылок Похвиснев. — Кажется, первым вышел Данила Васильич Болотов, вторым — Александр Борисыч Озеров, третьим — Никодим Константиныч Замятин. Последним ушел, это я точно помню, Михаил Михалыч Шишкин… Верно, друзья?
— Да, вроде бы, так, — сказал мичман Озеров, брюнет с округлым брюшком и толстыми короткими ногами.
— Так и было, — твердо проговорил лейтенант Замятин, среднего роста привлекательный шатен, отрастивший пышные усы.
Я записал показания в свою тетрадь.
— Григорий Александрыч, никто из гостей не задержался у двери?
— Я вышел из кабинета вслед за ними, у дверей никого не было.
— Хм-м… Вы попробовали запереть дверь, но не смогли сделать этого, так?
— Ну, да, замок заело.
— Пойду-ка я взгляну на него.
— Вас проводить до кабинета? — спросил Похвиснев.
— Не утруждайте себя, мне известно, где он находится.
Зайдя в кабинет и убедившись, что вор никак не мог воспользоваться окном, я все свое внимание обратил на дверной замок. Короткий осмотр показал, что в замочной скважине что-то есть. Достав из кармана складной ножик для очинки гусиных перьев, я вставил острие в скважину и после некоторых усилий достал из нее тонкую деревянную стружку… Эхе-хе, вот в чем дело! Вор действовал предусмотрительно! Но о находке этой мы пока умолчим…
Положив стружку вместе с ножиком в карман, я вернулся в гостиную.
— Григорий Александрыч, скажите, покидал ли камердинер пост у кабинетной двери по своей воле? — обратился я к хозяину.
— Клянется, что не сходил с места. А вот по приказанию моему три или четыре раза бегал на ледник за шампанским.
— Кто на то время оставался охранять дверь в кабинет?
— Да я и оставался. Ждать-то было недолго.
— Понятно. Cкажите, можно ли войти в кабинет с террасы?
— Кабинет изолирован, с террасы в него не попасть. Но в гостиную, диванную, гримерную, залу, столовую и буфетную пройти через террасные двери можно, если, конечно, они не будут заперты изнутри на засовы.
— А они были заперты?
— Безусловно.
Я снова оглядел гостей и решил начать опрос со старшего лейтенанта Болотова. Он курил новенькую пенковую трубку и выглядел вполне спокойным. От него исходил аромат дорогих духов, его тонкие черты лица, хотя и изборожденные ранними морщинами, светились благородством.
— Данила Васильич, сколько раз вы выходили из гостиной?
— Не помню, раза три. Все мы вставали, чтобы размяться или сходить в туалет.
— Не подходили к кабинету?
— Было дело. Побеседовал с Пафнутием, постоял на крыльце и вернулся в гостиную.
— На террасу не выходили?
— Нет, не удосужился.
Я перевел взгляд на Никодима Константиновича Замятина, среднего роста шатена с завитыми висками и закрученными вверх усами, старавшегося не придавать большого значения всему происходящему. Его большая трубка выглядела не лучшим образом. Чаша была выщерблена в нескольких местах, а мундштук на конце тонкого чубука изжеван до крайнего предела.
— А вы сколько раз покидали гостиную?
— Точно не припомню, кажется, три раза.
— Подходили к кабинету?
— Нет. Выходил на парадное крыльцо подышать свежим воздухом.
— На террасу не заглядывали?
— Выходил вместе с Шишкиным. Ночь лунная, соловьи поют, красота!
— Когда это было?
— Перед рассветом.
— Вернулись в гостиную также вместе с ним?
— Дайте подумать. Кажется, Михаил Михалыч немного задержался там.
Светловолосый с залысинами безусый лейтенант Шишкин высказался приблизительно так же, как и двое предыдущих господ. К своему внешнему виду отставной офицер относился, мягко говоря, наплевательски. Сорочка была не первой свежести, мундир сидел мешком и лоснился, как рукава на сюртуке подъячего. Больше всего удивили его ногти — едва ли не под каждым из них виднелась полоска грязи. Оставляла желать лучшего и трубка лейтенанта — отполированный временем чубук был весь в трещинах, а в одном месте виднелся скол.
— По словам Никодима Константиновича, вы задержались на террасе, — обратился я к Шишкину. — Что стало тому причиной?
— Совершенный пустяк. У меня сорочка выбилась из-под панталон. Заправил ее и снова засел за игру.
Самым заядлым курильщиком был Александр Борисович Озеров, добродушный толстяк с голубыми большими глазами. Его светлые усы под воздействием табачного дыма на концах порыжели настолько, что это бросалось в глаза. Трубка морского офицера отличалась крайней изветшалостью. Истертая и потрескавшаяся, она была настоящим пережитком прошлого. И этот человек не сказал ничего нового.
Я встал, в задумчивости походил по гостиной и сделал знак Похвисневу. Когда мы оказались в коридоре, он в нетерпении подступил ко мне с вопросами.
— Ну, Харитон Авксентьич, как?.. Выяснили что-нибудь?
— Пройдемте в кабинет, — сказал я.
По пути я завернул Похвиснева в незапертую гримерную. Он был большой любитель театра и содержал в усадьбе приличную труппу из крепостных артистов. Дважды я видел у него представления, и оба раза игра актеров производила на меня большое впечатление, хотя театр тогда у него еще только зарождался. Объяснялось это тем, что артистам давали уроки мастерства столичные знаменитости Дмитриевский и Сандунов. В гримерной пахло нафталином, на стульях висела разная одежда, на столах лежали парики, картузы, шляпы, треуголки.
— По-прежнему ставите спектакли? — спросил я.
— Театр мой знаменит! На премьеры съезжается вся округа. Иные верст за сорок-пятьдесят. Едут целыми семьями с лакеями, горничными и гувернантками.
— Обременительно это.
— Ничего, справляемся… Да и затея полезная. Иные дворяне слыхом не слыхивали о Шекспире… Как долго вы пробудете в Нескучном?
— До первых заморозков.
— Прекрасно. Готовится новый спектакль по пьесе «Сон в летнюю ночь». Прошло уже несколько репетиций. Готовьтесь, вы обязательно будете в числе приглашенных.
Я прошелся по комнате, осмотрел старинный кафтан, поднял с пола темноволосый парик, расправил его и положил на стол. Оставив гримерную, мы прошли в кабинет.